Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

- ... Оставайся с нами! - говорит Адам. И Хавва, согласная, кивает. - Но как могу я?! - Всё было. Были все! - Но я ещё... - И ты уж был, хотя и есть - вот он ты! - Но должен я успеть! Я призван!.. - И призван, и успел! - Но у меня... - но что сказать?! - Да, и твоё изгнание из Мекки! - Но я... - и вновь умолк. - И ты бежал, спасаясь от мекканцев! (И собранные новые листы.)

66.

В мгновение ока подхватил Мухаммед, удержав, кувшин, наполненный водой для омовения, - свиток, подсказано текстом, назван:

Удержанный от падения кувшин,

задетый, когда взлетали, крылом Джебраила, и не успело из кувшина вылиться ни капли воды *.

______________

* Заглавие Удержанный от падения кувшин придумал я, позволив себе дерзость по-авторски проявиться в столь ответственнейшем сочинении. И прежде пытался вмешаться в текст - с учётом названия коранического повествования Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина озаглавить первый свиток второй части как Падающий кувшин; тогда не осмелился, теперь решил название оставить, тем более что оно сродни заголовкам, чисто внешне, конечно, коранических сур. В уподоблении этом нет самомнения, название соответствует тексту, во-первых, по смыслу, во-вторых, созвучно с другими заглавиями, а в-третьих, оправдано чередующимися небесными и земными частями, их взаимопереходами.

Впервые, будто приглашая восхититься им, кувшин ожил, высокий, с широким горлышком, словно в жажде раскрытая пасть, и выступает острый язычок. И ни одного на поверхности его свободного от орнамента места. Весь в волнистых и прерывистых линиях, кругах и полукружиях, квадратах и ромбиках, напоминающих вязь мудрости.

Если долго всматриваться в узоры, начинает казаться, что все его фигуры, линии, зигзаги движутся. Каждый раз Мухаммед, помнит, находил для себя на его поверхности новый узор, другой орнамент, не замеченный прежде. Вот и сейчас: вгляделся и увидал на нём... - точно был слепцом, у которого лишь пальцы зрячи, узоры по памяти рисует, обрёл вдруг ясновидение: ребристая насечка кругов! Их множество, на первом наружном - резьба кружевная; на втором - вытянутые к центру крупные продолговатые капли; затем - круг узкий; третий - цепочка, внутри каждого кольца вырезан цветок; в центре круга - новый, четвёртый, лицо, образ солнца с глазами, ртом, бровями; и новые круги внутри солнца, которых не счесть, а там, где носик кувшина соединяется с горловиной, сидит танцовщица с изящно изогнутыми тонкими руками, в одной - гранат, в другой - яблоко, на плече восседает длиннохвостая птица, у ног - волчица, убегающая от неё, оглядываясь. И обилие мелких и крупных птиц, спрятанных в зарослях орнамента.

... На рассвете двоюродная сестра застала Мухаммеда рассматривающим её кувшин:

- Узоры разглядываешь?

- Сколько тайн таит кувшин, не постичь.

- А райскую птицу разглядел? - спросила Хани.

- Райскую? - В кругах небесных мне открылся рай!

- Ну да, птицу Симург, на плече Билкис сидит!

- Откуда известно, что это Билкис?

- Дед сказал, когда из Эль-Кудса кувшин привёз. Нравится - забирай.

Хани удивило, что у Мухаммеда уставший вид, точно не спал.

Сестра! Как спал ты? - спросит. Спал? Успел прожить я жизнь. Всю до конца. И видел...- нет! ещё не прожил, но увидал в кругах небесных, как меня хоронят!

- ... У тебя утомлённое лицо. - Сразу поправилась: Мухаммед, как все мужчины, мнителен, что с того, что пророк?! - Но взгляд у тебя сегодня такой особенный!.. Как в молодости! - Убрала постель, а потом:

- Совершим вместе утренний намаз, - предложила.

- Помолись одна.

- А ты?

- Я уже молился, - сказал Мухаммед. - Днём вместе помолимся.

- Но когда ты успел? Твоя постель...

- Хочешь сказать, постель моя не успела остыть?

- Ну да! Выходит, не молился?!

- Спроси лучше, не когда, а где я молился!

- Так где же?

- Не здесь. - И после паузы: - Я был у трона Бога!

Застыла, в глазах растерянность. Не выдать изумления!

- И там ты молился?!

- С пророками.

