Ночной вызов

У нее начались головные боли. Обычно они возникали при чтении и конспектировании литературы. Стоило ей отдохнуть, как головная боль прекращалась.

Пылевская вспомнила одного студента-первокурсника, уже немолодого человека, пришедшего в институт с солидным производственным стажем. Проучившись всего четыре месяца, не дожидаясь первых экзаменов, он пришел к декану с просьбой отчислить его из института по собственному желанию. Удивленный декан спрашивал:

- Ты что, двоек нахватал?

- Да нет! Я еще ничего не сдавал.

- Так что же ты институт решил бросить?

- Голова болит.

- А что с головой?

- Кто ее знает? Лесником работал - не болела, мясником работал - не болела, а пришел в институт, сел за книги - заболела.

- Ну, а если ничего не читаешь? - поинтересовался декан.

- Тогда не болит.

- Нет, так дело не пойдет, - огорчил его декан. - Ты сначала экзамены завали, двоек нахватай, а потом ко мне приходи. Тогда и просить меня не надо будет, сам исключу. А то как же это - "по собственному желанию". Такого у нас еще не бывало.

Пылевская присутствовала при этом разговоре, просьба студента казалась ей странной и даже смешной. А теперь ей было совсем не смешно, когда у самой при чтении книг начинала болеть голова. Она принимала цитрамон, пила кофе. Головная боль несколько стихала, но появлялось сердцебиение, по ночам она долго не могла уснуть. Особенно плохо спалось перед лекциями, которые начинались в восемь часов утра. Приходилось несколько раз просыпаться, смотреть на часы, а в семь уже спешить на автобус, чтобы не опоздать.

Лекции она читала по тексту, не отрывая от него глаз и не обращая внимания на аудиторию. А студенты делали, что хотели, - никто не успевал за ней записывать. Даже наиболее старательные махнули на Пылевскую рукой, поняв, что это дело безнадежное. Правда, как-то попросили ее читать медленнее. Пылевская согласилась, но вскоре вновь взвинтила темп, и ее уже никто ни о чем не просил.

На первой лекции у нее не хватило материала. На второй материала оказалось много, она не успела его изложить. По непонятным причинам исчезли две страницы текста, что заставило Пылевскую остановиться, чтобы найти их, но это ей так и не удалось. Видя ее растерянность, кто-то предложил ей помощь, но она отказалась, окончив лекцию на полуслове: никак не могла вспомнить, что же у нее было написано дальше.

Когда число студентов на лекциях Пылевской заметно поубавилось, она перед окончанием предложила каждому написать на бумажке свою фамилию и вручать эту бумажку ей. Студенты подняли шум, но бумажки написали. Мнение же о Пылевской у них еще больше испортилось. И хотя на последующие лекции они стали ходить аккуратнее, ее, как правило, не слушали. Играли в крестики и нолики, читали постороннюю литературу или допекали вопросами.

Особые трудности у Пылевской возникали на обходах больных, когда приходилось решать вопросы, связанные с диагностикой сложных заболеваний и их лечением. Ее раздражительность, вспыльчивость вызывали недовольство больных.

В отделение положили девушку, которую беспокоили боли в области левого плечевого сустава.

- Когда и при каких обстоятельствах они возникли? - спросила Пылевская.

- Я упала.

- Где, как?

- Во время танца. Пол был скользкий, а мой партнер меня не удержал. Вот я и упала на пол, - пояснила больная.

- А еще что?

- Пока больше ничего... Ну, разве шея немножко побаливает, - добавила больная.

Пылевская не обратила внимания на эту жалобу, не произвела тщательного обследования.

- Ушиб левого плечевого сустава, - поставила она диагноз.

Вскоре состояние больной ухудшилось: усилились боли в области шеи, появилась слабость в левой руке. Она обратилась к Пылевской с просьбой помочь ей. Той было некогда. Она отмахнулась от больной:

- До свадьбы заживет. Идите в палату. Скажите дежурной сестре, чтобы дала вам микстуру Бехтерева.

Спустя два дня лечащий врач попросил Пылевскую еще раз посмотреть больную. С трудом сдерживая недовольство, она согласилась.

