Скитники

В памяти тут же всплыл испуг, перенесенный им в детстве, когда увидел собаку, в морду которой вцепился колонок. Пес, визжа, мотал головой, бил лапами, катался по земле, слепо тыкался по сторонам, а рыжий удалец, пронзительно стрекоча, терзал, рвал когтями нос, глаза собаки. Подоспевший отец точным ударом посоха лишил жизни рыжего дьяволенка. Вот уж злюка так злюка! Но как смел и дерзок!..

Пологий подъем на хребет закончился, и с водораздела Корнею открылась новая, тучная долина. Глядя на пестрящие цветами полянки, зеленокудрые сосновые боры, островки светлых, как невесты, березняков, языки серых осыпей по склонам гор, окружавших долину, пасшиеся там и сям табунки северных оленей, Корней замер от восторга.

В июне на тайгу всегда любо смотреть, но здесь красота была особенной: светлой и торжественной. Золото солнечных лучей, переплетаясь с мозаикой полевых цветов и зеленью деревьев, соткало чарующий узор. Было тепло, даже жарко, где-то вдали за горами прокатывался гром, а здесь над долиной висели округлые белые облака, похожие на огромные пухлявые одуванчики; четко и мерно отсчитывала года кукушка.

Скитник спустился в долину и вскоре вышел на свежую тропу, выведшую его к стоянке эвенкийской семьи.

Кочевники поначалу насторожились, увидев огромного незнакомого лучи. Но, когда тот поприветствовал их на родном языке, успокоились и, обступив, стали оживленно расспрашивать: кто он, откуда и куда путь держит. Узнав, что пришелец - внук Агирчи, стали оказывать ему всяческие почести: даже до них уже докатилась молва о шамане луча - хомоты, который поставил на ноги сына Сапкара - Хэгды и подарил ему картинку Доброго Духа. Хэгды теперь много знает и понимает. Теперь все ходят к нему просить совета.

Гостепреимные эвенки уговорили знатного “русского шамана” заночевать у них.

Чаевничая у костра, скитник выяснил, что в этих краях русские поселения есть только за кряжем на юго-востоке. Когда позапрошлым летом эвенки аргишили там, то видели их, но близко к ним не подходили.

За разговорами засиделись за полночь. Лесные кочевники, осмелев, стали допытываться, в чем сила “картинки”, которая делает Хэгды таким умным.

Корней достал образок, взятый в монастыре. Седая, крепкая старуха, взглянув на изображение Христа, произнесла:

- Сразу видно, добрый луча. А он всем помогает или только Хэгды?

Корней объяснил:

- Его зовут Иисус Христос. Он сын Бога. Он помогает тем, кто любит и верит ему, кто живет как он.

- Оставь его нам. Мы тоже будем любить его.

Когда умерла последняя утренняя звезда, каждый двинулся в свою сторону: эвенки на восток, Корней на юго-восток, к каменистому, покрытому кое-где пятнами кедрового стланика скалистому кряжу. Взобравшись на него, скитник прилег на сухой, колкий ягель перевести дух. Отдышавшись, вскарабкался на стоящую поблизости скалу, чтобы получше осмотреться. Открывшаяся его взору широкая, таежная долина, со слепящими извивами речушек, была со всех сторон защищена от ветров хребтами и сильно походила на его родную Впадину. Облака, проплывавшие над ней, своими тенями то усиливали сочность красок, то приглушали их. Наметанный взгляд Корнея сразу зацепился за нечто странное, возвышавшееся над деревьями посреди впадины. Пригляделся - крест. Родимый восьмиконечный! Не уж то скит?! Горя от нетерпения, парень побросал в котомку нетронутую еду и почти скатился по курумнику вниз… Точно, вон часовня с шатром и любезным крестом, торжественно взметнувшимся в молчаливое небо! Минут через тридцать Корней уже стоял у бревенчатого частокола, окружавшего поселение. За ним, среди тучной, нехоженой травы, дюжина серых, потрескавшихся от дождей и солнца изб.

Сердце возликовавшего было Корнея сжалось: а где же люди? Зашел в одну избу, в другую: на нарах лежали… полуистлевшие мумии, в почти целых одеждах. Вся домашняя утварь на своих местах. У печей груды березовых полений. В самом большом доме на продолговатом столе лежал овальный камень размером с глухариное яйцо. Корней осторожно вытер с него пыль полой рубахи.

В полупрозрачном окаменелом молочном желе угадывались слои, напоминающие странички книги. С верхней глядело голубое око, окруженное, словно нимбом, серыми, жемчужного блеска кругами. От них исходил необыкновенный магический свет.

