Избранное

с такой фамилией только и быть головою!" Дружеский каламбур, но Лукьян

Степанович и в самом деле с первых же шагов проявил себя человеком ума

государственного.

С асфальтового шоссе мы свернули на проселок. "Газик",

направляемый деревенскими мальчишками, въехал в тихую улочку.

Плетень, из-за которого выглядывают вперемежку мощные диски

подсолнуха, початки кукурузы, цветы мальвы. Клуня с камышовой крышей.

В глубине двора, на пригорке, хороший дом.

Тишина, словно все оцепенело от зноя. И только когда под нашими

совместными усилиями заскрипели неподатливые ворота, откуда-то гулко

залаяла собака.

Медленно открылась дверь, и с крыльца, припадая на костыли, начал

спускаться очень худой одноногий старик. Трудно было узнать в нем

крепкого, осанистого Малюгу. Смоляная борода оскудела - насквозь

светится.

На полдороге старик остановился, приставил ладонь ко лбу и стал

нас, приезжих, рассматривать.

- Лукьян, угомони собаку! - крикнул Крысько. - Встречай,

командира привезли!

Мы долго лобызались. А введя меня в дом, Лукьян Степанович

посадил рядом с собой за стол и никому из домашних не позволил за мной

ухаживать. Сам, из своих рук, стал кормить меня и поить.

Невестка Головатого, легкая и быстрая молодая женщина, потчевала

гостей. Нет-нет да и мне, гляжу, окажет внимание.

Лукьян Степанович в таких случаях клал вилку и опалял невестку

взором гнева и презрения. А она только озорно усмехалась на это карими

очами.

Нет, уже не тот Малюга, не тот... Вспомнить только, как на

бронепоезде он держал в страхе своего племянника. Как примется,

бывало, грызть парня, так - если не отнимешь - до костей прогрызет. С

парнем даже столбняк случался. Хорошо, что бойцы в конце концов

вырвали парня из-под этого тиранства. Человеком стал - работает в

Харькове на тракторном заводе.

Чокнулись мы с Головатым, и говорю ему:

- Лукьян Степанович, а что, если бы мы все вдруг сейчас опять

очутились на "Гандзе"?

Старик блаженно зажмурился, а когда через минуту молодецким

рывком повернулся ко мне, в потемневших от волнения зрачках его

сверкнули огоньки...

Я встал.

А что делают бойцы, когда встает командир? Встают тоже.

- Объявляю приказ. Включить товарища Головатого в нашу поездку по

местам боев бронепоезда "Гандзя".

Тут Лукьян Степанович нарушил дисциплину и дребезжащим голосом

прокричал "ура".

Так в нашем "газике" он стал пятым пассажиром.

Но вот кончается дубовая аллея - сто километров позади, - мы в

предместье города Хмельницкого. Мчатся по шоссе машины, полные

крупного, как поросята, "цукрового буряка", а плантации, где эти

машины грузятся, словно бы и не початы: всюду белые конусы выкопанной

свеклы.

Вперемежку с "буряковыми" мчатся, обдавая наш "газик" жаром

трудового дня, машины с подсолнухом, желто-восковыми початками

кукурузы, арбузами, дынями... и ослепительными улыбками восседающих на

возах дивчин и парубков.

Временами шоссе подбрасывает нас совсем близко к селам, и тогда

видишь, что здесь уже не традиционные хаты, какие сохранили нам,

скажем, картины Куинджи, а нечто иное - деревенское жилище не под

соломой, а крыто шифером (черепицей), "бляхой" (железом). В домах

электричество, над крышами - рога телевизионных антенн, у крыльца

зачастую - велосипед, мотоцикл, легковая машина.

Уборка уборкой, а уже чернеет на полях свежая вспашка. Рычат

тракторы, попыхивая сизыми дымками.

По горизонту дымят трубы фабрик, заводов, которых прежде не было

и в помине.

А вот и Хмельницкий - милый нашему сердцу Проскуров!

