Записки мерзавца (сборник)

   11 августа 1884 года высадились мы в Сан-Франциско. В те времена еще не было современных примечательностей Калифорнийской столицы. По-настоящему Сан-Франциско обстроился лишь после землетрясения. А тогда, тогда помните в "Пер-Гюнте":

   -- Я в Сан-Франциско золото копал,

   Фиглярами кишмя кишел весь город...

   И фигляры, надо вам сказать, попадались все больше опасного свойства. На языке -- юмор висельников, в карманах -- по револьверу, за голенищем -- нож. Беглые из Сибири, изгнанные из Американских Штатов, неудачники -- французы, прожектеры -- англичане, предприниматели -- голландцы, мулаты, побивающие рекорды преступности, японцы, побивающие рекорды трудолюбия. Нужна была особая варварская жестокость многочисленной, с головы до ног вооруженной полиции, чтобы удерживать в состоянии хотя бы относительного спокойствия это море авантюристов и преступников.

   С первого момента оценили мы достоинства Уинстона Вальтера. У сходень парохода подошел ко мне неизвестной национальности человек и спросил, не желаю ли я что-либо продать. Я вынул часы и протянул ему. Пока он их рассматривал, подошло еще двое его приятелей, потом еще один -- и я оказался оттиснутым от главного покупателя спинами его компаньонов. В это время Вальтер спустился с парохода, острым взглядом оценил положение, нахлобучил кепку и двинулся к покупателям, тяня меня за рукав. Покупатели тоже заволновались. Главный протянул мне часы и со словами -- не подходят, золота тонкий слой, остальное -- медь, -- начал удаляться. Вальтер взял у меня часы, взвесил их, и через мгновенье прозвучал выстрел. Пуля пробила картуз убегавшего покупателя, а Вальтер с криком: "Стой или конец!", прыгнул на него и страшным ударом ноги в нижнюю часть живота поверг его на землю. Компаньоны покупателя бросились было на помощь товарищу, но, встреченные серией выстрелов, предпочли ретироваться. Уверенным жестом Вальтер стащил с ноги побитого сапог, и мои золотые часы со звоном покатились наружу. После такого эффектного окончания эпизода первого начался эпизод второй -- уже совершенно идиллический. Вальтер помог покупателю подняться, вручил ему фальшивые часы и мягко сказал:

   -- Не надо нападать на местных. Теперь пойдем к Джиму и вспрыснем знакомство.

   Через полчаса Вальтер, Надеждин, Рашэн, я и четверо новых знакомых сидели в задней комнате достаточно грязного кабака и горячо обсуждали возможность привлечения акционеров в наше общество.

   Обсуждение продолжалось до вечера, после чего по совету Вальтера, мы отправились к некой Бетти Хьюрард, энергичной, молодой ирландке, сдававшей комнаты малоденежным приезжим. Бетти радостно приветствовала Вальтера, троекратно с ним облобызалась и обещала в этом же доме найти для нас подвал, необходимый для Рашэновских работ. Со следующего утра началась страда. Двести долларов сразу ушли на покупку реторт, материала и т. д., на уплату арендной платы за подвал и месячного взноса в пользу Бетти Хьюрард. К концу месяца мы уже начали вешать нос на квинту. Опыты Рашэна подвигались медленно, уставали мы чертовски, а новые акционеры, хоть лопни, не появлялись. Откуда взять денег на уплату аренды за следующий месяц? Я просыпался по ночам, тщетно ломал голову и слышал, как ходуном ходили соседние койки Рашэна и Надеждина. Один Вальтер оставался невозмутим и наполнял молчание ночи методическим, энергичным храпом. Не знаю, что было с нами, если бы трагический случай не положил предела и нашим работам, и самому пребыванию в Сан-Франциско. Старожилы second street по сей день помнят оглушительный взрыв 6 сентября 1884 года. Опыты Рашэна дали неожиданные результаты, подвал разметало в щепы, а в верхних этажах полопались стекла и посыпались потолки. Случилось это во время обеда, что и спасло нам жизнь. Ночь мы провели в полицейском управлении, а на утро четыре "нежелательных иностранца" под усиленным конвоем были препровождены до границы Калифорнии. Провожала нас на вокзал одна Бетти Хьюрард, принесла нам провизии на неделю, долго прижимала каждого из нас к своей пышной груди и просила не забывать и писать.

