Сачлы (Книга 2)

Мехпара в своем письме приписала на полях: "Видела Ризвана и Тамару, они шли вместе по улице".

Рухсара прочла матери вслух все, кроме этой фразы. Дойдя до нее, осеклась, смутилась, примолкла. Мать заметила, начала спрашивать:

- Что там еще написано?! Ты что утаила от меня? Пожалуйста, прочти все, Рухсара, что там написано?

- Да так, ничего, мама...

Нанагыз продолжала настаивать:

- Только что говорила, будто не умеешь лицемерить... Почему же сейчас говоришь неправду? Прочти, что там написано.

- Ничего. Не трогай меня, мама. - Голос Рухсары прозвучал раздраженно. Помолчав, она сказала: - Возможно, я уеду в Баку на несколько дней.

Нанагыз обрадовалась:

- Уедем, уедем, доченька! Надо нам поскорее собраться и - домой. Нечего нам здесь делать. - Я говорю только о нескольких днях, - сухо ответила Рухсара. - Я вернусь сюда, мама...

- Рухсара, прошу тебя, умоляю, уедем навсегда домой! В Баку я пойду к большим начальникам, они разрешат тебе вернуться в город.

- Зачем тогда я столько лет училась? Зачем ты учила меня?

Мать и дочь спорили долго. Спать легли удрученные, подавленные. Утром Нанагыз опять начала упрашивать Рухсару:

- Скажи, доченька, что написано в письме? Прочти, прошу тебя.

Рухсара подошла к матери, погладила ее седую голову, ответила:

- Мехпара написала, что видела Ризвана. Он был не один.

- С кем?

- С моей подругой.

- С какой подругой?

- С Тамарой.

- С этой кривлякой?

- Да, якобы с ней.

Нанагыз понурила голову, ей не хотелось верить.

- Как же так, детка? Как же так?.. Ведь ты дружила с ней, делила с ней хлеб-соль...

- Такова жизнь, мама.

Рухсара, взяв полученное накануне письмо, вырезала из него ножницами фразу о Ризване и Тамаре, разорвала полоску бумаги на клочки и выбросила их в окно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Во дворе больницы Али-Иса показывал Демирову разбитые им цветочные клумбы и обвитую густым вьюнком беседку под самым окном своей комнаты. Беседка особенно понравилась секретарю райкома. Заглянув в нее и увидев там узенькую деревянную кровать, он спросил:

- Ты и спишь здесь, старик?

- Почти каждую ночь, - ответил Али-Иса, - если, конечно, погода позволяет, когда нет дождя. Можно сказать, это мой летний домик.

- Неплохо сделано, умело, молодец! - похвалил секретарь. - Тебе можно позавидовать, старик, всегда на свежем воздухе.

Али-Иса, польщенный, улыбался:.

- Если хотите товарищ Демиров, будущей весной я могу соорудить подобную беседку и у вас во дворе, - предложил он. - Сделаю - даже лучше будет, чем эта. Построю для вас зеленый дворец, райский уголок. Внутри повесим клетку с канарейкой. Честное слово, будущей весной сооружу для вас изумрудный домик, если, конечно, буду жив. Думаю, доживу до весны. Зимой, правда, я часто болею, говорю себе: нет, не дотянуть тебе, Али-Иса, до лета. Но приходит тепло - и я оживаю. Никак не может одолеть меня ангел смерти Азраил. Спросите, почему? Да потому, что я жилистый, а у ангела смерти, видать, зубы плоховаты, не может разжевать меня и проглотить. Так как, товарищ Демиров, сделать для вас такое же соловьиное гнездышко?

- До весны еще много времени, - уклончиво ответил Демиров. - Там будет видно, старик.

- Времени-то много, товарищ секретарь, а начинать надо уже сейчас.

- Прутья каркаса не сгниют под снегом?

- Нет, что вы, товарищ секретарь! Моя беседка стоит уже пять лет - и ничего. Зимой, когда снегу много, прутья прогибаются, но не ломаются. Мои прутья - очень прочные. Разрешите, я завтра же начну работать. Разве наши, местные, способны оценить мой зеленый домик? Честное слово, я построю для вас такое чудо, что слава о нем разлетится по всему району. Возможно, некоторые скажут, что беседка секретаря райкома похожа на беседку завхоза больницы. Ну и что же, пусть себе говорят. Разве у нас в стране теперь не все равны? Ведь не упадет же небо на землю оттого, что беседка завхоза будет похожа на беседку секретаря? И пусть будут похожи, ведь они - творение одних и тех же рук. Мои руки все могут. Я, как говорится, мастер на все руки. Взять, к примеру, нашу больницу. Она хоть и мала, но больные в ней все-таки лежат. И больница эта на моих плечах. Трудно мне приходится, но я выкручиваюсь: папаху Али, как говорится, надеваю на голову Вели, а папаху Вели - на голову Али.

