Повесть о днях моей жизни

   -- Это ты, Петрович, к делу,-- просиял Лопатин.-- Об этом надо узнать в первую голову!

   -- Нет, я не студентка,-- ответила барышня,-- я уроки даю, а они вот,-- она указала на молодых людей,-- студенты.

   Илья Микитич впился в нее глазами.

   -- Это верно?

   Барышня рассмеялась.

   -- Почему же нет?

   -- Нам надобно студентов,-- опустив глаза, сказал Лопатин.-- Петрович вот говорит, что в городах, только студенты до нас жалостливы, а остальные -- хоть бы пропали, и то не беда... Если, к слову, вы не студенты, мы искать обязаны. Говорите по совести, чтобы как перед богом...

   Он покраснел, смутился.

   -- Бог е знает... По лицу вы -- хорошие, а, между прочим, в чужую душу не залезешь...

   -- Честное слово, студенты! -- воскликнула барышня.

   -- Студенты, студенты! Товарищ говорит правду,-- подошел к нему один из молодых людей, тот, что нас встретил.-- Эх, вы, Фома неверующий!.. Хотите спросить у хозяйки?

   -- Что вы! Бож-же сохрани!.. Ни за какие тыщи!..-- испугался Лопатин.-- Я вам верю!.. Я -- чтоб крепче было!.. Простите меня.

   Когда дело уладилось, я спросил:

   -- Расскажите, пожалуйста, что за фальшивые бумаги ходят по народу?

   -- Таких бумаг нет,-- сказал мне второй парень, постарше. Он все время молчал, приглядываясь к нам через очки. -- Это выдумка.

   -- Чья?

   -- Н-не знаю... Может быть, сами же мужики выдумали.

   Поднявшись с постели, на которой он сидел, парень вышел из комнаты.

   -- Сурьезный,-- подмигнул Лопатин.

   -- Да, фальшивых бумаг нет,-- подхватила барышня,-- есть дурные газеты...

   -- Газеты нам ни к чему... Газет мы можем у мальчишек накупить... Нам надобны бумаги...

   Очкастый -- Дмитрий, войдя в комнату, подал нам два продолговатых листика, говоря:

   -- Вот прочитайте: сами увидите...

   Усевшись в углу в другой комнате, мы просмотрели с Ильей Микитичем данные бумаги. С первых же строк у нас захватило дух от смелых слов. Каждому хотелось первому прочесть листки, мы вырывали их друг у друга; Лопатин разгорелся, ноздри у него раздувались, как у лошади, стал заикаться, трясти козлиной бородой...

   Выйдя к студентам, мы сказали:

   -- Фитки -- настоящие... Спасибо, дай вам, господи, здоровья!..

   Илья Микитич обхватил барышню за голову, целуя ее в стриженую макушку, лезет целоваться к студентам. Те целуются, не брезгуют.

   -- Давайте таких бумаг много! -- заявил Лопатин.-- На всю губернию!..

   -- Есть еще лучше,-- ответила барышня.-- Вам, товарищ, понравились? -- обратилась она ко мне.

   -- Да,-- смущенно сказал я.

   Награждая нас листками, она предупредила, что, если мы попадемся с ними полиции, нас посадят в тюрьму, будут судить, хлопот не оберешься. О тройном расстреле, про который говорил нам Осип, умолчала.

   -- Не боитесь?

   -- Боимся, барышня, как не боимся! Один черт тюрьме рад... Что же делать?.. Будем действовать насколько осторожно...

   Парни научили прятать листки под рубашкой -- на голом теле.

   -- Если будет надобность, снова приезжайте.

   Илья Микитич, усмехаясь, говорил им:

   -- Теперь будем вас сильно тревожить. Рады не рады, а не открутитесь. Будьте здоровехоньки, соколики!..

   -- Что-о? -- опять тревожно встретил Галкин. -- И нынче один адрец привезли?

   Микитич перебил:

   -- Пошто человека вводишь в грусть?

   Попросив Настюшку отвернуться, мы вытащили целый ворох листков и книжек.

   -- Беги за народом! -- завопил Галкин, увидя связки.-- Собирай всех подряд: Колоухого, Лексана Богача, еще собирай Петю-шахтера, Рылова... Бумаги, мол, получены...

   -- А не лучше сначала самим разобрать? -- предложил я.-- Узнаем, что привезли, тогда соберем. Времени хватит.

   -- Лучше,-- сказала Настя.

   Даже старуха вставила слово:

   -- Чего ты, шустрый, сразу! Надо толком... Потише-то будто пригляднее выйдет.

   Подойдя к столу, она стала щупать корявыми пальцами тоненькие книжечки в цветных обложках, открывала их, внимательно разглядывая, крутила седой головой в замызганном повойнике.