Несмотря на множество встреч, мы выкроили время, чтобы осмотреть

город. От маленького Проскурова ничего не осталось. Квартал за

кварталом - новые красивые дома. Асфальтированные улицы, витрины

магазинов - все новое, незнакомое. И вдруг - аптека! Та самая аптека,

в которой когда-то я раздобыл тючок розовой оберточной бумаги, чтобы

напечатать газету... С радостным волнением я вступил на знакомый

порог, но внутри все было уже по-иному.

Мы дошли до вокзала и впятером постояли у перрона, где в

тревожное июльское утро 1919 года железнодорожники наскоро составляли

бронепоезд.

Вспомнился чумазый угольный вагон, над бортами которого грозно

возвышалась шестидюймовая гаубица. Она выглядела несуразно большой,

словно кукушка, высиженная в воробьином гнезде.

И тут вновь как живого я увидел матроса. Вот он перелезает через

борт в вагон и ставит угощение - корзину моченых яблок.

"Вот мы и в кубрике... Кажись, сюда попал? Вы уж, ребята,

извините, что я без винтовки. Проспал, пока выдавали..."

Забегая вперед, скажу, что Иван Васильевич Крысько по моей

просьбе побывал на родине Федорчука (Басюка).

Он с отменным усердием исходил вдоль и поперек село, опросил

множество людей, но разведка дала немного. Даже фотографии доблестного

моряка и той не нашлось.

Семья Басюков, как выяснил Иван Васильевич, когда-то была

большой: отец, мать, три дочери, пятеро сыновей, один из которых - наш

Филипп. Но две войны - гражданская, потом Отечественная - и от семьи

почти ничего не осталось.

Крысько познакомился с молодой колхозницей Антониной Яковлевной.

Она и слыхом не слыхала, что у нее был брат - герой гражданской войны.

Впрочем, не так уж это и удивительно: Филипп Яковлевич погиб в бою в

1920 году, Антонина же только в 1931-м родилась.

"Пришлось мне установить их родство, - докладывает Иван

Васильевич, - через вдову старшего брата, Пелагею, которой восемьдесят

четыре года".

Побывав на вокзале, у заветной платформы, мы, каждый со своими

думами, возвратились в город. Нас ждали в музее.

Из Хмельницкого мы поехали в Каменец-Подольский.

Нас, бойцов "Гандзи", здесь приняли в крепости, уцелевшей от

далекой туретчины. Крепость воздвигнута на огромной скале. Скала

неприступна - она окружена гигантской глубины рвом. И самое

примечательное, что человек не копнул здесь ни одной лопаты. "Земляные

работы" выполнены речкой. Извившись петлей, речка на протяжении, быть

может, десятков тысяч лет точила и точила камень, одновременно сама,

вместе с руслом, опускаясь все ниже от поверхности земли.

В музее состоялась научная сессия. Тема: "Гражданская война на

Подолии и участие в ней бронепоезда "Гандзя". Сессия была приурочена к

нашему приезду, и в ней пожелали участвовать не только каменчане, но и

товарищи из Хмельницкого.

К сведениям, которыми располагали здесь, много ценного, как

сказали нам, добавили наши воспоминания. Да и как же могло быть иначе:

ведь мы - живые участники боев!

Показали нам стенд "Боевой путь бронепоезда "Гандзя". Маршруты

были вычерчены на художественно сделанной карте. Здесь же, на

бархатной обивке стенда, поместили наши портреты.

- Хлопцы, - говорю, - а это что?! Гильза!

Медная "кастрюля", стоявшая у стенда, пошла по рукам, и все мы

единогласно признали ее гильзой от шестидюймовой гаубицы.

Неужели с "Гандзи"? Но как она могла сохраниться и спустя сорок

лет попасть сюда?

- Вы не первые у нас с "Гандзи", - сказали работники музея.

Так я узнал, что здравствуют еще несколько наших бойцов. Гильзу с

"Гандзи" сохранил как память и сдал в музей Григорий Калинкович

Маниловский, старый коммунист. В молодые годы Маниловский был в

Жмеринке рабочим вагонных мастерских. Вместе с ним в мастерских стоял