Будни директора школы (СИ)

— А почему тогда не вот этой? — прервала его заведующая Гороно. — Почему ей — вторая категория?

— Потому что первая — ее коллеге.

— А вы лично бывали на ее уроках? Вы сами разбираетесь в методике преподавания предмета?

— Вы такие вопросы задаете, даже неудобно…

— Смеетесь?

— Какой смех? Вы сами послушайте, что спрашиваете? С одной стороны, спрашиваете, знаю ли я методику преподавания предмета, в котором не специалист. Какой вам ответ нужен? Не знаю, конечно! А с другой, требуете посещения ее уроков… Да как же мне на уроки ходить, если я не специалист в методике? В чем смысл вашего вопроса?

— А в том, что учитель оскорблен. Вы даже не побывали на уроке у нее, а категорию даете вторую.

— А то, что завучи ходили — не считается?

— Завучи — завучами, а вы — директор. Вы были обязаны посетить…

— Зачем? Даже замечание сделать не смог бы!

— Но тогда она не могла бы жаловаться на вас.

— Так вам надо, чтобы были объективные оценки ее работы или чтобы я посещал все уроки? Завучам-методистам вы не доверяете, выходит? Я вот своим заместителям доверяю…

— Это все демагогия. То есть, вы не можете объяснить, почему вот этому, — помахали анкетой, — первую категорию, а ей, — показали другую, — вторую?

— Я пытаюсь вам объяснить. У администрации школы такое мнение. Ясно? Что этот преподаватель достоин первой категории, а этот — второй.

— Нет, вы не понимаете… Она же будет жаловаться. Приедут комиссии. Будут проверять. И что? И докажут вашу личную неприязнь!

— Опаньки… Постойте, а это откуда? Какая личная неприязнь и к кому?

— Ну, раз она уже пожаловалась, то вот у вас и появилась теперь личная неприязнь…

Директор смотрел, не понимая:

— Постойте. Вы сами говорили на совещании, что надо выделить лучших из лучших. Дали на школу всего три первых категории. Мы изучили своих учителей. Приняли решение, кому присвоить это звание: «учитель первой категории». А вы теперь говорите, что надо было у кого-то отнять, а этой вот дать?

— Ну, зачем же отнимать? Надо было позвонить нам, договориться, мы бы выделили еще одну категорию…

— Да-а-а? А почему — именно ей? У меня есть еще много учителей, гораздо более достойных!

— Ну, они же не жалуются…

— Так. Погодите. То есть, теперь новая установка? Первая категория не лучшему учителю, а тому, кто жалуется? А если, увидев, что она жалобой выбила себе лишние двадцать рублей, остальные учителя тоже начнут писать?

— Вы утрируете. Такого не будет… А вот ей мы категорию дать должны. Давно работает. И не хуже, чем ее коллега.

— Да хуже, понимаете? Хуже!

— Но вы же не были на ее уроках? как же вы оцениваете?

— По результату. По отчетам завучей. По разговорам с учениками.

— Вы что, с ума совсем сошли? С учениками обсуждаете учителей?

— То вам, понимаешь, демократию подавай и Совет школы избирай на конференции, то теперь — с ума? Вы бы поосторожнее со словами-то!

— А что это — поосторожнее? Нам теперь рот не заткнуть! Нет больше вашего горкома! — победно подняла голову заведующая Гороно.

— Причем здесь горком? — в голос застонал директор. — Мы с вами сейчас говорим о другом совсем!

— Это вам кажется, что о другом! А нам — о том самом! В общем, мы возвращаем вам документы. Идите и готовьте новые характеристики. И ей — первую категорию.

— С чего бы это? — удивился директор школы. — Администрация школы свое мнение уже сказала и документы подписала.

— А с того, что условия присвоения категории вами лично нарушены. Вы-то на уроке у нее не были! Не были! — повторила заведующая, а методисты синхронно закивали головами, подтверждая ее слова.

— Покажите мне, где тут написано, что я лично должен посидеть на уроках у каждого?

— Вы под дурачка-то здесь не косите! Вам сказано: переделать документы!

— Извините, не буду.

