Автопортрет

- Не палошена, - даже не глянув в паспорт, ответил здоровяк в фартуке и пестрой кепке.

Вышли, закурили. Ледяная корка на дороге. Ветер холодный. Кругом дачи заколоченные стоят. Ни души. Обратно - четыре километра пиликать. Обидно с полупустыми руками. Фантасты мы или не фантасты?

Придумали переодеться. Ютанова, как самого молодого, решили послать на амбразуру первым. К тому же, он меньше всех светился в магазине - топтался около кондитерского прилавка. Коля с трудом влез в мою куртку, развязал на моей шапке тесемки, опустил уши. Мы сняли с него очки с толстенными стеклами и подвели к двери.

- Помнишь, где продавец стоит? Налево по диагонали! Вперед!

Коля, как Паниковский, изображавший слепого, захлопал рукой по косяку двери, нащупал ручку...

Вернулся он с литром и даже сдачу правильно принес.

- Кошмар, - смеется, - как в тумане! Ни хрена не видно. Дайте скорее очки!

Выждали для порядка минут пять, и меня стали готовить. Колина шапочка с козырьком у меня до бровей съехала; его пальто из серого сукна, как на вешалке болтается. Едва я нацепил Колины очки, как магазин отпрыгнул от меня на десяток метров, а сам Коля, держащийся за дерево, показался мне далеким путником на опушке леса.

- Водка есть? - прорычал я продавцу. Он стоял, скрестив на груди руки в конце длинного конусообразного туннеля.

- Нет, - меланхолично ответил он. - Только "Кавана клап".

- Две бутылки! - заорал я не своим голосом. И вытянул бесконечно длинную руку с червонцем. Рука неожиданно быстро уперлась в прилавок.

Звякнули бутылки, брякнулась в блюдечко мелочь, шелестнула рублевая бумажка. Я навел телескопическую руку-манипулятор на блюдечко и сгреб сдачу. Ухватил раскатившиеся бутылки и, как на ходулях, пошагал к выходу. Вывалился, снял очки, отдышался.

Смоляров ходил в своих очках, но без шапки и верхней одежды. Он изображал выскочившего из автомобиля шофера. Весьма талантливо изображал. Перья рыжих волос, торчавшие над лысиной, придавали ему лихой и бесшабашный вид. Мы даже позавидовали. Посвистывая и приплясывая, он скрылся за дверью магазина и также весело вернулся с двумя пузырями.

Мы смудрили нечто невообразимое - я вывернул свою куртку мехом наверх, надел другие, круглые, очки, взъерошил волосы, поднял валявшуюся суковатую палку, вошел, прихрамывая, и спросил, заикаясь, про водочку. Пытался косить глазами. Парень дал мне две бутылки рому и, когда я пошел, шлепая ботинками и вихляя задом, сказал невозмутимо: "Мошна была и бес карнавала такаварица, па-харашему".

Четырнадцать бутылок рома и дюжина "тархуна" - крепкая основа для дружеского застолья.

В Дубултах - шаром покати.

Мы поделились схемой путешествия с коллегами-семинаристами. Бумажку передавали из рук в руки, снимали копии. Только два веселых приключенца из Минска - Брайдер и Чадович никуда не бегали - они привезли тьму белорусской самогонки и несколько шматов сала. Держались несколько особняком, но в опохмелке никому не отказывали.

Мои рукописи обсуждали последними. Обсудили, похвалили, назвали открытием семинара. Я возил "Феномен Крикушина" и рассказ "Маленькая битва..." Рассказ шел вне конкурса. В эйфорию я не впал: удачных стартов в литературе всегда было больше, чем удачных финишей.

Еще нас возили на экскурсию в музей криминалистики при МВД Латвийской ССР. Расчлененные трупы, пирожки из человеческого мяса, горы оружия, фальшивомонетчики, истории крупных уголовных дел. Детективщики привычно оглядывали стенды с фотографиями "расчлененки" и задавали профессиональные вопросы. Ольга вышла бледная и села на лавочку: "Вот, дура, ходила бы по магазинам. Зачем я сюда поперлась?.."

Я ездил в новой темно-синей куртке с капюшоном и новой шапке из стриженого бобра - купили с рассадных денег. Ольга - в полосатой шубе из искусственного меха. Богачи!.. Зажиточные селяне.

На семинаре мне понравилось. Как кто-то выразился, "мы стали членами дубултянского братства". Возможно, это был Коля Ютанов. Но никак ни А.С. Одному москвичу он обещал вылить кефир на голову, другого обозвал обидно, и вообще, кичился своим литературным нигилизмом так, что его приходилось сдерживать.

Заканчивается Год Быка. Что сделано? Мало, очень мало.

Не закончен "Шут".

Сейчас делаю реалистическую вещь "Мы строим дом". Пишется легко и с интересом. Затем, возможно, добью "Шута".

Заходил в гараж Андрей Жуков, принес рассказ "Часы с птенчиком". Неплохой рассказ. Андрей писать будет. Он ушел из сторожей и работает на Пухтоловой горе под Зеленогорском, обслуживает лыжный подъемник.

Кто бы мог подумать, что на Пухтоловке, где мы в детстве собирали грибы, ягоды и поддавали ногой гильзы и ржавые каски, будет лыжный подъемник, и слаломисты станут резать зигзагами белый склон, пыля колючим снегом?..

Сторож сидит за столом, держит в руке книгу "Разорванное кольцо" и спит.

Крепкий дядька, сибиряк. Перед этим он выпил два стакана портвейна. Но вот он вздрагивает, открывает глаза (книга в руке) и говорит: "Пока ты пишешь, я полежу". И укладывается на диван.

Ест он много и с аппетитом. Ему шестьдесят шесть. Малиновые ботинки на толстой подошве - купил в уцененных товарах за 5 рублей. Жалел, что не купил сразу две пары.

Сегодня я в шутку спросил водителя с технички - Колю Т.: "Служили ли вы в Белой Гвардии? И если нет, то почему?"

И Коля рассказал мне длинную, но интересную историю своей семьи.

Коля - 1946 года рождения. Мать - 1906. Отец - 1908. Брат - 1934. Сестра - 1932.

Отец с матерью жили врагами: даже с фронта он не присылал им помощи по вещевому и продовольственному аттестатам, которые шли ему, как офицеру. Чужие и чужие. Коля подозревает, что он - не сын своего отца. Он всегда чувствовал отчуждение со стороны брата и сестры.

Отца впервые увидал, когда во втором классе болел корью. Отец приехал к ним в Зеленогорск - в военной форме, - но к сыну не подошел.

Вскоре он демобилизовался и стал жить в Ленинграде - снимал комнату и работал "сапожником", как ругала его мать, - инженером на обувной фабрике. Брат и сестра учились в институтах. Коля с пятнадцати лет работал на заводе. Деньги шли и брату. Коля был горд, что помогает, но брат чуждался его.