- Нет, старик, так работать нельзя. Надо, чтобы каждый носил свою папаху. Комбинаторы у нас не в почете.

- Главное, товарищ Демиров, чтобы дело не страдало, чтобы дым прямо шел. А труба может быть и кривой...

- Нет, старик, ошибаешься. Мы требуем, чтобы и средства и результаты были на должном уровне. И труба должна быть прямой, и дым должен идти прямо. Словом, все надо делать законно, по правилам.

Али-Иса вспомнил недавнюю ревизию, которую проводили злой, чахоточного вида счетовод и дотошный Худакерем Мешинов вспомнил, как они придирались к его запутанным счетам и накладным...

- По правилам не всегда выходит, товарищ секретарь райкома, - признался Али-Иса. - Так уж устроен этот мир, так устроены люди. Столько всюду рытвин, оврагов и ям... Да вы и сами, наверное, все это отлично знаете, товарищ секретарь райкома. Одной только правдой пока не проживешь.

- Это почему же, старик?. Откуда такие неправильные мысли? Почему ты так думаешь?

- Да потому, что обстоятельства вынуждают меня выкручи ваться и комбинировать, потому, что немало еще есть на свете людей, которые могут из правды сделать кривду и из кривды худо-правду...

- Комбинировать - значит мошенничать, - сказал Демиров. - А мошенники наши враги.

- Порой людей вынуждают к мошенничеству. Я - старый человек, многое повидал за свою жизнь, видел и такое.

- У человека; который мошенничает, совесть не может быть чиста. Совесть должна замучить такого человека.

- Все зависит от обстоятельств, от привычки, товарищ Демиров, - уклончиво заметил Али-Иса.

- Что ты хочешь сказать этим, старик?

- Признаюсь, товарищ Демиров, если бы я не выкручивался, не комбинировал, дела нашей больницы только страдали бы. Вы справедливый человек, я верю вам, потому и говорю с вами откровенно.

- Может, тебе приходится идти на сделки с совестью и тогда, когда ты выращиваешь цветы? Может, цветы - это своего рода ширма для тебя? - спросил напрямик Демиров.

- Нет, товарищ Демиров, цветы - штука, тонкая, они требуют верного сердца, с ними нельзя лицемерить и комбинировать. Цветы моя слабость, моя страсть, болезнь.

- Похвальная болезнь, - сказал Демиров, обернулся, оглядел больничный двор, здание больницы. - Мне нравится у вас - чисто, опрятно, красиво.

- Это только снаружи, - пояснил Али-Иса. - А там, внутри, одно безобразие!

- Почему же безобразие? А ты куда смотришь?

- Что я могу сделать один? Мы все страдаем от Гюлейши Гюльмалиевой, от нашей Восьмое марта.

- Скоро сюда приедут хорошие врачи, скоро у вас все изменится, - пообещал секретарь. - Очень скоро.

- Ведра Гюлейши останутся ведрами, - вздохнул Али-Иса. - Гюлейшу никто не переделает.

Демиров не понял, спросил:

- О каких ведрах ты толкуешь, старик?

- О тех самых, какие Гюлейша подвяжет к телегам этих врачей, когда они будут бежать отсюда без оглядки.

- Мы найдем управу и на вашу Гюльмалиеву. Уволим ее, старик. Вообще отстраним от дел здравотдела.

- Тогда она начнет строчить телеграммы во все инстанции: мол, спасите, на помощь, душат женщину Востока! Будет трубить: я - Гюлейша Гюльмалиева, революционерка и так далее и тому подобное. И тогда вы получите столько писем, что в конце концов сдадитесь, скажете: черт с ней, с этой Гюльмалиевой, этой угнетенной женщиной Востока, дайте ей какую-нибудь маленькую должность при больнице, пусть работает. А Гюлейша на этой маленькой должности подожжет маленький фитиль и сделает большой взрыв. И вы, увидите с удивлением, что все ваши приехавшие доктора пустятся отсюда наутек и не остановятся до самого Баку.