Избранное

выскочил из шеренги и хлопнул себя по карманам.

- Та вин же, подлюга, кочергу у меня унес! - гневно вскричал

старик и, покачав головой, добавил сокрушенно: - От-то я горазд рот

раззявив - хочь колесами идь!..

Все бойцы, а смазчик первый, ответили дружным хохотом.

Глава пятая

В этот день мне впервые пришлось вести бронепоезд в бой.

Петлюровцы с утра не давали о себе знать. Видно, заняв Проскуров,

они делали перегруппировку сил и подтягивали резервы, чтобы снова

обрушиться на нас.

Комбриг послал разведку, а бронепоезду приказал выдвинуться и

пощупать противника - обстрелять район станции.

Мы двинулись. Между разъездом, где мы ночевали, и Проскуровом

места холмистые, пересеченные балками, железная дорога поворачивает

здесь то вправо, то влево. Куда ни глянешь - глаз упирается то в

песчаный откос, то в зеленые террасы холмов. Пришлось мне

останавливать бронепоезд, карабкаться на холмы и оттуда осматривать

местность в бинокль. "Лучше уж помедлю, - решил я про себя, - но зато

выберу позицию как следует!" Иные места мне казались подходящими, да

только с этих мест противник не был виден... Наконец я рассмотрел на

горизонте знакомую серую башню водокачки. Но самый город еще был

заслонен от нас холмами. Да и водокачку я видел не всю, а только самую

ее верхушку.

Я еще продвинул бронепоезд к станции, еще, и наконец холмы

расступились в стороны. Вон и Проскуров.

Но только вышли мы на открытое место, как грохнули орудия... Нас

забросало землей и осколками.

Еле успел машинист оттянуть вагоны обратно за холмы.

- Здорово работают!.. - сразу же заговорили все в вагоне, когда

мы очутились опять за укрытием. Мы смеялись, стряхивали землю с шапок,

с плеч, с рукавов. Каждый был рад, что цел остался.

- Да, отсюда не высунешься... - сказал матрос и покосился на

меня. - У них это место уже, будь здоров, пристреляно!

Ничего не оставалось делать. Надо было приладиться так, чтобы

стрелять перекидным огнем, через холмы.

Я велел Малюге заложить снаряд. Отошел от орудия, чтобы не мешать

ему, а сам смотрю, как он возьмется за дело: ведь противник-то не

виден!

А каменотес ничуть этим не смутился. Он наставил прицел на самую

верхушку водокачки и давай гвоздить.

Неладно, вижу, делает: ствол пушки у него совсем в небо уперся,

высоко снаряды идут, явно на перелет. И разрывов не видно: если бы

хоть один снаряд угодил в станцию или упал поблизости, так мы бы уж

наверняка целое облако дыма увидели, - взметнуло бы дым по самую

крышку водокачки!

Нагляделся я еще в первом бою, какие разрывы у шестидюймового

снаряда...

Ни черта, вижу, не стоит наша работа. Зло меня берет, а поправить

ничего не могу. Как без рук! А каменотес все гвоздит да гвоздит без

оглядки. Пламя хлещет меня по глазам, в ушах гудит. Стою я позади, у

борта, и под грохот орудия считаю выстрелы. Отсчитываю каждый со

злостью: "Седьмой... восьмой... девятый..."

"Как же, - думаю, - быть? Ведь не то делает, совсем не то. А что

надо? Что надо-то?"

- Сто-ой!.. - бросился я к каменотесу на двенадцатом выстреле. -

Отставить стрельбу.

Каменотес даже попятился от неожиданности и убрал руку с прицела.

А племянник его как вкопанный остановился у лотка со снарядом в руках.

Скользкий стальной двухпудовик чуть не выскочил у него из рук, парень

кряхтя наклонился и опустил снаряд на пол.

Матрос, смазчик, рослый железнодорожник - все повернулись ко мне.

С минуту еще лязгал и дребезжал буферами раскачавшийся от

выстрелов вагон, потом стало совсем тихо.

- Вслепую, отец, стреляешь, - сказал я. - Желтозадым на потеху...

Наблюдательный пункт нужен!

