Избранное

еще с минуту, он собрался с силами и сам встал на ноги. Каменотес

подставил ему под здоровую руку свою кочергу.

- Обопритесь, так-то лучше будет... Обопритесь, товарищ командир!

Богуш приладился к кочерге и, посмотрев на нас, усмехнулся

бледными губами.

- Что же вы, братцы? - сказал он. - Не надо терять головы. Мы в

бою. Командир ваш выбыл из строя, но задача должна быть выполнена...

И он стал объяснять нам боевую задачу. Оказывается, наше дело

заключалось не только в том, чтобы охранять фланг бригады; мы должны

были, как сказал Богуш, обнаруживать батареи противника и подавлять их

огнем своей гаубицы.

Но где же эти батареи, как их искать?

Богуш велел нам продвигаться для поисков вперед. Сам он, однако,

- это было видно по всему - не собирался с нами ехать. У меня

мелькнуло нехорошее подозрение. "Странно, - подумал я. - Или наш вагон

для него жесток? В город, подальше от огня, спешит убраться?" Но,

взглянув на забинтованную руку Богуша, я поспешил отогнать эти мысли:

"Какое же я право имею подозревать раненого командира в трусости?"

Сделав все распоряжения, Богуш временно передал командование

бронепоездом каменотесу.

После этого раненый попросил нас проводить его до рощи - роща с

березками была всего шагах в двухстах позади поезда. Командир хотел

там укрыться и полежать, пока подсохнет рана. А на обратном пути мы

должны были забрать его на бронепоезд. Так уговорились.

Только добрели мы толпой до рощи и присели у опушки, как вдруг с

той стороны, откуда доносились звуки боя, что-то запылило по проселку.

Проселочная дорога змейкой шла прямо к нашей опушке. Ребята

переглянулись и залегли по сторонам дороги - кто с оружием, а кто и

без оружия. Смазчик побежал к поезду дать знать об опасности

пулеметчикам.

Мы не сводили глаз с клубившейся все ближе и ближе пыли.

- Да это же наши! - вдруг закричали ребята, выбегая из засады. -

Глядите - красный флаг!

В следующую минуту мы уже разглядели санитарные фуры с высокими

брезентовыми верхами. Их сопровождал отряд конных бойцов.

Наш раненый, завидев санитарный обоз, сразу приободрился.

- Идите теперь, товарищи, идите, - заторопил он нас, - и без того

я вас задержал... В бой, вперед! - скомандовал он, кивнул нам на

прощание.

Мы со всех ног, наперегонки, пустились к поезду.

- Вперед, ходу!.. - крикнул каменотес машинисту, едва только

последний из нас добежал до подножки вагона.

Бронепоезд тронулся. Мы все, столпившись у борта, следили за

фурами. Фуры приближались к роще, а сама роща - казалось нам с поезда

- все отступала назад. Но вот фуры уже у опушки - защитного цвета их

верхи стали сливаться с зеленью деревьев... Пропал из виду и наш

командир, поджидавший обоз на придорожном камне.

- Сел, - со злостью пробурчал матрос. - Хлипкий уж он больно...

Велика ли течь - дырка в руке, а он сразу в док... - И матрос,

поплевав на ладони, повернулся к правилу.

Все стали на свои места.

"А ведь дело нам задано нешуточное, - подумал я. - Легко сказать

- уничтожить батареи противника! А где у нас артиллеристы для такого

дела?"

Я посмотрел на лица ребят - лица были угрюмы, но спокойны. А

каменотес с таким независимым видом и так по-хозяйски распоряжался у

орудия, покрикивая на ребят, словно он не в бою был, а где-нибудь на

сенокосе или у себя в каменоломне.

Мне это понравилось. "Ну что ж, - думаю, - все дело в наводчике!

А ребята дружные, не подкачают".

Было жарко. Пекло солнце, горячим воздухом тянуло от орудия, а к

железным бортам вагона прямо хоть не прикасайся. Руки обжигает!

Я расстегнул гимнастерку. Матрос сбросил бушлат, поснимали с себя

лишнее и все остальные. Каменотес отставил в сторону свои калоши и

расхаживал у орудия босиком.

