Скитники

Еще дальше густилось стадо. Над ним колыхались остроконечные ветвистые рога оленух – они сбрасывают их позже быков, после отела, когда оленята немного подрастут.

В чуме Бэюна всем хозяйством управляла его жена Ирбэдэ – худая, суровая эвенкийка. Когда она наклонялась, в ее иссиня-черных косах звенели серебряные подвески. Она готовила пищу, колола дрова, поддерживала огонь, приносила воду, шила, убиралась, выбивала и сушила на высоких кольях возле чума меховую одежду, доила оленух, разбирала и ставила при перекочевках чум. Бэюн же с сыновьями пасли стадо, охраняли его день и ночь от волчьих стай и занимались охотой.

Корнея в стойбище помнили. Изосиму было приятно видеть, с каким почтением относятся к его отцу. Когда подъехали к чумам, все вышли встречать. Один из сыновей Сапкара, обнимая дорогого гостя, сказал:

– Ухо далеко про тебя слышало, оттого глаз так хочет видеть.

Их усадили на подушки, накрытые пестрыми круглыми ковриками – кумланами, сшитыми из разноцветных обрезков. Женщины перед этим аккуратно скрутили шкуры к прокопченным шестам. На освободившееся место поставили два низеньких столика.

Приятно было после мороза и колючего ветра оказаться в тепле, под защитой стен из оленьих шкур. Чум Бэюна был исключительным по своей величине: в нем могло одновременно устанавливаться три полога! Сейчас два из них проветривались, вымораживались от влаги на солнце.

Изосим впервые видел такую «спальню» и с интересом разглядывал ее устройство. Она была сшита из оленьих шкур и натянута на деревянный каркас мехом внутрь. Этот довольно объемный меховой ящик прекрасно держит тепло, и в нем можно спать в одной рубашке в самые сильные морозы.

Высота полога невелика – стоять можно лишь на коленях. Пол в нем тоже устлан шкурами. У изголовья примитивный жировик – каменная чаша, в которую налит топленый жир, с прядкой мха у края – фитилем. Он горит слабым, уютным, не мешающим спать светом. Днем полог выносят из чума. Выворачивают и выбивают колотушками, сделанными из оленьих рогов. Выколачивают и сушат долго – до тех пор, пока не удалят из шкур не только мусор, но и влагу.

Прежде чем начать угощение, хозяйка помыла лицо и руки, прыская воду изо рта. Сначала подали разогретую оленью колбасу из кишок, заполненных мясом, жиром, кедровыми орешками и прокопченных в ольховом дыму. Пока лакомились ею, в котле сварилось мясо молодого оленя. Его мелко нарубили, посыпали зеленью сушеной черемши и подали на деревянных подносах.

Доев нежное мясо, вытерли жирные пальцы о чистые полоски шкур и принялись за дуктэми – лакомое эвенкийское блюдо, приготовляемое для самых дорогих гостей из свежей рыбы, подсушенной над костром. Перед употреблением дуктэми припорашивают костной мукой и поливают рыбьим жиром.

Изосим, впервые оказавшийся среди эвенков, во все глаза смотрел на происходящее, вслушивался в неторопливый, пока мало понятный, гортанный говор кочевников. Ему, правда, не нравилось, что в чуме было дымно, душно и кисло пахло прелой кожей. Он с интересом наблюдал, как соловеют от сытости эвенки. Их лица становились все более добродушными, на губах, покрытых маслом, заиграла блаженная улыбка. На шее у Бэюна желтыми полосками лоснился натекший с губ жир.

Приученный к чистоте скитник поеживался от вида такой неопрятности. Сам он, как и отец, ел быстро, но аккуратно, бережно смахивая крошки в ладонь. Мать с детства учила: «Кто ест скоро – тот и работает споро».

Обжигающе-горячий чай принесли на маленьком деревянном столике. К нему вместе с лепешками подали колобок масла, взбитого из густого оленьего молока, и халх – сливки.

Эвенки большие мастера поддерживать экономное пламя в камельке так, чтобы кипяток не остывал. Поэтому чайник у них всегда готов.

Чай пили долго, не торопясь, громко втягивая горячий напиток, с наслаждением смакуя каждый глоток, щурясь от удовольствия. Залив чаем мясо, эвенки раскурили трубки. Вскоре табачный дым обволок людей сизым туманом. Староверы морщились, но из деликатности терпели.

– Люблю у вас поесть – все такое необычное и вкусное! – похвалил Корней. – Однако лишка уже. От обильной трапезы плоть пухнет, а дух слабнет.