- А где же это у нас наблюдатель? - Малюга прищурился на меня

из-под своей соломенной шляпы и усмехнулся.

Кровь бросилась мне в лицо... Я сжал кулаки.

Малюга в смущении стал пятиться от меня, но я уже овладел собой.

Не глядя ни на кого, я отбежал в угол вагона, где среди всякого

хлама валялись телефонные аппараты, пучки спутанного провода, лопаты,

топоры.

- А ну-ка, помоги мне! - подозвал я матроса. - Надо телефонную

линию проложить.

Матрос присел возле меня и начал копаться в проволоке.

- Эх, не обучен я этому делу, - бормотал он. - Концы да концы, а

как их свяжешь? Морским узлом, пожалуй, и не годится... Эй, фуражки с

молоточками! - крикнул он, обернувшись к нашим железнодорожникам. -

Может, вы в этом деле кумекаете?

Подошли оба железнодорожника, замковый и смазчик, но и они, как

Федорчук, не знали, с какой стороны подступиться к аппаратам. Смазчик

полез было в провода, но тут же запутался в них с руками и ногами, как

в тенетах, и долго отстегивал узелки проводов от пуговиц и раскручивал

петли с рваных, в заплатах сапог.

Я стоял, не зная, что делать.

"Тьфу ты, черт, ведь был же на бронепоезде телеграфист - этот, с

желтыми кантами... Так негодяй Богуш прогнал его!"

- Товарищ командир! - вдруг услышал я голос с насыпи. Гляжу,

около паровоза стоят два наших красноармейца-пулеметчика. Воду пьют из

тендера, присасываясь к водомерным краникам.

- Ну, чего вам? - отозвался я.

Один из красноармейцев подбежал к вагону, румяный, с бровями

подковкой, и я сразу узнал в нем Никифора, того самого, который вчера

первый открыл огонь по петлюровцам.

- Вы телефонистов спрашиваете? - сказал он, стряхивая воду с

гимнастерки. - У нас в команде имеются.

- Телефонист?.. Давай его скорее сюда!

Оба красноармейца проворно влезли в вагон.

- Вот они, телефонисты, - сказали они, став рядом.

- Даже двое? Вот здорово! Ну, беритесь, ребята, за дело, тут

каждая минута дорога.

Красноармейцы бросились в угол вагона, разрыли, перекидали в

четыре руки весь хлам и под старыми, порыжевшими пучками проводов

отыскали телефонную катушку. Они покувыркали ее по полу, осмотрели со

всех сторон. Попробовали на ощупь блестящий просмоленный провод.

- Хорош! - сказали они в один голос. - Будет действовать!

И сразу же начали прокладывать линию. Один телефонист спрыгнул в

канаву у рельсов и установил аппарат. Возле аппарата он воткнул в

землю штык от винтовки, к штыку прикрутил обрезок провода и соединил

его с аппаратом. А землю вокруг штыка полил водой, как цветок

поливают: это чтобы сухая земля стала проводником электричества.

- Есть, - кричит, - заземление!

А в это время Никифор, отдав конец провода с катушки товарищу,

вскарабкался по откосу на холм. Катушку он взял на ремень, перекинул

ее за спину, как сумку. На локоть поддел второй телефонный аппарат.

Я выпрыгнул из вагона и побежал вслед за ним.

- Куда линию? - спросил Никифор, оборачиваясь ко мне.

Я указал ему на два деревца. Деревья были высокие, ветвистые и

сразу бросились мне в глаза.

До них было всего с полверсты.

"Только как же перебежать туда? Местность открытая..." Но не

успел я прикинуть дорогу, как Никифор, прихлопнув на голове свою

фуражку, бросился к деревьям напрямик.

- Стой! - я поймал его сзади за пояс. - Не видишь - башня? А если

у них там наблюдатель?

Никифор попятился и сразу присел на корточки.

- А я и не заметил, что башня, - сказал он, смутившись. - Тогда в

обход надо, по-за холмами.

И он, вобрав голову в плечи, пустился выписывать лабиринты,

пробираясь к деревьям по складкам местности. Катушка у него за спиной

застрекотала, как швейная машинка. Виток за витком ложился на землю