Глядя на него, разулся и смазчик. Он, как я заметил, перенимал

все повадки старого артиллериста. Теперь он, почесывая ногой об ногу и

блаженно улыбаясь, стоял, облокотившись на правило, как на удобную

подставку. От улыбки шевелились и смешно поднимались кверху его черные

усики. Плечо в плечо с ним стоял у правила матрос.

Смазчик был невелик ростом и в кости мелковат, а рядом с дюжим

моряком он показался мне совсем тщедушным. "И как только он эту

махину-лафет ворочает?" - подумал я. Лафет был тяжелый, весь в

заклепках, как ферма железнодорожного моста. Но смазчик не замечал

моего взгляда. Он щурился на солнце, как кот-мурлыка, и, перебирая

пальцами босых ног, все так же безмятежно улыбался...

И вдруг он закашлялся, весь подался вперед, словно кто толкнул

его в спину. Лицо его мгновенно изменилось, в глазах появился испуг.

Щеки пошли багровыми пятнами, а из груди вырвался хриплый бухающий

лай.

У меня у самого от этого кашля перехватило дыхание.

Смазчик замахал руками и бессильно повалился на правило...

Что такое? Что с ним?

- Воды, ребята! - крикнул я. - Дайте же ему воды! Он задохнется!

- Что же, для него поезд останавливать, что ли? - нахмурился

матрос. - К тендеру с котелком бежать?

Он сгреб смазчика за шиворот и приподнял:

- Ну? Очухался?

Смазчик виновато взглянул на матроса и дрожащей рукой обтер

струйку крови в углу рта.

Кровь! Теперь я понял, какой это кашель...

Смазчик уже оправился, и матрос задал ему трепку.

- Башку-то имеешь или нет? - говорил он гневно. - Что же ты

хорохоришься, босиком ходишь, если ты грудью больной? Скажите какой

кавалер - обязательно к лафету. Мамки нет доглядеть? Вот надо под

ребра тумаков, будет тебе тут мамка!

Смазчик, сев на пол, торопливо натягивал сапоги и только

сконфуженно поглядывал в сторону троих артиллеристов, стоявших впереди

у орудия.

Но те делали вид, что ничего не слышат и не замечают. Только

парень в розовой рубахе развесил было уши, как на ярмарке, но

железнодорожник-замковый так шикнул на него, что тот сразу отпрыгнул к

своим снарядам.

Смазчик обулся и встал на свое место.

Я подошел к нему и взял его за руку.

- Васюк, - говорю, - ты бы отдохнул. Пусти-ка меня поработать!

Но он уцепился за правило, как кошка за мышь, которая ускользает.

- Э, нет, брат! Теперь я четвертый номер гаубичного расчета. А ты

уж, знаешь ли, подавайся к своему динамиту...

Смазчик сердито взглянул на меня и вдруг фыркнул и рассмеялся.

Глядя на него, засмеялся и матрос, и я сам не удержался. Перед нами

опять был прежний беззаботный смазчик.

- Ладно уж, - сказал Васюк миролюбиво, - так и быть, дам и тебе

постоять. Только в другой раз.

Наш поезд все продвигался вперед. Шли самым тихим ходом. Было

слышно, как колеса растирали попадавшие на рельсы камешки. Под вагоном

что-то уныло скрипело и побрякивало. Во все стороны расползался жидкий

дымок паровоза...

- Эгей, машина! - крикнул каменотес, оборачиваясь, и потянулся за

рупором. - Крути швидче! - прогремел он в рупор. - А то бряк да

бряк... - добавил он и поглядел на всех нас, как бы ожидая одобрения.

- И верно, что это там Федор Федорович?.. - нетерпеливо отозвался

рослый железнодорожник-замковый. - Словно молоко везет на сыроварню.

Матрос поглядел по сторонам:

- Холмы да холмы, хоть бы уж на ровное место, что ли, выехать...

Ищи тут ее, батарею!

- А вон слышишь, она стукает? - сказал смазчик, схватив матроса

за рукав.

- Тс... - вдруг зашипел каменотес и показал нам свой дюжий кулак,

- тихо!

Приседая на каждом шагу, он прокрался к борту.

- Вон они, собачьи дети! - сказал он, быстро обернувшись.