Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия

- Значит, и нам надо целоваться, жать руки.

Лиза покраснела; на лице ее обнаружилась внутренняя борьба, борьба девственной стыдливости и молодечества.

- Нате, - сказала она, протягивая к нему обе руки, - жмите.

Он крепко сжал их в своих.

- Но это еще не все - надо целоваться.

- Да я жду, что вы начнете...

- Невеста, как женщина, должна выказывать всегда более чувства и потому целовать первая должны вы.

- Так и быть! Смотрите же, как вас любят... Бросившись к нему, она обвила его шею руками, присела к нему на колени и с жаром поцеловала его несколько раз.

- Фу, какой бородатый! Вы непременно сбрейте усы.

И новые поцелуи. Змеин едва мог прийти в себя.

- Полноте, Лизавета Николаевна, довольно... Вы точно у самого Амура уроки брали.

- Ага, то-то же! А говорите еще, что я бесчувственна. Однако, что ж это мы на вы? Обрученные, кажется, всегда на ты? Значит, ты, Сашенька, Сашурочка, ты?

Она опять звонко поцеловала его.

- Ты-то ты, но знаешь, милая, ты отдавила мне колени, привстань, пожалуйста. Вот и кучер наш из-под ворот смотрит сюда - нехорошо.

- Чем же нехорошо? Пусть смотрит, пусть целый мир смотрит во все свои миллионы глаз - что мне до них? Общественное мнение - сам знаешь - вздор. Хочу любить - и люблю! Пусть смотрят и учатся.

- Но живые картины подобного рода не нуждаются в посторонних зрителях... разве тебе не неловко?

- Напротив, очень ловко: колени у тебя премягкие. Змеин нахмурился.

- Но мне тяжело держать тебя: ты из полновесных.

- Если тебе точно тяжело, то можно и привстать. Но что с тобой, мой друг? - прибавила она, заметив, что он угрюмо поник головой. - Ты никак дуешься? Развеять тебе думы с чела поцелуем, как ты сам выразил раз?

- Нет, не нужно... Я придумываю, чего тебе недостает. Чего-то важного...

- Ты говорил: чувства. Но я, кажется, доказала тебе, что не совсем бесчувственна.

- Нет, не чувства, чего-то другого... Змеин опять призадумался.

XXII

ОТКРОВЕНИЯ И РАЗЛАД

После сытного обеда, за которым в честь обручения была опорожнена бутылка иоганисбергера, облако на лице жениха рассеялось. Рука об руку вышли они с невестою на улицу и побрели между цветущих палисадников, с пригорка на пригорок. Солнце садилось; воздух, наполненный запахом свежескошенной травы, делался сноснее, прохладнее.

- Не знаю, как тебе, друг Саша, - говорила молодая девушка, с любовью прижимаясь к нареченному, - мне так представляется, что целый мир нарядился нарочно для нас в свое лучшее праздничное платье: и деревья-то, и шиповник, и изгородь. Солнце светит как-то особенно мягко, ласково, птицы наперерыв щебечут. Точно все ликует, что сошлись две порядочные личности, чтобы не расставаться навеки. Я вообразить себе не могу, как быть без тебя, как я столько долгих лет прожила без тебя. Нет, я до сих пор не жила - я прозябала.

Жених слушал ее с видимым удовольствием.

- Действительно у тебя, кажется, начинает обнаруживаться чувство. Я ведь говорил тебе, что высшее для женщины в жизни - любовь.

- Любовь? Вы, кажется, воображаете, сударь, что мы влюблены в вас? Какое высокомерие! Мы только жалеем вас, видим: человек изнывает, убивается по нас, ну, нельзя же не подать руки. Гуманность...

- Вот как! И по той же гуманности вы сами не можете жить без нас? Гуманность самая утонченная.

Лиза схватила его руку и прижала ее к губам.

- Милый ты мой, милый! Ни на кого тебя не променяю.

Он отнял руку и поцеловал девушку в лоб.

- Ты забываешь Лиза, что ты уже не мужчина, женщины никогда не целуют рук у нашего брата.

- А я целую, мне так нравится. Кто мне запретит?

- Да, может быть, так понравится, что потом трудно будет отстать, а завтра же придется отказаться от этого удовольствия.

- Так ты не раздумал? Бессердечный!

- Раздумывать-то раздумывал, да не раздумал. Теперь мне и самому жаль своего первого решения. Целый год ведь ждать!