   ...Мордатый детектив вышел на площадку observor-car, убедился в том, что мы действительно уже за границей Калифорнии, и, любезно приподняв шляпу, ушел в свое купе... На поросшей вереском поляне мы устроили военный совет. Я с грустью вспоминал золотые часы, Надеждин мечтательно обрывал тысячелистник, Рашэн проклинал свою неосторожность и называл себя преступником, а Вальтер трезвый, хмурый посапывал трубкой и излагал план: надо ехать в Сан-Диего. Мексиканцы народ либеральный. В Мексике постоянная война, и есть шансы продать патент на неодинамит. Так и сделали. Вернулись на станцию, еще раз полюбовались издали Калифорнией и поехали в Сан-Диего...

   Рассказ мой затягивается, но это случается со мной каждый раз, когда я вспоминаю Уинстона Вальтера. Не человек, а дьявол. Вы бы дорого дали, чтобы увидеть его в Сан-Диего. Город в тревоге, вчера еще был переворот, на завтра ожидается новый. Туземцы, нахлобучив исполинские шляпы, щелкают затворами магазинок и на чем свет стоит проклинают вонючих gringos (так именуются иностранцы в Парагвае и Мексике), от которых вся смута будто бы происходит. А Вальтер и в ус не дует; на местных наречиях разговаривает с легкостью гоночной машины. Нас троих запер в номере гостиницы, раздобыл фатальную шляпу, потрепал меня по плечу и скрылся на пять суток.

   В городе постреливают, я лежу на кровати и думаю: будь она проклята, Jannette, то ли дело сейчас во Владивостоке, за чайным столом. Тишина, благодать, шорох отцовских бумаг. Рашэн, обросший дикой щетиной, делает вид, что ему все нипочем, и знай пишет свои таинственные формулы. Надеждин мечется и пытается вступать в разговоры с хозяином, евреем-эммигрантом. Еврей успокоительно улыбается и твердит:

   -- О, Вальтер. Это такой человек... Он все может.

   Еврей не ошибся. Вальтер сумел. На шестые сутки явился, просунул голову в номер:

   -- Рашэн, иди побриться, забирай папку с формулами, и едем получать деньги.

   До сих пор я так и не узнал, как он сумел убедить генерала Кальвадереса заплатить за Рашэновский бред три тысячи долларов. Знаю только, что нам с Надеждиным при всей жажде денег стыдно было получать свою часть -- по семьсот пятьдесят долларов... Уж больно наша хата с краю.

   Покутили мы ночку в Сан-Диего, познакомились с другом Вальтера, адъютантом генерала Кальвадереса, выслушали его рассказ о том, что никакая пуля его не берет, ибо имеется у него великий талисман -- пачка перьев птицы кобюрэ, передающий человеку железную стойкость ее клюва. А на рассвете снова поезд и снова на дальний Запад, и снова пятидесятитонная душегубка: мы едем на Клондайк, где началась, по сведениям Вальтера, золотая лихорадка.

   В пути при проезде через Техас, мы потеряли Рашэна. Изобретатель неодинамита соблазнился возможностью льготного приобретенья фермы и остался в Техасе. Что с ним там стало -- не знаю. С тех пор я ни от него ничего не получал, ни о нем ничего не слышал. Приезжих из Техаса расспрашивал. Говорят, действительно, в начале девяностых годов проживал такой фермер, иностранец, холостой и все пр. Занимался сельским хозяйством, скупал соседние участки и отличался, кроме того, чудачеством. Все свободное время посвящал опытам со взрывчатыми веществами. В середине девяностых годов, когда нахлынули скупщики земель с Востока, он продал ферму, участки, скот и уехал. Куда? Неизвестно.

   Меня и Надеждина расставание с Рашэном чрезвычайно расстроило. Почудилось нам в его выбытии из акционерного общества какое-то предзнаменование. Но Вальтер тоном, не допускающим возражений, объяснил, что Рашэн, отдав акционерному обществу все у него имевшееся свое quasi изобретение, оставшись в нашей среде, был бы только обузой.

   -- У него неисправимо славянская душа. Он бы никогда не сделался ни англичанином, ни американцем. Другие же души на Клондайке не нужны. Приедете -- увидите.