- И Бог... - вымолвив, тут же умолкла, не осмелилась спросить: "Неужто и Бог молился с вами?"

- Нет, Бога навестил потом.

"Во сне приснилось!" - подумала. И тут же: - Я тебе верю! - Что-то ещё сказать, но что? Мухаммед будто ждал. - Да, милость Бога велика! - тут же вышла поделиться новостью! Не смеют преследовать!

И вскоре мекканцы... - Абу-Джахл к Абу-Лахабу явился:

- Слышал, что племянник твой придумал? У единого своего Бога побывал! Хохочет.

- Чему смеёшься?!

- Неисчерпаемость его придумок умиляет!

- Больного бред воображения!

- Но зато дерзость-то какая!

- Отправить бы его туда навечно!

- Успеем! Пусть прежде позабавит нас!

- Узнать бы, первый кто о том поведал!

- Племянница твоя, он у неё скрывался!

И вышел к мекканцам Мухаммед.

- ... Но если возможно чудо перенесения на Храмовую гору,

вознесения к престолу Бога, то опиши хотя бы

увиденное тобой в пути!

- Сверхъестественной тьмой покрыто было небо!

- Храм хоть увиденный в Эль-Кудсе опиши!

- Я ж говорю - разрушен!

- А город?

Тут вдруг высветился пред Мухаммедом уменьшенный

до размеров ладони Эль-Кудс, и он описал его,

окружённого высокой крепостной стеной.

И Абу-Бакр, ещё в юности посетивший Эль-Кудс, подтвердил

точность картины.

- Но твой шёпот про сон вещий!

- Каюсь, верую и свидетельствую!

- Есть ещё сомневающиеся? - спросил.

- Есть!

- А, это ты, Атаба!.. - Имя, для Мухаммеда не из

любимых, напоминает о вероломном зяте. Но этот - поэт

Атаба - известен по касыде про бег верблюдицы, написана

виртуозной скороговоркой, имитирующей скорость, и вошла в

число семи особо отмеченных, висит на стенах Каабы.

- Что ж, - сказал ему Мухаммед, - дозволенное очевидно,

запретное тоже, меж ними - сомнительное. Кто остерегается

сомнительного, очищается верой, чтоб свершать поступки

дозволенные, а кто не желает расставаться с сомнительным,

совершает дела запретные, уподобляясь пастуху, который

пасёт стадо

в заповедном месте. Если обуян неверием, подойди

со мной к крепостной стене Мекки.

- Чтобы потрогать изъеденные временем камни? На ров

поглядеть?

- Чтоб оставил сомнение. - Вышел из толпы, взобрался с

Мухаммедом на ограду стены. - Хочу, чтоб вгляделся в

даль!.. Видишь верблюжий караван?

- Нет, не вижу.

- Я тоже не вижу, но сейчас, а пролетая, видел: большой

караван, и я опишу его, а ты проверишь, когда он прибудет

сюда через неделю. Запомни: шёлковый паланкин на двугорбом

верблюде! (Сбудется!)

- ... А ещё ты увидишь на той стороне горы Харра, не

поленись, отправься туда: на открытом поле, когда я

пролетал, стояли корова, верблюд и лошадь. Тут молния

блеснула, точно копытом Бурака выбитая, всё кругом

высветилось, ударила по лошади, тотчас убив её!

(33) И вправду: молния в поле убьёт непременно не спокойного верблюда, хоть и ростом высок, не мирную корову, что вровень с конём, а именно коня, неугомонного, горячего, быстрого, искры мечущего из глаз. Так что в грозу стой рядом с коровой или верблюдом, подальше от коня.

Если тотчас пойдёшь, увидишь падаль, пойдёшь завтра

увидишь кости!

- Пойду, так уж и быть (и белели конские кости!), но

ответь: одну из сур своих... - Мухаммед перебил: - Те суры

не мои, Богом явлены!

- Пусть так, неужто Он назвал одну из сур Коровой?

- Мир объясняя, с любого слова можно начинать:

назвали б верблюдом, спросил: Почему не лошадь? *

______________

* Названия сурам давались Мухаммедом, но этот диалог в Мекке не мог состояться: сура Корова явлена не в Мекке, а в Йатрибе-Медине!

... Ещё недавно, когда можно было не опасаться за жизнь, именно Атаба был послан толпой, что внимала Мухаммеду у крепостной стены, к нему домой то случилось в месяц священный рамазан*. Чтоб перестал смущать предсказаниями мекканцев. Взывал к разуму, даже стращал и