Скитники

“Надо тоже попробовать”, - решил скитник и, превозмогая боль, сполз поближе к воде. Снял со сломанной ноги чуни, смотал опорки. Выкопал рукой в жирном иле канаву и бережно уложил туда ногу. Стиснув зубы, на ощупь состыковал сломанную кость. Переведя дух, завалил ногу илом, ладонями утрамбовал его. А чтобы удобнее было лежать, нагреб под спину сухой береговой хлам, под голову сунул котомку с припасами.

Наконец взмокший Корней мог удобно вытянуться на устроенном ложе. Оставалось набраться терпения и ожидать подмоги. Скитник огляделся. За спиной, в пяти-шести саженях поднимался ощетинившийся перестойным лесом крутояр. На вершине старой, с обломанной верхушкой лиственницы, словно шапка, нахлобученная на ствол, гнездо скопы - заправской рыбачки. Слева и справа небольшие заводи, поросшие осокой. Чуть колыхнул ветерок, и сразу слабая рябь широкими пятнами легла на озерную гладь.

Корней на всякий случай еще несколько раз посвистел, призывая друзей, но кроме двух грузных, блестящих, словно ваксой намазанных ворон, алчно вглядывавшихся в беспомощное существо, да подтянутого куличка, беззвучно семенившего по влажному илу, на его призыв никто не обратил внимания.

Прикованного к одному месту Корнея стало донимать нимбом колыхавшееся над головой комарье. Они набрасывались на парня с таким остервенением, что можно было подумать, будто в окрестностях кроме него не осталось ни единого живого существа. Слава Богу, Корней всегда носил с собой банку вонючей дегтярной мази с какими-то добавками, приготовленной дедом. Достав ее из котомки, он натер руки, шею и лицо. Кровопийцы с сердитым писком продолжали кружиться вокруг, но кусать перестали. Под их докучливый звон Корней даже задремал.

Проснулся от влажного толчка в щеку.

- Лютый, ты?

В ответ шершавый язык лизнул его.

Скитник обнял поджарого друга, потрепал за пышные бакенбарды, взъерошил дымчатую, с коричневатым крапом шерсть.

- Умница! Нашел таки! Давай, брат, выручай! Видишь, я не ходячий. Беги в скит, приведи отца… Давай, иди… Чего стоишь - иди…

Но Лютый в ответ демонстративно отвернул морду и бесстрастно наблюдал за носившимися над озером стрижами.

После весенней стычки с Маркелом кот в скит не ходил. Хотя то, что между ними произошло, и стычкой-то назвать трудно. Так, небольшое недоразумение…

В самом начале апреля Маркел, истосковавшийся по солнечному теплу, вышел на крыльцо. Сел на припеке и, водя узловатым пальцем по строчкам, стал перечитывать любимые “Златоструи”. Эту книгу старец берег пуще других, даже в руки никому не давал. Положив ее на скамью, он зачем-то отлучился в дом. Лютый, лежавший рядом на ступеньке, прищурившись, наблюдал за медленным бегом переворачиваемых ветром страниц. Когда те побежали, по его разумению, слишком быстро, кот, пытаясь остановить их, махнул когтистой лапой и невзначай вырвал одну.

Вышедший Маркел, увидев уносимый ветром листок, схватил стоящую у двери метлу и огрел ею Лютого.

Кот от негодования - ведь он не сделал ничего плохого - оскалился и, обдав холодным, непроницаемым взглядом, удалился. С того дня в скиту его ни разу не видели. К одному Корнею только и сохранил расположение…

- Ну, ладно. Не хочешь идти в скит, так хоть напиться помоги. Пить хочется, придумай что-нибудь, Лютик!

Выслушав просьбу с самым глубокомысленным видом, кот зашел в озеро. Шлепая лапой по воде, он забрызгал Корнея по грудь.

- Спасибо, дружок, но я пить хочу, а не купаться, - Корней изобразил, как он глотает воду и как ему от нее становится хорошо.

Лютый отряхнулся и озабоченно забегал по берегу. Заскочил на обрыв, спустился обратно и усердно заскреб когтистыми лапами податливый ил. Корнея, внимательно наблюдавшего за котом, осенило. Он углубил и расширил ямку. Когда добрался до песка, на дне выступила вода. Парень смочил лицо и, дождавшись, пока муть немного осядет, попил, черпая воду ладошкой.

- Ну, ты голова! - с восхищением произнес скитник и прижал кота к себе, готовый от счастья тоже замурлыкать.

На морде рыси заиграла улыбка: Лютый умный - всегда что-нибудь придумает.

Надо сказать, что кот был хоть и независимым, но в тоже время на редкость ласковым существом. Он проявлял свои чувства приглушенным рокотом и покусыванием друга. Иногда даже обнимал передними лапами. Но если Корней сам начинал тискать его, то независимый характер Лютого тут же давал о себе знать: он отходил в сторону и взгляд его становился отрешенным и холодным, смотрящим как бы насквозь.

Сейчас же рысь, растянувшись во весь рост, лежала рядом с другом. Корней благодарно почесывал и поглаживал пышные бакенбарды приятеля. Лютый от блаженства неумолчно порокатывал, но как только наползающая с востока ночь погасила алое сияние одиноких облаков и на небе замигали первые звезды, он степенно поднялся и удалился в лес.

Первый день невольного заточения завершился. Сколько Корнею еще предстоит пролежать так на берегу? Самолюбивый Лютый в скит ни за что не пойдет, а отец, привычный к отлучкам сына, раньше чем через три дня тоже не хватится. Хорошо еще, что Корней, уходя из дома, сообщил ему, куда направляется.

Почувствовав голод, скитник достал из котомки кусок вяленой, приятно пахнущей дымком оленины и стал медленно, растягивая удовольствие, жевать.

Мир, погруженный во мрак, казался пустынным и безжизненным. Лишь звезды, просвечивающие сквозь ткань размазанных по небу облаков, ободряюще подмигивали. Озеро тоже будто уснуло: лежало неподвижное, маслянисто-черное. Но Корней прекрасно знал, что окружающий его покой и тишина обманчивы.

С приходом темноты жизнь замирала только у дневных животных и птиц. На смену ей постепенно пробуждалась несуетливая жизнь ночных обитателей, кажущаяся таинственной и непонятной лишь из-за того, что недоступна взору человека. Вообще же, она такая же активная, как и у дневных животных: кто-то выслеживает добычу, кто-то резвится, кто-то чистит логово. В лесу при этом тихо. Ночная тайга любит покой и неприметность.

Когда из-за холма выползла круглая, с ямочками на щеках, медовая луна, Корней, неплохо видевший в темноте, стал различать в ее бледном свете шныряющих в прибрежной траве, крепко сбитых лесных мышей. Интересно было наблюдать, как крохотные призраки, неслышно перебирая лапками по земле, играли в одни им понятные игры. А вон с вершины громадной ели сорвался сероватый лоскут. Распластавшись в воздухе, он спланировал на ближнее к Корнею дерево, с любопытством уставился на лежащего человека. Близость белки-летяги приободрила парня - у скитников существовало поверье, что эти зверьки приносят счастье и удачу.

Немного погодя до Корнея донесся хруст сочных водорослей, аппетитное чмокание, плеск воды бредущих по заливу лосей. Парнишка, в надежде, что среди них есть его друг, окликнул Снежка, но сохатые испуганно шарахнулись и убежали под защиту леса…

Ночь на исходе. Мрак стал рассеиваться, в воздухе замерцал свет пробуждающегося утра. Где-то вдали, на другой стороне озера, загоготали дикие гуси. Зарождающийся туман застелился над глянцевой водой молочными лохмотьями. Незаметно густея, он, еще до восхода солнца, затянул поверхность водоема плотным покрывалом. По мере того как разгоралась заря, туман, оторвавшись от воды, стал медленно подниматься. Вскоре проявились зыбкие очертания скалистого островка. Они менялись на глазах. Казалось, островок, прячась от солнечных лучей, перемещается, то исчезая, то вновь воскрешаясь в порозовевших клубах тумана.

Когда солнечный сквозняк окончательно растворил туман, появился Лютый. Привалился рядом с другом и, мусоля лапы, стал усердно умываться. Потом, немного погуляв по берегу, опять исчез.

Днем Лютый еще несколько раз наведывался, ложился поблизости, мурлыча лесные новости, и пропадал когда заблагорассудится. В один из таких визитов он принес куропатку. Тронутый заботой, Корней нежно потрепал кота за крепкую, мускулистую шею и чмокнул в прохладный нос. Подтянув суковатой палкой валявшийся по берегу хворост, он запалил костерок и испек угощение.