— Тогда нам придется решать вопрос по-другому. Но эта учитель вашей школы первую категорию получит. Мы так решили. Правильно я говорю?

— Да, да, правильно, мы решили, а что он, в самом деле, а что жалко что ли…, — забормотали члены комиссии.

— Ну, тогда, видимо, вам придется искать и другого директора.

— Это вы пугаете, что ли?

— Нисколько. Мы решение приняли. Вы мой авторитет подрываете, принимая свое решение. Теперь каждый учитель поймет, что стоит прийти к вам, и все можно решить мимо директора. Так что, извините…

— Ничего, мы и без вас справимся! Тем более, завучи у вас опытные…

Первого сентября в этой школе был новый директор.

Выпускной вечер

Выпускных классов было всего два, и оба были любимые (так говорили учителя). Поэтому, как только закончились экзамены, классам была дана воля-вольная, и многое было позволено, чего раньше не дозволялось.

Выпускной вечер решили проводить не в зале, а по классам, со своими. Если кто придет в гости из «бэшек», так мы же их не погоним? Но и напрашиваться не будем, конечно. Как-то еще удалось так справиться с родителями, что они не остались с нами после вручения аттестатов. Может, места им не хватило в полутемных классах, где вокруг столов, заваленных едой, сгрудились их дети, может, в другом месте им где-то накрыли, уж не знаю точно, но с нами были буквально единицы — те, кто все и организовывал.

На столы кроме соков и тортов были выставлены бутылки с шампанским. Впервые в школе открыто стоял алкоголь. Васька, правда, уже был слегка поддатый, но с собой ничего не принес, потому что все равно решили ночью идти гулять — там уж можно было забежать домой и вынести что угодно.

Вдоль всего зала висела огромная стенгазета, на которой были фотографии всех выпускников, всех учителей, рассказы об одних и других, анкеты с кучей вопросов и ответов, рисунки. И все было щедро припорошено конфетти и облеплено блестящими в электрическом свете осколками елочных игрушек.

Директор быстро сказал речь, а потом долго раздавал аттестаты. Долго, потому что классы были большие, потому что все были в новых туфлях и костюмах, потому что все шли, не торопясь, из самых задних рядов (в зале, в котором обычно было пусто и гулко, и который был, по существу, всего лишь очень широким школьным коридором, расставили стулья, принесенные из классов).

Сашка сразу отнес аттестат матери, пригорюнившись стоящей в сторонке.

— Ты чего такая недовольная? — спросил он.

— Да как же — недовольная? Я просто счастливая, — всхлипнула та. — Ты такой уже большой…

— Да ладно тебе, мам… — тут же побежал он с пацанами растаскивать стулья, сложенные по два, обратно по классам.

Пока стулья растаскивали, пока родители караулили накрытые столы, на сцене потихоньку начали налаживать аппаратуру приехавшие музыканты. Вокально-инструментальный ансамбль из местного ДК. Правда, с вокалом у них что-то там было не так, говорят, но инструментал был. Были блестящие большие гитары, была ударная установка с большим барабаном и колотушкой снизу, была «Ионика», на которой по традиции играла некрасивая девушка. И были большие пребольшие черные колонки, из которых сразу при включении раздавался шорох и какой-то потусторонний гул.

В классе все сели вдоль столов, составленных буквой «П». Сашка тут же залез в самый дальний угол, чтобы уж и не вылезать оттуда. В прошлый раз, когда устроили праздник по случаю Нового года, он сел неудачно — прямо у выхода. И все девчонки тянули его танцевать. В буквальном смысле тянули, за руки. А Сашка не танцевал. Совсем. Ему как-то и не хотелось сильно-то. Или просто не умел, а учиться — не с кем. Или стеснялся страшно своих длинных худых ног и рук перед такими красивыми одноклассницами…

В общем, не танцевал он. Вот и полез теперь через всех в самый уголок этой «П», туда, где с одной стороны капитальная стена, а с другой — окошко, приоткрытое по случаю духоты в классе. А за окошком было сумрачно, потому что с утра капал мелкий дождь. Но зато воздух был свеж и ароматен: совсем недавно распустилась черемуха.