- Так что же тебя удерживает?

- Да я знаю, что когда принял то решение, то рассуждал холоднее, значит, и рациональнее. Хмель любви делает меня теперь пристрастным.

- Будь по-твоему, рассудок мой. Ведь ты рассудок, я - чувство? Только мы вместе составляем целого человека. Видишь, как я хорошо запомнила твое ученье.

Пускай же! Покинь меня завтра!

Зато я сегодня твоя,

Зато в твоих милых объятиях

Сегодня блаженствую я!

Откуда, бишь, эти стихи? Как видишь, и я делаюсь поэтичной. Ну, поцелуй же меня за то. Како ты большой! Наклонись - мне недостать.

- Если б ты знал, Сашенька, - начала она опять после основательного поцелуя, - как мне было совестно признаться тебе! Вдруг изменить так свои убеждения. Я сама не знала, что со мной: так и хотелось обнять тебя. А ты такой медведь - и ухом не ведешь, точно и не нравлюсь вовсе! Ждала-ждала, не признается ли... Нет! Пришлось самой начинать. А видит Бог, как было тяжело. Я даже забыла план, который составила было на этот случай: как станешь ты изъясняться, думала я, я приведу в ответ, что мы еще слишком мало знаем друг друга, что каждый из нас должен чистосердечно покаяться в своих слабостях, недостатках и прегрешениях...

- А дельная мысль, - подхватил Змеин. - Действительно, небесполезно знать слабые стороны своей законной половины до свадьбы, чтобы не было потом раскаянья. Теперь еще время, будем же признаваться, кто в чем повинен.

- Будем. Но у меня столько несовершенств, что я, право, не знаю, с чего начать.

- Помочь тебе?

- Ну?

- Ты, как я заметил, любишь петь: как углубишься в шахматную партию, сейчас запеваешь, да и тянешь в продолжение всей игры одно и то же.

- Да, а что?

- Да у тебя, милая моя, голоса нет!

- Как нет! Не слышишь? Еще какой! basso profundo [Глубокий бас (ит.)]!

- Только не музыкальный.

- Ну, это может быть. Чего у меня нет, признаться, так это слуха...

- Это еще хуже. Слушать пение человека, не имеющего ни слуха, ни голоса, - извини меня, величайшее мучение. Как только ты, бывало, запоешь - так сердце у меня и заноет. Оттого-то я, вероятно, столько партий и проигрывал тебе.

- Ну да, хорош гусь! Нет, я играю не хуже тебя, оттого.

- Положим, не хочу спорить. Но что у тебя нет ни голоса, ни слуха - также вопрос решенный. Потому первым условием нашего будущего союза пусть будет отказ твой от пения.

- А если я не соглашусь на это условие? Что за деспотизм! Хочешь петь - а тебе запрещают. А ведь чего нельзя, того-то именно и хочется. Запретный плод всего слаще.

- Так ты не соглашаешься на этот пункт?

- Если б не согласилась?

- Тогда... тогда я все же взял бы тебя! Бог с тобой, пой на здоровье, так как ты уж такая записная певица, но не взыскивай также, если я при первых звуках твоей песни буду обращаться в поспешное бегство.

- Так и быть, - сказала Лиза, - хотя я и смерть люблю петь, но так как оно тебе неприятно, то обещаюсь никогда не петь в твоем присутствии.

- И за то спасибо. Этот пункт улажен. Теперь очередь за мной. Есть у меня недостаток, равносильный с твоим: я левша.

- Будто? Я до сих пор не заметила.

- Потому не заметила, что я в большей части случаев уже превозмог себя. Но скольких усилий стоило мне это! Шутка сказать: резать правой рукой, есть суп правой! Что ты смеешься? Попробуй-ка, если она у тебя от природы слабее! За что ни возьмешься, везде суется левая. Взял нож в правую - глядишь, а уж он в левой. Сколько партий на бильярде продул я, пока не научился держать кий в правой; сколько раз засдавался в карты, пока не навострился сдавать как еледует... Да ну, на каждом почти шагу приходилось мне бороться против своей природы, и вот, добился того, что никто не подозревает во мне левши. Только бить не могу правой: левая все же сильнее.

- Боюсь, что тебе не придется упражнять ее на мне, - улыбнулась Лиза. - Ну, да это еще ничего, вот, у меня есть недостаток... Ты ведь знаешь, что я пью здесь сыворотки?