- Ну, что сегодня у вас опять? - недовольным тоном спросила Пылевская.

- Что-то она стала плохо ходить, - заметил врач.

- Я больную спрашиваю, а не вас, - бросила Пылевская.

Однако больная, недовольная невнимательным к ней отношением, продолжала молчать.

- Не желаете со мной разговаривать? Ну, хорошо, молчите. Помогите ей встать, - предложила Пылевская врачу. - Хочу посмотреть на ее походку.

Больная встала и прошлась по палате, придерживаясь руками за стенку.

- Ладно, ясно. Пусть ложится, - сказала Пылевская. Когда больная легла, она бегло осмотрела ее.

- Ничего страшного нет. Нервы в порядок привести надо.

Выйдя из палаты, Зоя Даниловна сказала, что больная - типичная истеричка. Вот ей и мерещатся всякие страхи.

Через несколько дней к Федору Николаевичу пришли возмущенные родители девушки. Они жаловались, что врачи плохо лечат их дочь, и требовали выписать ее домой.

- Мы больных насильно не держим, - сказал Пескишев. - Но что с вашей дочерью?

- А это вам лучше знать. На то вы и профессор, - укоризненно заметила мать больной.

У Федора Николаевича в клинике было 150 коек, а больных и того больше, поэтому он не имел возможности смотреть всех. Да в этом и необходимости не было, так как большинство страдало заболеваниями, диагноз которых без труда определяли лечащие врачи. Регулярно за ними наблюдали заведующие отделений и сотрудники кафедры. Ему показывали только неясных больных, нуждающихся в его консультации или доверительной беседе.

Пескишев предложил родителям больной успокоиться, заверив их, что он сейчас же во всем разберется сам.

Выйдя из кабинета, он увидел в коридоре девушку. Она шла, придерживаясь руками за стену.

- Мама, заберите меня отсюда! - воскликнула девушка и заплакала.

Федор Николаевич пригласил больную к себе, тщательно осмотрел ее. Он сразу же убедился, что ушиб плечевого сустава тут ни при чем, были все основания подозревать какой-то патологический процесс в области шейного отдела спинного мозга. Для уточнения характера процесса необходимы были рентгенограмма и люмбальная пункция. Ни то, ни другое не было сделано. Пескишев предложил провести необходимые исследования.

О пункции родители больной, да и сама она и слышать не хотели и продолжали настаивать на выписке. Они пошли к главному врачу, который дал согласие, но потребовал от родителей расписку.

- Мы и без вас обойдемся, - заявила мать больной. - Мы ее травами вылечим.

Спустя полтора месяца девушку снова привезли в больницу с парализованными ногами. Пункция подтвердила подозрения Федора Николаевича процесс в области шейного отдела спинного мозга. Больную перевели в нейрохирургическое отделение, прооперировали. Оказалась опухоль. Ее удалили, но движение в ногах не восстановилось.

Удрученные родители больной стали писать жалобы в различные инстанции, обвиняя больницу и прежде всего Пылевскую в недобросовестном отношении к своим обязанностям. Более того, они считали ее причиной всех зол, свалившихся на голову их дочери. Дело было передано в суд. Велось следствие. Пылевская, травмированная угрозами родителей расправиться с ней и беседами со следователем, сама дошла до того, что стала нуждаться во врачебной помощи.

26

На заседании кафедры подводили итоги научной работы за год. Каждый сотрудник отчитывался о проделанной работе. Однако Пылевской говорить было нечего. Зная об этом, Федор Николаевич ее не беспокоил. Знал, что нервы у Зои Даниловны на пределе.

После окончания совещания Пескишев предложил Николаю Круковскому задержаться. Он выразил удивление, почему тот ничего не сказал ему, что Ира осталась живой.

- Простите, Федор Николаевич, но я думал, вы об этом знаете.

- А все-таки что тогда произошло?

- Да так... Ничего особенного. После вашего отъезда мы произвели ей трепанацию черепа, удалили гематому, перевязали кровоточащий сосуд и наложили швы. Вот и все. Обычная операция.