Германская шабашка

- Витя, по марке не разменяешь? - спрашивает Серега. - Надо домой позвонить.

Идем выпьем пива, - предлагает мне.

Витя вздыхает.

Сначала заходим в бар при ресторане. Бармен налил, вышел из-за стойки и стал втыкать дротики. Играют на деньги.

Телефонная будка у больницы занята итальянцами. В барчике напротив тоже итальяно в робе. Серега берет четыре банки пива и спрашивает:

- Может, еще по пять морских капель?

- Не привык на хвосте сидеть, - говорю.

- Привыкай!

Вышли на улицу с бокалами.

- Я перед отъездом вообще расслабился, - признается Серега. - Ходили с женой к куме, поцапались. Она ушла раньше, а я напился со злости. Иду назад, двое зацепили. Сначала сопротивлялся, потом завалили. Оттащили за ноги через трамвайную линию в скверик. Вернулся без рубашки, в одних джинсах.

- Моя бы в таком состоянии не оставила, - говорю.

- Тут еще семейное неудобство, мы с тещей живем.

- Теща на пенсии?

- Давно уже. Самогонку гонит, а раньше сварщиком работала.

- Горячая, - говорю, - женщина.

- Сама решетки на окна варила. Первого мужа запилила, тот от сана отказался.

- Как от сана?

- Он священником был, им нельзя разводиться.

В гаштете уже другие итальянцы.

- Ю билд поликлиник? - спрашивает Серега у мордатого седого мужика, похожего на молдаванина. - Итальяно?

- Йа, йа.

- Мейн камарад ист маринари, микэник, - представляет Серега. - Ферштэ?

- Си.

- Где ты был? - спрашивает Серега.

- Наполи, Дженова, Триест...

- Си. Триесто. Бене! - Оживленное курение. Перед моим лицом летает зажатая между пальцами сигарета.

- Катания, Палермо, Кальяри...

- Си. Кальяри.

- Он тоже маринари, - переводит Серега.

- Ду ю ноу моторшип "Ирпиния"? - спрашиваю. Мы ходили когда-то на Антилы в паре с этой допотопной "Ирпинией".

- Сертементе. "Ирпиния"...

- Он спрашивает, когда ты плавал на "Ирпинии", - переводит Серега.

Идем в бар уже с итальянцем. Гора пустых бутылок в ящике растет.

- Марио сказал, что у них была облава, - говорит Серега. - Полиция ловила, кто работает по-черному.

Марио провожает нас. Вижу в окне бармена, мечущего дротики. Марио загибает пальцы, перечисляет:

- Уно, ду, тренто, квотра... Бене. - Рисует на земле цифру семь.

- У него семь бамбино, - говорит Серега.

Замечаю, что Марио пошатывает.

- Надо бы его проводить, - говорю.

- Конечно, надо, - соглашается Серега. - Марио, знаешь закон флота? Сильный помогает слабому, но доходят все.

Утром Серега сообщает:

- Витек, вчера у макаронников был шмон.

Виктор хмур. У меня болит голова.

- Сергей, - говорит Виктор, - убери на лестнице, пока Енц не видел.

- Я так и не позвонил маме. - Серега пьет воду из чайника.

- Может, это и к лучшему, - говорю.

- Жбан болит.

По стеклу ползут капли, дожди здесь частые, но несерьезные, прерывистые. Перед пансионом две машины. Парочка вышла. Девочка Герда садится в "опель" к мальчику Каю. Хозяйка им с крыльца помахала. Хозяйка рыжая, чем-то похожа на тетю Симу.

К Симе я выбирался чаще зимой или поздней осенью. К ее домику надо было протискиваться боком через лабиринт заборов, летних кухонь, веранд и беседок.

С виноградных арок капало. Вся эта теснота зимой казалась ненужной. Правда, над лабиринтами парили и вертели головами чайки.

Сима часто выходила замуж, мужья и сожители порывались достраивать фавелы для дикарей, даже завозили материал, но не успевали, исчезали куда-то, хозяйничала в доме она. Первый был невыразительным. Второй моложе ее лет на пятнадцать. "Я кюрд", - представился. И понесло. Кончал МИМО, работал журналистом-международником, посадили за политику. Очень ему хотелось произвести впечатление на мою подружку. Легенда выглядела устаревшей, говорил он с еврейской интонацией, картавил, по-моему, я даже видел его очень давно в городе. В пивной сказали, что сидел он за убийство, выпустили досрочно по болезни.

Через год Сима показала фотографии, всплакнула. "Вот он еще нормальный", - говорила. Там, где болен, переворачивала. У него был рак мозга.

