Автопортрет

Выходила.

Вся квартира знала об этой попытке матери.

После войны сосед-пьяница много лет подряд тянул из матери деньги на выпивку, шантажировал, обещая рассказать дочери о блокадном случае. Муж погиб на фронте, жили бедно. Соседи молчали. Однажды дочка, уже заканчивающая школу, вышла на кухню, где пьяный сосед подступался к ее матери с очередным шантажом, и решительно объявила:

- Мама, не смей давать ему деньги! Я все знаю! Я тебя не осуждаю. Наверное, ты была права.

Мать с дочкой обнялись, разревелись.

Несколько секунд слышались только всхлипывания и рыдания, шипела на сковородке картошка, соседки заморгали глазами, потянулись за платочками...

Пьяница бочком двинулся к выходу, но его схватили за рубаху соседки и с проклятиями принялись лупить, чем попадя. Разбили об его голову даже бутылку с постным маслом...

В одном из рассказов Чехова женщина говорит мужу:

"У вас честный образ мыслей, и потому вы ненавидите весь мир. Вы ненавидите верующих, так как вера есть выражение неразвития и невежества, и в то же время ненавидите и неверующих за то, что у них нет веры и идеалов; вы ненавидите стариков за отсталость и консерватизм, а молодых - за вольнодумство. Вам дороги интересы народа и России, и потому вы ненавидите народ, так как в каждом подозреваете вора и грабителя. Вы всех ненавидите."

Бывает, что и я живу по этой схеме.

Иногда задаюсь вопросом: зачем писать? В очередной раз изобличить и наказать зло на бумаге? И мир станет чище и гуманнее? История человечества не подтверждает впрямую результативность писательства. Прав, очевидно, Борис Стругацкий: литературой мир не переделаешь.

Вот сидит какой-нибудь писатель: долбает зло, высмеивает глупость, добро в его книге торжествует, герои благородны и решительны, бескомпромиссны и т.п. А потом идет пристраивать свою книгу в издательство и ведет себя как последнее ничтожество - прогибается перед власть имущими, лебезит с редакторами журналов и издательств, лжет, лицемерит... И вся его бумажная правда летит к черту.

Такие вот дела...

Собираюсь ехать под Ригу, в Дубулты, на семинар молодых фантастов. От Ленинграда едут трое: Андрей Смоляров, Коля Ютанов (будущий гений!) и я тот еще фантаст.

Отдежурил сутки, сутки отдохнул, и теперь дежурю еще двое - зарабатываю отгулы для поездки на семинар.

Ольга кашляет - бронхит. И бронхит затяжной, хронический. Это повергает меня в уныние: уезжать на две недели от хворающей жены - тоскливо.

19 ноября 1985г. Зеленогорск, гараж.

Сторож Володя Осипов, 1929 года рождения, блокадник:

"Мать мне говорит: "Сходи, Володя, к соседке, что-то она третий день не выходит". Я захожу к ней в комнату, та лежит под одеялом. Зима, холодно. Она и говорит: "Если тебе не трудно, Володя, почеши мне ноги. Что-то чешутся".

Я одеяло поднимаю, а там крысы - ей пальцы грызут. Костяшки торчат. Крысы разбежались. Я одеяло опустил, обжал со всех сторон и двумя утюгами придавил.

- Спите, - говорю, - больше чесаться не будет.

А утром она умерла".

Он жил на Васильевском острове, на 3-й линии.

Сейчас ходит по лесам, собирает чагу, делает из нее чай и угощает всех, уверяя, что она помогает от рака и других болезней. Три года назад лежал в Песочном с опухолью желудка - оперировали.

Маленький, худой, беззубый, в неизменном беретике, похожий на обезьянку, которая в моем детстве мелькала в телевизоре вместе с Телевичком. Пару месяцев назад я выкинул его из будки, когда он пришел затемно на смену и стал светить мне в лицо фонариком, разглядывая нового человека и интересуясь: "Что это за чмырь тут лежит?" Я спал. Мы не были еще знакомы. Я выкинул его и запер дверь. Он бегал под окном и обещал сходить за топором, чтобы зарубить меня.

Потом мы подружились.

14 декабря 1985г. Зеленогорск, гараж.

Вернулся с 4-го Всесоюзного семинара молодых писателей-фантастов и детективщиков-приключенцев. Пробыл две недели. На мой день рождения - 26 ноября - приехала Ольга. Гостила два дня.

Впечатления от семинара богатые. Завел знакомства интересные. Народ читающий, начитанный и одержимый. Последнее некоторым мешает - кроме фантастики они знать ничего не хотят. И не знают. Такое ощущение, что и Толстого не читали, только проходили. Эрскина Колдуэлла путают с американским космонавтом. Кстати, я познакомился с нашим космонавтом Георгием Гречко, взял у него интервью для "Авроры".

Я был приятно удивлен, что народ читал "Записки книгонелюба" в "Авроре", и некоторые, знакомясь, трясли руку: "Так вы тот самый Каралис, который "Записки книгонелюба" написал? Очень приятно! Замечательная вещь! В самую точку попали!"

Семинар проходил в Доме творчества писателей на берегу Рижского залива. Девятиэтажная башня, шведской постройки. Отличная кормежка, отличные номера, безалкогольный бар.

Когда мы приехали, еще зеленела трава и журчала река Лиелупе. Через пару дней река стала. Море не замерзает. С балкона был хорошо слышен его ровный шум.

Выражаясь экономическим языком, я ознакомился с производителями, покупателями и производственными отношениями на литературном рынке.

Пишут фантасты скверно. Много убогого фантазирования и мало литературы. В основном, выжимки из Стругацких, перепевы их сюжетов. Тексты, подчас, такие, что язык сломаешь. Много матерились по этому поводу. Мы ездили с Андреем Смоляровым и Колей Ютановым. Я был в семинаре Дмитрия Владимировича Биленкина. Приятный дядечка из Москвы.

Москвичи - неплохие ребята; есть проблески: Вит. Бабенко, Володя Покровский, Эдик Геворкян. Всего на семинаре было около сорока человек.

По ночам - жаркие споры о литературе.

За выпивкой приходилось рыскать по всей Юрмале.

Накануне вышел Указ - две бутылки водки в одни руки, и мы с Колей Ютановым и Смоляровым накануне моего дня рождения прошли пешком четыре километра по дачным поселкам и нашли, наконец, магазинчик, где продавался кубинский ром "Гавана клаб" крепостью 43 градуса. Задача была - взять как можно больше. По Указу нам полагалось шесть. Сначала мы взяли у скучающего продавца свои законные. Поинтересовались, нельзя ли по случаю дня рождения я показал паспорт - закрыть один глаз на удушливый закон, и дать еще несколько бутылок.