Корней положил камень на ладонь, чтобы получше разглядеть рисунок. Неожиданно перед глазами поплыли радужные круги и сквозь лазоревое свечение проступили никогда не виданные им прежде картины…

…Зима. У часовни уйма народу. Все угрюмо слушают человека в папахе. За ним стоят вооруженные люди, тянется цепочка саней, запряженных необычными безрогими оленями с длинными гривами на шее. Череда этих ярких, светящихся картинок стала быстро меркнуть, а на смену проявилась бревенчатая стена, лавка, стол, на котором горит свеча. Свеча медленно гаснет, все тускнеет и Корней вновь видит свою ладонь и камень на ней…

Перепуганный юноша бережно положил “всевидящее око” обратно на стол…

В часовне, из угла с древним иконостасом, сквозь паутину с высохшими мухами на вошедшего скитника воззрились огромные скорбные глаза Божьей Матери и суровые лики святых в богатых окладах. В паутине что-то шевельнулось. Приглядевшись, Корней различил единственного живого обитателя часовни - большого коричневого паука, с крестом на спине. При приближении человека он, дабы не искушать судьбу, уполз за ближайшую икону.

За дни, проведенные в долине, Корней обнаружил еще шесть небольших скитов. Все они соединялись между собой уже заросшими тропами. В первых трех он так же увидел истлевшие тела: одни на лежанках, другие на полу. В остальных скитах их не было. Но вещи и посуда во всех этих избах тоже, как и в первом скиту, лежали на своих местах, словно те, кто остались в живых, покинули дома в одночасье.

Корнея все сильнее терзал вопрос, отчего такие крепкие, хорошо обустроенные поселения вдруг обезлюдели. Что здесь произошло? Отчего одни люди поумирали, другие вообще бесследно сгинули? Отчего среди умерших только старые да малые? Куда подевались взрослые?

То ли покосила страшная хворь, то ли еще какая напасть навалилась. Для Корнея это оставалось загадкой…

Бесхозные избы, деревянные часовни с тесовыми куполами казались толпой призраков на погосте. Пологие увалы, разделявшие поселения, покрывали такие высокие травы, что достигали пояса, а местами и выше. Особенно своей мощью выделялся борщевик. Судя по следам-траншеям, медведи постоянно приходят сюда кормиться его мясистыми стеблями: повсюду валялись огрызки, измочаленные зубами зверей. Корней тоже с удовольствием стал срывать и жевать сладковатую, сочную мякоть. В это время из зарослей показалась симпатичная мордашка медвежонка. Он с любопытством разглядывал человека, но парень, от греха подальше, поспешил удалиться, понимая, что мамаша, которая наверняка где-то поблизости, вряд ли потерпит такого соседа возле детеныша.

На самой южной окраине долины, в седьмом по счету ските-призраке, Корней увидел свежо натоптанную тропку, ведущую к одной из изб. С радостной надеждой юноша подбежал к крыльцу и отворил дверь. На скамье сидел седой, но, впрочем, не старый мужчина с высоким, чистым лбом, искрящейся гривой и аккуратной окладистой бородкой. Его благородная внешность никак не вязалась с той обтрепанной, латаной одеждой из самотканого сукна, в которую он был облачен. Мужчина читал вслух книгу сидящему рядом подростку с вопрошающими глазами на удивительно взрослом лице. Увидев Корнея, человек отложил фолиант и начал истово креститься двумя перстами, уставив на вошедшего изумленные глаза.

Корней, смекнув, что его приняли за восставшего из мертвых, сдерживая волнение, произнес:

- Доброго здоровья вам. Не пужайтесь. Странник я. Тоже из старообрядцев.

Улыбаясь сквозь слезы радости и счастья, мужчина кинулся горячо обнимать вошедшего:

- Милости просим. Какими судьбами до нашего двора?..

Вскоре братья по вере знали друг о друге многое. Беседа их, перемежавшаяся молитвами, затянулась, как водится в безлюдных краях, до утра. Выяснилось, что этот благообразного вида человек по имени Григорий, потомок ссыльных раскольников, живет здесь с прошлой осени. При царе преподавал в губернском городе латынь, имел высокое ученое звание профессора. Не желая принимать насаждаемые новой властью порядки, он нашел приют в загородном монастыре. Но его вскорости закрыли, и в святой обители разместили военных. Изгнанные монахи разбрелись по окрестным деревням. Григорий с одним из иноков поплыли на лодке на север, в глухомань, подальше от мест, пораженных революционной заразой.