Избранное

Всех солдат набралось человек пятнадцать.

Сопровождать пленных вызвался племянник. Я назначил в конвой еще

двух бойцов, из железнодорожников.

- А кто будет старший? - спросил племянник. Он так и ловил мой

взгляд.

- Ты старшим пойдешь, - сказал я, к великому удовольствию парня.

Пленных повели в штаб бригады.

Больше на мой зов никто из разбитого поезда не откликался.

"Ну что же, надо обследовать, что там еще есть..."

- Вперед! - скомандовал я, и все мои бойцы с разбегу вскочили в

броневагоны. Наставили винтовки, но стрелять не пришлось: перед нами

были только мертвые.

Бойцы вопросительно взглянули на меня: "А где же он сам?" - и

принялись переворачивать трупы. Я посмотрел в лицо одному, другому,

третьему, отыскивая среди них Богуша. Но трупы были так изуродованы,

что пришлось оставить поиски, Богуш мертв, а который он здесь - не все

ли равно?

Мы собрали по вагонам оружие - винтовки, карабины, тесаки,

револьверы... Панкратов со слесарями-железнодорожниками вывинтил из

бойниц пулеметы.

Шестнадцать пулеметов! Вот это трофей! Это не дырявая платформа с

рельсами да костылями, которую он нам бросил под откосом у Жмеринки!

Бойцы торжествовали. Несколько человек с Федорчуком во главе

собрались на лужайке, и сразу же грянула веселая, задорная "Гандзя".

Матрос, прижимая бескозырку к груди, старательно выводил смешливые

слова куплета, потом азартно взмахивал бескозыркой, и бойцы дружно

подхватывали припев:

Гандзя люба, Гандзя кыця,

Гандзя славна гаубица!..

Тут ко мне подошел машинист Федор Федорович.

- Гладеньких штучек набрали, - сказал он, кивнув на трофейные

пулеметы. - Ишь, словно бульдоги в траве сидят да в поле глядят... - И

вдруг переменил разговор: - А что, товарищ командир, назад не подадим

наш поезд?

- Как так - назад? - удивился я.

- Да трубу-то надо подобрать? - Он показал на свой паровоз. -

Экая ведь простофиля стоит! Даже совестно перед бойцами.

Я поглядел на наш истерзанный паровоз, который без трубы дымил с

обоих концов, как головешка, перевел глаза на огорченное лицо Федора

Федоровича - и расхохотался.

- Да мы тебе, Федор Федорович, под броней паровоз дадим! Теперь

мы разжились!

- Да ну, и вправду дадите?

Старик просиял.

Я взял его под руку.

- Пойдем-ка посмотрим эту черепаху, какая ей нужна починка!

Мы вдвоем зашагали к бронированному паровозу.

И вдруг в ту же сторону толпой бросились бойцы. Они обгоняли нас,

на бегу щелкая затворами винтовок.

- Стой! Куда?! - закричал я, прибавляя шагу, и тут увидел, что

все бегут к Малюге. Старый артиллерист стоял на борту башенного вагона

и махал бойцам своей фуражкой. Меня он не видел и не слышал.

Самые проворные из ребят уже забрались к Малюге и вместе с ним

спрыгнули куда-то вниз. Остальные карабкались по броне.

Я оставил Федора Федоровича и бросился догонять ребят. Добежал до

вагона, взобрался к пушке, где только что стоял Малюга, быстро

огляделся.

- Богуш... Богуш!.. - вдруг понеслись крики из-за вагона.

Я кубарем перекатился через борт и попал в самую гущу бойцов.

Бойцы грозно шумели, потрясая винтовками.

- Стой! Расступись!

Бойцы сжали меня и вытолкнули вперед.

На земле лежал офицер в табачном френче с золотыми погонами в

гвардейскую дорожку. Одна нога его в хромовом сапоге была придавлена

свалившейся с вагона башней.

Я сразу узнал Богуша. Он бессмысленно глядел на людей, - видно,

только что очнулся и не понимал еще, где он.

И вдруг лицо его передернулось гримасой и глаза загорелись дикой

ненавистью: он узнал меня и моих бойцов.

