Смерть Вазир-Мухтара

нес обязанности офицера. Грибоедов ходатайствовал перед Паскевичем о возведении его в офицерский чин, Паскевич подписал бумагу. Грибоедов улыбнулся императору сострадающей улыбкой. Пропасть была между некиим Пущиным, которого, однако, он превосходно знал, и цветной софой, на которой он сидел. - Я понимаю, как тяжело вашему величеству принять такое решение. - И притом некоему Бурцеву, полковнику, Иван Федорович, как слышно, поручил написать историю кавказских войн. Или кому-то другому из тех... из... И он сделал короткий жест указательным пальцем: вверх, в окно. За окном была Нева, за Невою Петропавловская крепость, в Петропавловской крепости сидели - те. Он привык к этому жесту, и все понимали его: он показывал на шпиль собора. Бурцов тоже был его "друг четырнадцатого декабря", сосланный, по выдержании в крепости, на Кавказ. Какая доверенность говорить с ним о таких вещах! Николай быстро вдруг и метко взглянул на Грибоедова. - Я получил письма, которым не доверяю. Пишут, что Иван Федорович будто стал раздражителен и заносчив свыше меры. - Он, ваше величество, порывчив, вы это знаете. Mais grandi, comme il est, de pouvoir et de reputation, il est bien loin d'avoir adopte les vices d'un parvenu. Николай, отвоевавший престол и сидевший на нем при живом законном наследнике, был немного в том же роде. Он смотрел на Грибоедова внимательно, он осмотрел его сразу всего, скользнул вверх и вниз и остановился взглядом на очках. Взгляд был неопределенный, как бы смущенный, быстрый и, как начинали поговаривать, был похож на взгляд Петра Великого. Осмотром Грибоедова он остался доволен. Он кивнул. Потом сказал важно: - Теперь хочу от вас услышать по вашей части. У меня к вам полная доверенность. Грибоедов склонил голову и увидел начищенные сапоги Николая. - Меня заботит уже давно обстоятельство важности чрезвычайной. Иван Федорович же ничего мне об этом не пишет. Он сказал то, о чем ему, три дня назад говорил князь Петр Волконский и для чего он вызвал Грибоедова, но так как будто все придумал сам. - В Персии занято двадцать пять тысяч войска. Три провинции, - он забыл их названия, - под моим ружьем. Это необходимо, чтобы иметь заклад. Войска нужны Иван Федоровичу в Турции. Сражаться sur deux faces (1) невозможно. Иван Федорович имел об этом с вами суждение? Будучи недурным фронтовым генералом, он плохо разбирался в планах кампании. Каждая задержка и неисправность казались ему неустранимыми, а победе он радовался, как случайности. Важность голоса он вырабатывал с трудом в течение двух лет и боялся сомнения в себе. Так он вел себя с военным министром и с ужасом знал, что старик Волконский понимает его. Поэтому он полюбил внезапные решения, которых сам немного пугался. Разговор начинал с кавалергардской фамильярности, а к концу отталкивал совершенным холодом. Или наоборот. Он привык, как женщина, много думать о том, что о нем говорят и что думают, и поэтому обращение его было не мужское. Пять и шесть раз на день он менял мундиры. - Передайте на словах Ивану Федоровичу,