Егор Булычов и другие

Б у л ы ч о в. Воспламенили дух да в лужу и - бух...

П а в л и н. Как известно вам - убедил я старосту храма моего расширить хор певчих, а также беседовал с генералом Бетлингом о пожертвовании на колокол новостроящегося храма во имя небесного предстателя вашего, Егория...

Б у л ы ч о в. Не дал на колокол?

П а в л и н. Отказал и даже неприятно пошутил: "Медь говорит, даже в полковых оркестрах - не люблю!" Вот вам бы на колокол-то хорошо пожертвовать по причине вашего недомогания?

Б у л ы ч о в (вставая). Колокольным звоном болезни не лечат.

П а в л и н. Как знать? Науке причины болезней неведомы. В некоторых санаториях иностранных музыкой лечат, слышал я. Тоже и у нас существует пожарный, он игрой на трубе пользует...

Б у л ы ч о в (усмехаясь). На какой трубе?

П а в л и н. На медной. Говорят, весьма большая труба!

Б у л ы ч о в. Ну, если - большая... Вылечивает?

П а в л и н. Будто бы успешно! Всё может быть, высокопочтеннейший Егор Васильевич! Всё может быть. В тайнах живём, во мраке многочисленных и неразрешимых тайн. Кажется нам, что - светло и свет сей исходит от разума нашего, а ведь светло-то лишь для телесного зрения, дух же, может быть, разумом только затемняется и даже - угашается.

Б у л ы ч о в (вздыхая). Эко слов-то у тебя сколько...

П а в л и н (всё более воодушевлённо). Возьмите, примерно, блаженного Прокопия, в какой радости живёт сей муж, дурачком именуемый невегласами...

Б у л ы ч о в. Ну, ты опять, тово... проповедуешь! Прощай-ко. Устал я.

П а в л и н. Сердечно желаю доброго здоровья. Молитвенник ваш... (Уходит.)

Б у л ы ч о в (щупая правый бок, подошёл к дивану, ворчит). Боров. Нажрался тела-крови Христовой... Глафира!.. Эй...

В а р в а р а. Вы что?

Б у л ы ч о в. Ничего. Глафиру звал. Эк ты вырядилась! Куда это?

В а р в а р а. На спектакль для выздоравливающих...

Б у л ы ч о в. И стёклышки на носу? Врёшь, что глаза требуют, для моды носишь...

В а р в а р а. Папаша, вы бы поговорили с Александрой, она ведёт себя отчаянно, становится совершенно невыносимой.

Б у л ы ч о в. Все вы - хороши! Иди! (Бормочет.) Невыносимы. Вот я... выздоровлю, я вас... вынесу!

Г л а ф и р а. Звали?

Б у л ы ч о в. Звал. Эх, Глаха, до чего ты хороша! Здоровая! Калёная! А Варвара у меня - выдра!

Г л а ф и р а (заглядывая на лестницу). Её счастье. Будь она красивой, вы бы и её на постелю себе втащили.

Б у л ы ч о в. Дочь-то? Опомнись, дура! Что говоришь?

Г л а ф и р а. Я знаю - что! Шуру-то тискаете, как чужую... как солдат!

Б у л ы ч о в (изумлён). Да ты, Глафира, рехнулась! Ты что: к дочери ревнуешь? Ты о Шурке не смей эдак думать. Как солдат... Как чужую! А ты бывала у солдат в руках? Ну?

Г л а ф и р а. Не к месту... не ко времени разговоры эти. Зачем звали?

Б у л ы ч о в. Д о н а та пошли. Стой! Дай-ко руку. Любишь всё-таки? И хворого?

Г л а ф и р а (припадая к нему). Горе ты моё... Да - не хворай ты! Не хворай... (Оторвалась, убежала.)

(Булычов хмуро улыбается, облизывает губы. Качает головой. Лёг.)

Д о н а т. Доброго здоровья, Егор Васильевич!

Б у л ы ч о в. Спасибо. С чем прибыл?

Д о н а т. С хорошим: медведя обложили.

Б у л ы ч о в (вздохнув). Ну, это... для зависти, а не для радости. Мне теперь медведь - не забава. Лес-то рубят?

Д о н а т. Помаленьку. Людей нет.

(Входит Ксения. Нарядная, руки в кольцах.)

Б у л ы ч о в. Ты что?

К с е н и я. Ничего. Ты бы, Егорий, не соблазнялся медведем-то, куда уж тебе охотиться.

Б у л ы ч о в. Помолчи. Нет людей?

Д о н а т. Старики да мальчишки остались. Князю полсотни пленных дали, так они в лесу не могут работать.

Б у л ы ч о в. Они поди-ко с бабами работают.

Д о н а т. Это - есть.

Б у л ы ч о в. Да... Баба теперь голодная.

К с е н и я. Слышно - большой разврат пошёл по деревням...