– Много ешь –дух добрый! – несогласно покачал головой Бэюн. – Еда надо люби, как жена. Языком гладишь, тихо глотай. Не будешь люби – духи сердятся, еда забирай.

– Еда силу дает, – подражая взрослым, важно добавил Васкэ, средний сын Бэюна.

– Но много есть вредно – от обильной трапезы ленивым становишься, – возразил Корней.

За стенкой заскрипел снег – это на широких лыжах подъехал старший сын Бэюна – Орон. Сняв меховую куртку, охотник сел по другую сторону очага и тут же принялся разделывать тушку зайца. Он рассказал отцу, что во время его отлучки приезжали большевики из исполкома и уговаривали его перейти на оседлое жительство в деревянную избу возле какой-то культбазы. Убеждали, что в избе тепло и голодать никто не будет: продукты там дают по нарядке. Детей учат читать буквы и из говорящей бумаги про другие народы все узнавать.

– Что ты говорил больсевику? – полюбопытствовал Бэюн.

– Сказал: «Эвенк не может без кочевок. И едим мы мясо, а не нарядку. Оленя учить надо, собаку – надо, а человека зачем учить? Человек и так умный. Не поедем! В чуме жить будем».

– Правильно сказал. Изба эвенку что клетка – умирай быстро. Эвенка учить больсевик не может, больсевик не знай, как тундра жить, как олень пасти, как чум ставить. Чему он учи? Как он ходи, как он живи? Эвенк не может живи как больсевик. Эвенк умирай такой жизнь.

– Когда уезжал, шибко злой был. Сказал: «Ты не эвенк, ты кулак. На тебя в исполкоме упряжку найду». Отец, он что, из нас оленей хочет делать?

Бэюн расстроился.

– Эвенк не будет олень. Такой позор наш род не надо. Уходить надо. Далеко уходить. Пусть сам исполком оленем будет.

– Еще шаман Оргуней приезжал. Духов звал. Они ругались, что ты лючу поехал звать. Оргуней сказал, что скоро больсевики всех шаманов убьют. Тогда злой дух всех в подземный мир уведет. Жизнь кончится.

– Жадная ворона много каркает. Десять оленей дали – не лечил. Люча хорошо лечит, олень не просит.

*

Запущенная болезнь отступала с трудом. Ослабевшие животные, особенно быки, продолжали умирать.

Корней нервничал, а Изосим, напротив, втайне даже радовался тому, что задерживаются. В стойбище ему нравилось. Он легко осваивал язык, перезнакомился и подружился со сверстниками. Смотрел за стадом, ходил на охоту. Особенно привязался к Васкэ. Несмотря на разницу в возрасте (Васкэ было семнадцать лет, Изосиму – четырнадцать), между ними сразу возникло взаимопонимание.

Ирбэдэ не могла есть жирную оленину, и ребята ходили стрелять для нее тетеревов – у них мясо постное. Молодой эвенк охотился не с ружьем, а с луком, доставшимся от деда. Большой, почти в рост, лук для упругости был оклеен оленьими сухожилиями. Напряжение тетивы было столь велико, что она звенела от малейшего прикосновения. Оттянуть такую тугую тетиву непросто, зато и стрелу она посылает на высоту парящего орла.

На пояс Васкэ вешал красиво вышитый колчан со стрелами. Наконечники – из острого кремня. Хвостовое оперение сделано так, что в полете стрела начинает вращаться, будто пуля, вылетевшая из ствола нарезного оружия. Это придавало ей идеальную устойчивость.

Неслышно ступая мягкими ичигами – легкими кожаными сапогами, перехваченными сыромятными ремешками по голенищу, Васкэ умел подойти к любой дичи. Изосим в первый же выход понял, почему он предпочитает промышлять луком: от ружья много шума. А с луком тетеревов сколько надо, столько и настреляешь: птицы шею вытянут, посмотрят, куда сосед упал, и продолжают кормиться дальше.

Изосиму тоже нашли лук, правда, поменьше. Он бил слабее, и мальчику приходилось подходить к тетеревам поближе. Из-за этого тетерева порой пугались и отлетали в глубь леса.

Но не надо думать, что ребята только охотились. Они помогали и по хозяйству. Много времени занимала подготовка деталей для нарт: обтесывали березовые жерди для полозьев, нарезали тальник, вырубали копылья – стойки. Потом взрослые все это использовали при сборке.