Фашист пролетел

- Герой был такой при Сталине. Полярный летчик.

- Зачем мне летчик? Сказала бы, космонавт.

- Космонавтов любишь?

- А кто не любит? "Я в деревне родилась, космонавту отдалась. Ух, ты, ах, ты, все мы космонавты!"

- При Сталине, - говорит он, - космонавтов не было.

- Лапа, ну, чего ты? Я только тебя люблю.

- Права твоя мама. На героя не очень я тяну. Скорей, антигерой...

- Но моего романа!

Наезжает трамвай, и под прикрытием Алёна припадает к Александру.

Люминесцентный свет завода, который через улицу, ярко освещает сугроб у стены и девушек, скрипящих на ночную смену. Он провожает до проходной, но здесь уже не поцелуешься. Смотрят критически...

15

- Они принимают ванную!

Множественное число оказывается отнюдь не формой рабского подобострастия. Сидя, как при парной гребле, Адам и Мазурок одновременно поворачивают головы:

- А борода где?

Он смотрит в зеркало, которое, при таких размерах ванной, совсем не запотело. Оглаживает голый подбородок.

- Временное отступление. На работу не брали.

- Это в подсобку-то?

- Почему? В КБ.

- В КГБ?

- Конструкторское бюро. Завода автоматических линий.

- И что ты там конструируешь?

- Чертёжник я.

- Чертишь детали?

- Детали деталей.

- Осторожно! В деталях Диавол!

- Не только...

- Кончай метафизику! - начинает бурлить Мазурок. Он, как ребенок непомерно разросшийся, розовый и с отростком, болтаемым под водой. Адам сидит, держа спину, как юноша с картины эпохи Возрождения. Плечевой пояс на зависть, спина - треугольник.

- Залезай к нам, мальчишник устроим!

- Что вы пили?

- Еще ничего. Сессию сдали, теперь разлагаемся... Парень с дзеукой, музыки не надо! - Он хватает Адама как бы за буфера - за пару выпуклых грудных мышц.

- Новую жизнь начинает, - объясняет Адам. - В Израиль любовь улетела.

- Ну да?

- Перед Новым годом.

Кажется абсолютно невероятным, что можно покинуть этот скованный морозом город-остров. В миллион прозябающих душ.

- Ничего, - говорит Мазурок. - Отомщу. Стану позором этой семьи. Вроде тебя, Александр.

- Чем же это я позор? Зарплату домой приношу.

- Агенты доносят: с фабричными крутишь.

- Фабричные тоже умеют?

- Не хуже домработниц.

- Даже по-французски ? Смотри, краснеет! Твоя мамаша говорит...

Адам топит Мазурка с головой. Но поздно.

Ясно теперь, откуда ветер дует...

С предварительным стуком горничная, вносит телефон и стоит с ним, деликатно косясь в зеркало, пока Мазурок беседует, предварительно вытерев руку о льняной передник, расшитый национальным узором.

- Ладно, - говорит. - Перезвоню, мы в ванне тут лежим. Нет, с мужчиной... А представь!

Отдав трубку:

- Стенич приглашает.

- Опять на оргию?

- Нет, но красавиц обещает...

* * *

Они встречаются после работы. Кино. Домой.

На последней площадке ее подъезда садятся на свой сундук. Откатывается пустая бутылка.

- Кто сюда повадился?

Но по звуку бутылка длинногорлая.

- Наша. Не помнишь? С зарплаты распивали.

- Давно это было...

- Как на работе?

- Конвейер... Засыпаю.

- А коллектив?

- Какие-то грубые они. Типа: "Ну, девки, какого я в субботу с танцев увела! Ну, всю пизду разворотил!"

Ударившись об стены, один за другим отлетают окурки, разбрасывая искры.

Тепло радиаторов снизу не достает. В щели чердачной двери дует морозным холодом. Не снимая пальто, он встает в темноте на колени. Ладони скользят по шероховато-скользкому нейлону, по нежной голой коже. Лопнувшие резиночки подвязки торчат наощупь, как рожки испуганных улиток. Свистящий звук боли.

- Что?

- Паяльник уронила...

Сначала он дует на ожог.

Висячий замок, на который заперт этот сундук, полный скрытых сокровищ, имеет тенденцию брякать.

Что раздражает.

Как и тщетные усилия любви.