Д о н а т. Почему разврат, Аксинья Яковлевна? Мужиков - перебили, детей-то надобно родить? Выходит так: кто перебил, тот и народи...

Б у л ы ч о в. Похоже...

К с е н и я. Ну уж, какие дети от пленных! Хотя, конечно, ежели мужчина здоровый...

Б у л ы ч о в. А баба - дура, так ему от этой бабы детей иметь неохота.

К с е н и я. У нас бабы - умные. А здоровых-то мужиков всех на войну угнали, дома остались одни... адвокаты.

Б у л ы ч о в. Народу перепорчено - много.

К с е н и я. Зато остальные богаче жить будут.

Б у л ы ч о в. Сообразила!

Д о н а т. Цари народом сыты не бывают.

Б у л ы ч о в. Как ты сказал?

Д о н а т. Не бывают, говорю, цари народом сыты. Своих кормить нечем, а всё хотим ещё чужих завоевать.

Б у л ы ч о в. Верно. Это - верно!

Д о н а т. Нельзя иначе понять - для какого смысла воюем? И вот бьют нас, за жадность.

Б у л ы ч о в. Правильно говоришь, Донат! Вот и Яков, крестник, тоже говорит: "Жадность всему горю начало". Он - как там?

Д о н а т. Он - ничего. Умный он у вас.

К с е н и я. Нашел умника! Дерзкий он, а не умный.

Д о н а т. От ума и дерзок, Аксинья Яковлевна. Он там, Егорий Васильевич, дезертиров подобрал человек десяток, поставил на работу, ничего - работают. А то они воровством баловались.

Б у л ы ч о в. Н-ну, это... Мокроусов узнает - скандалить начнёт.

Д о н а т. Мокроусов - знает. Он даже рад. Ему - легче.

Б у л ы ч о в. Ну, смотри...

(Звонцов сходит сверху.)

Д о н а т. Медведя, значит...

Б у л ы ч о в. Медведь - твоё счастье.

З в о н ц о в. Разрешите предложить медведя Бетлингу! Вы знаете, он оказывает нам...

Б у л ы ч о в. Знаю, знаю! Предлагай. А то - архиерею предложи!

К с е н и я (усмехаясь). Вот бы поглядеть, как архиерей в медведя стреляет.

Б у л ы ч о в. Ну, я устал. Прощай, Донат! А что-то нехорошо всё, братец мой, а? Как я захворал, так и началось неладное...

(Донат молча поклонился, уходит.)

Б у л ы ч о в. Аксинья, Шурку пошли мне. Ты чего мнёшься, Андрей? Говори сразу!

З в о н ц о в. Я по поводу Лаптева...

Б у л ы ч о в. Ну?

З в о н ц о в. Мне стало известно, что он связался с... неблагонадёжными людьми и на ярмарке в Копосове говорил мужикам противуправительственные речи.

Б у л ы ч о в. Брось! Ну какие теперь ярмарки? Какие мужики? И что вы все на Якова жалуетесь?

З в о н ц о в. Но ведь он как бы член нашей семьи...

(Шура вбегает.)

Б у л ы ч о в. Как бы... Не очень-то вы его... своим считаете. Он вот и обедать по воскресеньям не приходит... Иди, Андрей... После расскажешь...

Ш у р а. На Якова ябедничал?

Б у л ы ч о в. Это - не твоё дело. Сядь сюда. На тебя тоже все жалуются.

Ш у р а. Кто - все?

Б у л ы ч о в. Аксинья, Варвара...

Ш у р а. Это ещё не все.

Б у л ы ч о в. Я серьёзно говорю, Шурёнок.

Ш у р а. Серьёзно ты говоришь - не так.

Б у л ы ч о в. Дерзкая ты со всеми, ничего не делаешь...

Ш у р а. Если ничего не делаю, так в чём же дерзкая?

Б у л ы ч о в. Не слушаешь никого.

Ш у р а. Всех слушаю. Тошно слушать, рыжий!

Б у л ы ч о в. Сама - рыжая, хуже меня. Вот и со мной говоришь... неладно! Надобно тебя ругать, а не хочется.

Ш у р а. Не хочется, значит - не надо.

Б у л ы ч о в. Ишь ты! Не хочется - не надо. Эдак-то жить легко бы, да нельзя!

Ш у р а. А кто мешает?

Б у л ы ч о в. Всё... все мешают. Тебе этого не понять.

Ш у р а. А ты - научи, чтобы поняла, чтобы мне не мешали...

Б у л ы ч о в. Ну, этому... не научишь! Ты что, Аксинья? Что ты всё бродишь, чего ищешь?

К с е н и я. Доктор приехал, и Башкин ждёт. Лександра, оправь юбку, как ты сидишь?

Б у л ы ч о в (встаёт). Ну, зови доктора. Лежать мне вредно, тяжелею от лежанья. Эх... Улепётывай, Шурёнок! Ногу не вывихни, гляди!

Д о к т о р. Здравствуйте! Как мы себя чувствуем?