- На помощь! Сюда! -закричал он исступленно.

Но только слабое эхо отозвалось из пустых башенных вагонов.

Богуш дергал плечом, порываясь вытащить маузер из своей коробки.

- Сдавайтесь, Богуш, - сказал я, оттесняя ребят, которые своими

криками мешали мне говорить.

- Давайте кончать, Богуш. Сдаетесь? Считаю до трех.

- Передушить вас всех...

- Сдаетесь?

- До Киева болтаться будете на телеграфных столбах... До самой

Москвы!

- В последний раз. Сдаетесь?

Вдруг Богуш выхватил маузер и вскинул на меня.

Я пустил ему пулю в лоб из нагана.

- Кончилась твоя измена, собака, - сказал кто-то из бойцов. Голос

был спокойный и строгий.

Маузер я вручил Малюге.

- Это правильно, - сказал старик со смешком в глазах. - Мне и

причитается. За уворованную кочергу.

x x x

Боевой приказ о наступлении был выполнен всеми частями бригады в

точности: наши славные войска отбросили петлюровцев, вышли на

командующие высоты и укрепились.

А наш бронепоезд? Оказалось, что и мы со своей "Гандзей" неплохо

выполнили приказ, хотя и получили его после боя. Нам была поставлена

задача: теснить вражеский бронепоезд, отвлекая его своим огнем от

наступающей пехоты, - ну а мы его уничтожили.

Заключение

На этом я кончаю повесть о "Гандзе", хотя и трудно поставить

точку и отложить перо.

Меня спрашивают: "Где сейчас бойцы "Гандзи", кто из них жив?"

Но лучше бы не спрашивали...

Уж куда я только не обращался: и в Проскуров, и в Киев, и в

Москву. Верите ли, за долгие годы ни одной обнадеживающей весточки...

А потом - гитлеровское нашествие на нашу страну. Великая

всенародная Отечественная война. И всенародные жертвы, миллионы павших

героев, советских людей.

Вернулся я в 1945-м году с фронта - ну какой уж тут разговор о

продолжении поисков! Гражданская война, все ее события отодвинулись

куда-то в давно прошедшую эпоху. И если еще существуют следы "Гандзи",

то распознать их под силу лишь историку, а то и археологу,

восстанавливающему эпохи по черепкам.

Так мне думалось. И вдруг...

Вдруг на пороге моей комнаты - черноморский матрос.

- Извините, вы, - называет меня по фамилии.

Тут моряк подал мне письмо:

- От старшего моего брата, из Одессы. Помните Кришталя? У вас на

бронепоезде служил артиллеристом.

Только прочтя письмо и разговорившись с гостем, я припомнил

Давида Кришталя, нашего артиллериста.

Главный мой хозяин при гаубице, Малюга, случалось, допускал

Кришталя даже к прицельной оптике - и тот не ошибался: выкрикивал

показания прибора без запинки, полным голосом. Да и снаряд посылал

метко.

И все же Малюга не считал Кришталя заправским артиллеристом.

Парень был нрава затейного, уморительно отплясывал чечетку.

Бойцы, захлебываясь от смеха, яростно поощряли танцора:

- Наддай! Швидче... Що швидче!

А Малюга, бывало, поглядит-поглядит исподлобья на мелькающие в

траве носки сапог и выковыривающие пыль каблуки, громко сплюнет и

отойдет прочь.

"Швидкисть в ногах - небогато розума в голови".

Эх, Малюга, Малюга, дремучий был человек!

Послание на множестве листков. Читаю. Ну конечно, бурно

высказанная радость, что оба мы еще живы, что можем встретиться... И

сразу же Кришталь пустился в воспоминания. На листках запестрело:

"А помните - в Жмеринке... в Гнивани... в Браилове... в

Казатине?"

И он выкладывал горы фактов, казалось только что выхваченных из

боя, обжигающих пороховым дымом... А ведь события сорокалетней

давности!

И все это без дневника. Поразительная у человека память...

Но как же он живет теперь, мой бывший артиллерист, веселый