- Наверное, я больная. Алка мне говорит...

- Ты что, обсуждаешь с подругами?

- Ты тоже с друзьями, наверно.

- Нет. Я - нет.

- Она же медик. "Ты, наверное, фригда". Говорит.

Он не верит:

- Вообще ничего?

- Ну, как ничего... Во-первых, интересно. Благодарна, конечно, тебе. Столько внимания мне уделяешь.

- Дело не в этом. Тебе хорошо?

- Хорошо.

- А как, нормально хорошо или с переходом в другое измерение?

- Нормально. Ты не беспокойся, милый.

- Но земля не плывет?

- А что, должна?

* * *

В фойе театрального института с нездешним видом курит Олег Табаков. Больше нет никого.

Вместо обещанных красавиц встречают их гардеробщицы в синих халатах.

Зал детей вскрикивает, когда Волк врывается к Бабушке. В этой роли актриса Аида Правилова вполне убедительна. Однако, проглоченная Волком, она появляется на сцене снова - в роли Красной Шапочки.

Насилу они удерживают хохот. Закрываются ладонями, сгибаются, чтоб спрятаться за спинками.

Волк грозно смотрит со сцены.

После спектакля дети и матери уходят, они остаются. Стена нет и нет. Они поднимаются на сцену за кулисы. По лестнице и в пустой коридор артистических уборных. На паркете тени оконных рам. Тихо. Дровосеки разошлись. Мазурок неожиданно толкает Адама на дверь. Грохот. Но открывается не ударенная дверь, а через две. На них хмуро смотрит Стен. До пояса голый, а ниже в костюме Волка. Издали Мазурок начинает:

- Бабушка, а Бабушка? Почему у тебя такой большой хвост?

Без улыбки Стен скрещивает руки на груди. Смотрит на них, но говорит не им:

- Аида, не сейчас! Аида, ко мне друзья пришли!

Он резко бледнеет, когда в уборной раздается грохот, звон, обвал осколков. В коридор выбегает Правилова. На руке норковая шуба. Волосы, как у Мерлин Монро. Черное платье перетянуто в попытке подчеркнуть талию.

Держа за спиной розу, Адам почтительно здоровается, но его в упор не замечают.

Правилова смотрит на Стенича, он на нее. Ярко-красный рот кривится, свистит и шипит:

- Смотри, козлоюноша... Допрыгаешься.

Заслуженная актриса республик удаляется, отстукивая каблучками сапог.

- Зеркало разбила...

Голые лампочки ярко освещают фанерный испод, а зеркало разлетелось по всей уборной и хрустит под ногами у Стенича. Переодеваясь, он затягивается сигаретой, которую каждый раз пытается устроить на черный осколок пепельницы. Вдруг он хватает нож и начинает бить по столику, будучи бутафорским, нож резиново сгибается:

- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Мазурок делает глаза:

- Чего это он?

- Любовь, - объясняет Адам. - На, выпей!

Стенич пьет из горлышка, отрывает бутылку во гневе:

- Бешенство, а не любовь! И если бы только матки!..

- Волк, успокойся!

Ему вручают ему розу в целлофане.

- Мерси...

- Стас! Ты был бесподобен.

- А сами смеялись.

- Кто смеялся? Полный успех! Детишки весь зал обоссали от ужаса. Когда ты голосом Бабушки: "Кто там?"

Ясное небо над проспектом. Морозец.

Заведение на четыре столика. Спящая стоя буфетчица просыпается. Лазурной эмали глаза. Изразцовые. Кружевная наколка в спутаных волосах. Вспухшие губы. Отпустив им шампанское, это чудо за стойкой, груди подперши, начинает бороться с зевком, запрокидываясь к полке с бутылками. Красные пятна на шее: то ли душили, то ли засосы оставили в ночь на субботу.

- Общепитом увлекся?

С усилием отрывается он от лазури.

Под колченогим столиком добавляют в фужеры коньяк.

Выпив, Стенич взвывает:

- Мальчики, пропадаю... Из института попрет.

Не в курсе один Мазурок:

- Кто?

- Красная Шапочка.

- За что?

- За невнимание.

- Инстинкт выживания есть? Обеспечь невынимание.

- Есть другой человек...

- Совмести. Тетка видная. Нет, ну, давай объективно? Уж получше, чем наши мамаши.