   -- Вы, робятушки, не бросайте, которые негодные, отдайте мне стены облепить.

   Мы покатились со смеху.

   Вчетвером -- Лопатин, Прохор, Настя, я -- мы читали без перерыва весь вечер и всю ночь. Галкин, слушая, выл, стучал по лавке костылями, приговаривал:

   -- Все -- истинная правда!.. Все, как в аптеке!..

   Настюня слушала молча, а Лопатин счастливо улыбался, изредка вставляя:

   -- Вот утэти вот слова похожи на Исаю: "Народ мой..." Хороший, видать, составитель, дай ему, господи, здоровья!.. А утэто вот -- будто Амос-пророк писал: "Слушайте, вы!.. Придут и на вас дни!.."

   Старуха сначала тоже прислушивалась, вздыхала, хлипала, потом отошла к печке, прикурнула на шестке и захрапела, разинув рот.

   -- Что ж ты, мать, уснула? -- обидчиво окликнул ее Прохор.

   -- А?.. А?.. Что ты, сынок?..

   -- Уснула, мол, чего? Разве можно от таких слов спать?

   -- Умаялась я за день, миленький... Спину ломит.

   Солдат с досадою махнул рукой.

   -- Прямо до ужасти удивительно! -- с искренним изумлением воскликнул он, указывая на старуху. -- Считается: люди, а? Ну, что тут скажешь?

   Он посидел, помолчал, задумался. Встрепенувшись, опять сердито посмотрел на шесток:

   -- Мать, да встань же, ради создателя, чего ты меня из себя выводишь?.. Ма-ать!.. Слушай!.. Это я не тебе говорю?.. А?.. Ну, крест господний, велю стащить за ноги!.. Ну, крест господний! Мать, да неужто мне с тобой баталиться?..

   -- Ах ты, бож-же милостивый,-- заохала старуха.-- Что ты от меня желаешь?.. Пристал и пристал недуром!.. Ну, что тебе?.. Глядеться в меня?..

   -- Садись к столу слушать писание.

   -- Да оно мне не надобно, твое писание!.. Разве я смыслю?

   -- Сиди смирно, слушай.

   Жмурясь от света, старуха покорно села на лавку. Склонив на руки голову, таращила некоторое время больные, выплаканные глаза и снова уснула сидя.

   Настя увела ее, как маленькую, на лежанку, прикрыла дерюгой, под голову бросила подушку.

   Занималась заря. Пропели третьи петухи. Стала трещать и меркнуть выгоревшая лампа. Посерели, осунулись лица...

XIII

   На второй день было собрание. Внимательно выслушав наше донесение о второй поездке, мужики пожелали посмотреть привезенное добро своими глазами.

   Как и старуха, сперва ощупали книжечки, перелистали, осмотрели обложки и заглавия, подивились красным печатям:

   -- Все в порядке... печати... полная форма!..

   Три дня читали. Малограмотные и которые совсем не умели читать приходили ко мне с Галкиным, другие разбирались сами.

   Шахтер рычал, читая книжки, выгнал всех домашних из избы, побил ни за что мокровыселскую дурочку нищую Наталью Ивановну Рассохину, в мелкие клочки изорвал на себе новую сатиновую рубаху. В тот же вечер повалил у попа ограду, в колодец бросил дохлую собаку.

   Вздумал я прочитать листик отцу. Он внимательно выслушал, в упор поглядел мне в глаза.

   -- Что ж ты молчишь? -- спросил я.-- Скажешь: тут неправда?

   -- Н-не знаю. Есть еще?

   -- Есть.

   -- Прочитай.

   Я прочитал ему еще несколько листков.

   -- Ну, как?

   Отец задумался, нахмурив брови.

   -- Где ты их берешь?

   -- Это тебе все равно! Говори: верно написано?

   -- Глупости,-- сказал он,-- какой-нибудь дурак писал.

   -- Что ты сказал? -- вскричал я.-- Вырази еще раз!

   Отец с удивлением обернулся.

   -- Такой же, мол, дурак, как ты, писал!.. За это можно пострадать, понял, откуда звон?.. Советую, брось... С жиру им, сволочам, нечего делать, вот и строят чертову склыку! -- с бешенством крикнул он, хлопая дверью.

   Поздно вечером, отложив и спрятав то, что нам самим было надобно, мы разбросали прокламации и книжки по деревням. Клали на крыльца, завалинки, просовывали через трещины в сени, прилепляли жеваным хлебом на заборах, воротах, перекрестных столбах, церковной паперти, на дверях волостного правления. Одну Рылов ухитрился приладить уряднику на окно. Утром ждали с нетерпением, что будет.