Виктория

- Они не разграбят наши музеи? А они ведь католики?

- Нет, кажется, они не верующие вообще.

- Значит, они разграбят и костелы. Мне говорили, что им в обязательном порядке предписано каждую неделю посылать домой посылки с награбленным. Вот уже месяц они растаскивают несчастную маленькую Бельгию. Неужели это доставляет их женам радость?

Она заказывала ему мороженое, пироженное, тарталетки с грибами, билеты на карусели, а сама упивалась счастьем, о котором мечтала с детства. Именно о таком, когда много мороженного и каруселей, и все, о чем ни попросишь, исполняется. Она даже была уверена, что настоящему мужчине только этого и надо: бесприкословного подчинения женщине - ну хотя бы в таких безобидных мелочах.

Гретта была на седьмом небе.

- Посмотри, какой хорошенький очкарик, - говорила она Жаку, раскачивающему отдельно стоящие качели, и показывала маленьким розовым коготком, - Но зачем они так коротко стригутся. Словно готовяться к гильотине.

- Тише, Гретта. На тебя уже смотрят.

- Пусть они сами... катятся к чертям, у-у, - она состроила рожицу какому-то пялившемуся на нее офицеру.

- Мой брат всегда ходил с длинным хвостом, я не привыкла к таким бритоголовым.

- Ходил? А сейчас он где?

Она скривила губу, потом пожала плечом, словно сказала себе, наплюй на все, не тормоши себе душу, и очень сухо произнесла:

- Во время бомбежки - авиабомба попала в наш дом. Я в то время обжималась с одним пареньком на сеновале ... шучу, шучу. Я была в школе. Заметно, что я закончила школу?

У нее забегали глаза, она зло выплескивала остроты:

- Так вот. Авиаснаряд - такой большой - с эту скамейку. Он упал на нашу ферму. Прямо в цель попал. Наверное, Гитлер ошибся. Не думал же он, что именно моя семья - его главный враг. Хотя, нет. В чем-то он был прав. В общем, все умерли - девять человек. Они обедали. А я была в школе исправляла двойку по пению. Я пела в это время.

- Как же ты пела в момент бомбежки? Гретта, остановись, успокойся.

Он придержал низкие надежные качели. Погладил ее волосы.

- Липкие.

- Еще бы, столько лака на них вылить! Я пела во время бомбежки! Я пела! Ха-ха-ха! - она взяла его за лацканы куртки, - я пела от страха.

- Как же ты одна? Как же ты устроилась в Антверпене?

- Все деньги хранились у отца в "сейфе": я стала единственной наследницей. Ха! Гитлер позаботился обо мне, накрыв весь наш древний род одним ударом.

- Не говори так, молчи!

- Мы всегда бедно жили. Очень много ртов, - не унималась Гретта, - Не на что было купить гробы, заказать мессу. Мне помогали хоронить семью члены церковной общины: отца, мать, троих братьев с семьями, малютку Греттхен. Ее назвали в честь меня. Я принимала роды у свояченицы.

- Не может быть! Ты принимала роды? - он восхищенно посмотрел на нее, Какой ужас!

- Ужас был, не тогда. Ужас был, когда я укладывала в гробик это невинное дитя. А потом, разбирая оставшийся хлам, чтобы переселиться к подруге, я нашла у отца за сундуком чемоданчик. Там должны были храниться инструменты. Я удивилась: что они делают в спальне родителей? А там были серебрянные монеты. Много денег. Это и был сейф. Похоже, отец копил на дом старшему сыну, Ливону. Я разозлилась, помню. Как я орала тогда, дубася по обломкам крыши, лежащим передо мной. Бомба была небольшая. Она разорвалась почему-то вверх. Сидевших за столом сначала просто пришибло крышей, а потом и поубивало взрывной волной и осколками. Я не хотела оставаться на этом свете. А потом подумала и решила бороться. Решила не сдаваться. И теперь хочу взять от жизни все. Если эти, - она слегка двинула скулой, - дадут. Вот и поехала в город. Могу не работать. Могу уехать в Англию - со средствами все дороги мне открыты. Могу выбрать себе парня и украсть его у родных. Могу убить кого-нибудь.

Только тут он заметил, КАК она смотрит на немецких парней. Сколько скрытой ненависти и издевки было в этом зеленом прищуренном взгляде. Ее маленькое остренькое личико казалось в тени деревьев бледным. Ей совсем не было весело. Она очень хотела поделиться с ним, она хотела сострадания.

- Так у тебя никого нет на свете? - Жак кивнул ей и придвинул к ней свое остроскулое лицо.

- Никого, кроме тебя, - вдруг лукаво улыбнулась она, чертята в глазах ее снова запрыгали, и она побежала вперед по аллее.

Она знала, что ею движет желание устроиться в этой жизни. Она культивировала в себе это желание, ища наилучший способ его реализации. Это стало идеей-фикс. Она все бы отдала за то, чтобы свить свое гнездо, чтобы был муж, который возьмет на себя ответственность за нее и ее благополучие. Гретта мечтала иметь свой дом, она хотела, чтобы у нее был свой семейный очаг, заботливый муж ...

Он не успел сообразить, как дорогу ей преградили два немецких солдата, перешагивая туда же, куда она в надежде обойти их. Она крикнула Жаку. Он ужаснулся мысли, что она может нагрубить им.

Это были те же солдаты, которые заигрывали днем с консъержкой в его доме. Они приветствовали его дружным "О!", похлопали по плечу, и заинтересованно о чем-то спрашивали, показывая на Гретту. Потихоньку они все вместе двинулись к Соборной площади.

Гретта, как сонная рыба, не понимая, откуда у него такие знакомства, бросала презрительные взгляды на Жака. Не мог же он ей объяснить, что произошло в подъезде, когда он наблюдал, как она запуталась в собственных сетях.

Ревность в крови

Пили вечерний кофе. Это не было традицией, но все неизменно собирались у круглого семейного стола в гостиной к девяти вечера. Барбара, невысокая, хоть и широй кости, но юркая, женщина, с короткими каштановыми кудряшками, которые хозяин салона разрешал Жаку постригать два раза в месяц бесплатно, все таки - мать, с несколько потерявшим свою четкость овалом лица, разносила чашки: мужу в кресло, Элизабет на диванчик стиля ампир, который Барбара так выгодно приобрела еще до денежной реформы тридцать шестого, Жак пил кофе за столом вместе с мамой, он очень любил сладкое, а трюфеля и печенье находились на столе.

- Что слышно? В доках уже командуют немцы? - спросила отца Элизабет, Отвлекись от вчерашней газеты. Неужели то, что там пишут еще актуально?

Отец поднял узкое лицо на дочь, обвел аудиторию взглядом: