Узлы

- В отдел кадров. Невысокий такой мужчина, голова как будто прямо из плеч растет. Больше недели водил меня за нос. Но я решил - не отступлюсь. Наверное, я надоел ему, позвал меня однажды к себе в кабинет, говорит: давай начистоту объяснимся.

- Ну и что?

- Ну и ничего. Работа, говорит, здесь ответственная. Не каждому доверишь...

Васиф чувствовал, как краснеет, и, не выдержав прямого, сурового взгляда старика, отошел к окну.

- Хорошо. Тут какая-то ошибка. Завтра утром я сам буду в Конторе. Приходи, постараюсь устроить на буровую к Акопу.

Обещание свое он тогда выполнил, устроил парня. Ну, а то, что они с начальником отдела кадров наговорили тогда друг другу, - об этом лучше не вспоминать.

Акоп... Это он принес тогда комок земли с буровой. Нес бережно в руках, видно, бежал в гору, запыхался. Васиф увидел его из окна, выскочил навстречу. Жадно впился глазами во влажную горсть земли, разминал пальцами, нюхал и даже на язык попробовал. Потом отломал кусочек, опустил в пробирку, залил бензином. Встряхивал, встряхивал. Не дыша смотрели они с Акопом, как жидкость в пробирке окрашивалась в темно-золотистый цвет. И долго хлопали друг друга по плечам, смеялись, говорили, перебивая друг друга.

А потом Акоп сидел на койке, откинув голову, и Васиф заметил, какое у него осунувшееся лицо, с темными впадинами под глазами.

- Выспаться тебе надо, Акоп.

- Что ты! Разве я сейчас смогу уснуть? Меня ждут там ребята на буровой. Они заслужили, чтоб первыми узнать! Какой уж тут отдых.

- Я понимаю.

Акоп выпрыгнул в окно и пошел через заросли к холмам, голубым от лунного света.

А Васиф долго еще не спал. Свесив ноги с подоконника, сидел, слушал ночь, полную шорохов, всплесков далекой песни, бренчания струн, что доносил ветер из вагончиков-времянок.

Неужели нашли то, что искали много лет? Пройдет немного времени, и в газетных сводках по добыче нефти появятся первые сообщения с Кюровдага. Новый трест организуют. Дороги проложат...

Где-то рядом хрипло, протяжно пропел петух. Ему тут же откликнулся другой. Васиф спрыгнул с подоконника, зажег лампу, поднес к ее слабому свету пробирку. А вдруг... Нет. Жидкость была такой же - золотисто-коричневой с маслянистыми каплями на поверхности. Потушил лампу. В окно серо сочился рассвет.

Дневник! Куда запропастилась его старая тетрадь, которая прошла с ним все фронтовые и партизанские рубежи, грела в плену памятью мирных, довоенных лет, помогала видеть лица друзей, близких, слышать их голоса... Надо записать и этот день. Комок земли на ладони Акопа... Голубые под луной холмы и далекий рокот бурильного агрегата. Нет, дневник - это бумага, немые страницы. Ему нужно другое - чудесное чувство разделенной с кем-то радости. Написать друзьям в Баку?!

Васифа распирало желание что-то сделать, выплеснуть из себя бьющую через край энергию. Перемахнув через подоконник, он пробрался к соседнему окну. Лазым! Здесь спит Лазым. Подтянувшись, Васиф бесшумно пролез в окно. Кашлянул раз, другой. Шофер спал. Васиф прошелся по комнате, в темноте наткнулся на ведро с остатками воды, весело чертыхнулся.

Лазым спал.

- Слушай, Лазым! - Он легко тряхнул юношу за плечо.

Шофер поднял с подушки голову, сел, ноги его ощупью нашли старые стоптанные туфли.

- Что? Едем? Куда?

- Вставай, дорогой. Радость у нас, вставай!

Пока Лазым плескался, высунувшись в окно, Васиф сбегал за пробиркой.

- Смотри, - он чиркнул спичкой, - видишь цвет? Есть в породе нефть, есть!

Лазым, с трудом продрав припухшие веки, оторопело смотрел на пробирку. В черных зрачках его плавились язычки пламени. Наконец он улыбнулся.

- Понял. Не жги спички. Вон уже светает. Значит, ты не зря...

- Проба из верхней части продуктивного слоя. Здорово, а?

- Что за продуктивный слой? Без конца твердишь.

Лазым снова присел на койку, скинул туфли.

- Сейчас, дорогой, объясню. Смотри!

Васиф вытащил на стол доставленный накануне образец породы, а рядом положил тот, что принес Акоп.

- Ну... Видишь? Смесь глины и песка...

- Вижу.

- Похожи?

- Совершенно одинаковы.

- А теперь понюхай.

Лазым осторожно повертел у носа сухие комья, чихнул.

- Нефтью пахнет.

- Да ты встань, встань к свету! - суетился Васиф. - Вот здесь, видишь?

И вдруг осекся, умолк.

- Что случилось? - подошел сзади Лазым.

- Я не ошибаюсь? Цвет... Серый?:

- Серый.

- Да, но... Почему отливает зеленью? У меня что-то с глазами.

Оба посмотрели в окно. Вдали розовели купола холмов, как шатры, раскинувшиеся в степи. Прижимаясь к земле, таяли клочья тумана. И снова взгляды их скрестились на куске породы - он маслянисто отсвечивал зеленью. Васиф опустил руки, привалился плечом к косяку окна.

- Что случилось, что все это значит?

- Зелень... Этого не должно быть. Неужели я не заметил раньше? Анализ! Надо срочно лабораторный анализ. И ты... Зря я тебя поднял. Извини, Лазым.

Шофер пожал плечами: "Чудак. Никогда не знаешь, что он выкинет". Он зевнул и с удовольствием опять растянулся на койке.

Уже у себя в комнатушке Васиф снова развернул бумажные кульки с образцами пород. Как же это? Почему стала коричневой жидкость в пробирке? Если это всего-навсего осадок, то что значит зеленый оттенок?

А на буровой номер два ждали Акопа. В слабом, трепещущем круге света только руки и лица - возбужденные, усталые, ожидающие. Плутовато поблескивают глаза Тазабея*, сына старого чабана.

______________ * Тазабей - молодожен.

Нет-нет да и сострит кто-нибудь крепко, солоно по поводу его частых ночных отлучек домой, в село. Но сегодня он не ушел, остался с бригадой. Впрочем, юноша оказался не из робкого десятка - в рот палец не клади. Вот и сейчас завел спор о долотах, в которых еще мало смыслил.

- Вы городские, - упрямо твердил он немолодому, наголо бритому бурильщику, - а я знаю эти места как свои пять пальцев. Степь называется, а копни - камень сплошной. Здесь пробьешь только долотом "рыбий Хвост". Уверен, скоро только ими и будем бурить.

- Помолчал бы, - с удивительным терпением возразил бритоголовый. Четыре месяца работаешь, а лезешь спорить. Я на своем веку знаешь сколько пробурил? У меня рабочий стаж...