Повести, очерки, публицистика (Том 3)

"Вучителю" толпа тоже кажется непривычной.

Странно, что не видно ни одной цыгарки, непривычно обращение друг с другом на вы и какие-то удивительные имена: Ивка Парфентьевич, Панаска Макарьевич, Омелька Саватьевич.

Каждый вновь пришедший на минуту окаменевает, уставившись на образа. Отчетливо слышно, как стучат костяшки пальцев в лоб. Резко отмахиваются три поясных поклона. Так же резко три поклона по сторонам. И только после этого пришедший сбрасывает окаменелость и становится обыкновенным живым человеком.

Из-за занавески от печи идет к двери высокая женщина с огромным животом.

Кто-то спрашивает, указывая глазами на живот:

- Вустька, кто же вам позычил такое?

- Позычите вы, кобели иродовы! - огрызается солдатка.

- Сиротьско дело - пекутся, - хохочут мужики. Изба наполняется. Становится тесно. Острым стал запах свежевыделанных овчин. Открывается сходка.

Кирибаев, под влиянием вчерашней встречи со старухой, начинает доказывать, что надо записывать в школу мальчиков и девочек.

- Та мы ж давно желаем. Третий год просим. Все готово. Вучителя не едуть.

- Боятся, знать, наших баб, - шутят из толпы.

- Мальцов и девок запишем. Хоть сейчас.

- Девок на што? Не порховища у школе, - пробует кто-то возражать. Но его успокаивают.

- А вы не пишите, коли не хотите.

- Ну, а вучилище где будеть? - спрашивает староста.

- Та где же говорено - у Костьки Антипьевича. Самое у него вучилище и квартира вучителю будеть.

Названный Костькой, высокий крестьянин с бельмом на левом глазу, считает нужным оговориться:

- Можеть, кто другой желаеть?

- Кто ж пожелаеть, коли у вас дом у селе большейший.

Дальше условливаются, когда привезти школьную мебель, которая сделана еще до революции и стоит по домам.

Выбирают попечителя, черного верзилу, с которым разговаривал Кирибаев перед сходкой.

Со схода Кирибаев пошел осматривать школьное помещение. Кроме хозяина арендованного под школу дома, с ним пошли вновь избранный попечитель и староста.

Дом оказался просторным, с блестящими, как лакированные, стенами из кедрового леса. Для класса назначалась угловая комната с большой печью "щитом", по местному говору. Рядом маленькая комната для "вучителя".

Через теплый коридор жилая изба хозяина.

В семье нет старух. Не так заметно враждебное отношение к чужаку. Женщины только следят, как бы он не "обмиршил" что-нибудь. Слежку, однако, стараются сделать незаметной.

Когда Кирибаев подошел к кадке напиться, хозяйка поспешно ухватила лежавший тут ковш и захлопотала.

- Так я же вам налью у бляшку.

Одна из дочерей услужливо подала ей с полки стоящую отдельно от другой посуды эмалированную кружку - "мирской сосуд", как видно. Кружку с водой Кирибаеву, однако, не отдают в руки, а ставят на стол.

Учитель чуть заметно улыбается, но хозяин, видимо, понимает и виновато объясняет:

- Попа боятся.

- Так як же, батя, не бояться, коли воны поклоны дають, - говорит одна из дочерей.

- И помногу? - спрашивает Кирибаев.

- Та пятьсот, - вздыхает девица.

- За что же так много?

- По грехам это, - вмешивается мать. - Кому и меньше. Танцують воны, поють, поп и началит, - поясняет она, указывая на улыбающихся "грешниц".

Видно, все-таки, что к поповскому началению относятся здесь не очень строго.

Договорившись о плате за квартиру и стол, Кирибаев идет в свою клетушку, где уж дрожит и гудит теплуха, набитая кедрачом.

- В баню бы теперь, - говорит Кирибаев.

- Я ж велел девкам вытопить. Скоро сготовять, - отвечает хозяин. Потом кричит в избу. - Келька, бежите до Андрейка. Можеть, воны с нами пойдуть.

Староста суетится, предлагает сбегать за дорожным мешком Кирибаева.

Попечитель школы остается, он собирается тоже итти в баню.

- Полечим вас, восподин вучитель, - улыбается он. - По-нашему. Докторов здесь нема, а вон какие здоровые, - указывает он на себя и хозяина.

Оба заливисто хохочут своему огромному телу и крепкому здоровью.

Пришел третий, которому в дверях тесно. Это брат хозяина Андрей лучший медвежатник и ложечник в селе. Веселый человек, который начинает знакомство вопросом:

- Может, у вас покурить есть, восподин вучитель?

Для Кирибаева это больной вопрос. Третий день уже он не курит. Дорогой купить было негде, а в Бергуле достать оказалось невозможным.

Узнав, что табаку нет, Андрей оживленно говорит.

- Так я же свой принесу. Изрубим здесь. Он поспешно уходит и скоро возвращается со свертком каких-то половиков. В свертке мокрая махорка. Ее сушат над теплухой. Рубят топором, и все четверо начинают жадно курить. Шутят.

- Теперь к вучителю заневоль побежишь. Досыть покурим. Хо-хо!

- Бабам недоступно... попу ходу нет...

Которая-то из девиц кричит через дверь:

- Батя, байня сготовлена.

Кирибаев надевает свою нижнюю шубейку. Хозяин берет и верхний тулуп.

- Тоже погреть надо с дороги, - поясняет он.

Через просторный скотный двор проходят на берег Тары к низенькой толстостенной постройке.

Правый берег Тары сплошь зарос кустарником. Из-за него видно все то же смешанное редколесье - урман.

Попечитель указывает рукой на восток.

- Так пойдешь - у Томск выбегишь. Триста верст.

- Там вон (северо-запад) Киштовка будеть, Ича. Остяцкое.

- Ежели прямо - ни одного жила не будеть.

- По край свету живем, - хохочет Андрей. Просторная баня топится почерному. Едкий дым лезет в глаза. Усиливается кашель.

- Без слезы не байня, - шутят бергульцы.

Задыхаясь от дыма, "вучитель" все-таки лезет на полок. Попечитель школы усердно нахлестывает изъеденную "Вучителеву" спину, а "Костька" поддает жару.

Дышать нечем. Кирибаев пробует спрыгнуть на пол, но вмешиваются огромные руки Андрея, которые крепко держат "вучителя"...

Очнулся на береговом снегу Тары. Двое раскрасневшихся нагих мужиков ворочают в снегу щуплое "вучителево тело". Как только заметили, что он открыл глаза, сейчас же подхватили и опять в жар.

Опять дышать нечем. Снова обморок.

Очнулся на этот раз в своей кровати. Около стоят те же два мужика в бараньих тулупах, накинутых на голое тело. Один сует в руки "зингеровскую" кружку.