Последний сожитель годился ей в сыновья и тоже только освободился. Я понял, что у Симы хаза, а он, что меня прислали эту хазу цинковать. Потом Сима умерла. "Думаю, помогли", - сказала соседка. Соседки Симу не любили, наверное, завидовали успеху у мужиков с трудной судьбой.

8

Автохлопоты Всю неделю отец и сын Венцели, оба пузатые, возятся возле старенького трабанта, или Артур просто обхаживает машину, думает. Если накрапывает дождик, закатывают машину под навес и ковыряются там. Что-то у них не ладится, хотя оба технари, Енц механизатор, а старший работал инженером на тракторном, пока завод не остановили.

В пятницу заехал на серебристой машине Фридрих, благополучный брат Енца, пригнал прицеп. Вызвали Виктора на техсовет. Артур что-то объясняет, потом огорченно машет рукой, дескать, зря время потеряли. Шавен показался, высокий, седой и уже опохмелившийся, лицо розовое. Надел очки, заглянул по-соседски под капот и ушел. Это не его деревянный профиль.

- Надо будет Венцелям помочь, - предупредил с вечера Виктор.

А чем помочь, не сказал.

Выехали с утра. Вдоль дороги траншея.

- Эту траншею Енц на своем экскаваторе копал, - говорит Серега.

- Йа, йа, - подтверждает Енц.

Остановились возле одинокого трехэтажного дома. Дом посреди поля, будто отстал от городка и о нем забыли. Пустой коровник обжили воробьи, что-то ржавеет в засохшем бурьяне. Белье во дворе сушится до первого дождя, ребятишки бегают в резиновых сапожках.

Енц вынес домкрат. Карапуз его провожает. Енц подавлен. Похоже, здесь живет бывшая жена с детьми.

Приехали в райцентр. В тупичке брошенный близнец трабант стоит на кирпичах.

Артур открыл капот, крутанул за ремень шкив. Рядом замычало. Серега заглянул в сводчатое окно и сказал:

- Впервые вижу двухэтажный коровник.

Енц что-то объясняет.

- Ду арбайт? - уточняет Серега. И мне: - Он здесь работал.

Работал, наверное, на тракторе корма возил, навоз, семья была.

Быстро сняли двигатель, погрузили на прицеп.

Выехали за поселок, заяц наперерез, только уши мелькнули. Артур затормозил, побледнел даже. Сидят перепуганные, не выходят. Машина красная промчалась, сбитого зайца, кажется, не заметили, заяц лежит на обочине, не дышит, обгадился. Поднимаю за уши, несу. Серега открывает багажник.

Устанавливаем двигатель в темноте. Лиза принесла настольную лампу и удлинитель. Венцелям не терпится проверить. Мы уже не очень нужны, но уходить неудобно. Затарахтел двигатель. Ликование. Даже Вальди гавкнул. Лиза приглашает к столу.

Теснотища, низкие потолки, аквариум с рыбками, волнистые попугайчики. Бабушку Уму усадили. Простенькая закуска. Артур сердечник, не выпивает. Лиза не отстает от нас. Берет аккордеон, поет что-то озорное. Артур только улыбается, не подпевает. После третьей Серега затягивает:

- Прощайте, скалистые го-оры-ы!

- Ты что, совсем поехал? - цедит сквозь зубы Виктор.

- Витя, не будь говном, собирай металлолом. - Остановить Серегу трудно. Лиза подбирает мелодию.

- Нелегкой походкой матросской, - подхватываю, - иду я навстречу врагам...

Виктор качает головой, от меня такого не ожидал.

- Гут, - одобряет Лиза. Енц аплодирует.

Принесли кофе.

- Артур говорит, - переводит Виктор, - они не могут сделать вызов Николаю, он узнавал в магистрате.

Малоимущие, потому и не могут.

Уже понедельник. Виктор звонил Олегу. Дети сказали, что папа придет поздно.

- Поехали в город, - предлагает Серега. - Надо с ним поговорить. Сколько можно сидеть?

- А бензин? - спрашивает Виктор.

- Что, мы тебе на бензин не скинемся?

Второй раз я в городе, и снова темно. Долго простаиваем в пробках, наконец, сворачиваем к какому-то пролому. В свете фар остовы машин, ряд пустых гаражей боксов, крыша провалилась. Даже грязь покрыта ржавчиной. Неясные фигуры, прикрывают глаза от света фар, кто-то в плаще. Среди железного хлама две живые машины перемигиваются фарами. Слева треугольный дом, как ломоть торта, проемы окон, рам нет. Чем-то похож на развалины в Орджоникидзе. И река недалеко. Одна машина разворачивается, уезжает. В салоне другой горит свет. Здороваемся с сидящими.