Третья истина

Ходили слухи, что в других местах за золотой портсигар или часы можно было просто-напросто купить разрешение на проезд. Балаклеевский же комендант оказался удивительно неподкупным и ревностным служакой.

И вдруг, в один прекрасный день Виконт заявил:

– А почему, собственно, мы не можем выйти из проклятой Балаклеи пешком? Мы что, прикованы к ней? Сообрази мы раньше, могли бы быть за много километров от этой надоедливой деревни. Пора! Довольно! Здесь просто не осталось необследованных достопримечательностей.

Поток его подарков Лехе и Капитолине Карповне, к этому времени достиг максимума и приобрел более изящные и изощренные формы: вышитые рушники, рубашки, ладанки.

Тройка путешественников в тот же день стремительно собралась и ушла, но в первой же деревушке их поджидала большая неприятность: немцы были напуганы партизанами, да и все здесь говорили только о них. Предупрежденные о жестокой каре в случае нарушения, жители отказывались пускать к себе незнакомцев на ночлег. Виконт, по непонятным Саше причинам, устроиться и не стремился. Леха же страстно тосковал по бабы Капиному уюту, пытался раздобыть для постоя что-то похожее, поэтому усиленно искал, но возвращался ни с чем. Придя из очередного рейда, он страшным шепотом поведал:

– Дело – табак! Партизаны-то – это, ей бог не вру, – мы на поверку оказалися! Сыск-то как раз по наши души идет!! Тама десяток дней назад военный поезд безо всякого предварения в гору пошел с грузáми ихними… Рельсины, грят, – вдрызг, а кто разнес-то, кумекаете, братаны? Мы они самые и будем! Диверсанты отпетые! Товар у нас каковский был? Забытки, небось, не взяли? Теперя, ежели на том убаюкаться думаете, так зря, напастям еще конец не предвидится! Посреди крушения арестантики поразбежалися, грят, будто, там много всякого-разного народца перевозилося – и белые, и красные. Хватали-то в тюрягу без сортировки! Так нынче все деревни окрест под охраной. Погорели мы, братцы, сухими бревнышками!

Саша начала ужасаться и выдвигать отчаянные планы. Виконт же особых эмоций не проявил, только ограничился замечанием, что, во-первых, Леха – балда, нужно было сказать персонально ему, Виконту, а не разоряться при ребенке, а во-вторых, он не удивлен, так как ждал чего-то в этом роде.

Один из Сашиных сумасбродных планов, к ее изумлению, был принят.

– Да! – сказал «Викеша» – отойдем, сколько возможно, от путей, до темноты. Ночь скоротаем у костра. Сашка будет спать. Мы – нет, разумеется.

– Я тоже, разумеется, нет. Вы ведь не собираетесь, а две ночи нормально не спали уже, между прочим. Будем рассказывать страшные истории. Чтобы не уснуть. Я знаю одну – ужасную! Про привидения. От Агаджановой, как ни смешно. Глупо, но страшно. Леха точно перепугается…

– Да ты че! С кем дело имеешь? Я про мертвяков такое заверну…

– …И утро застало их бледными и дрожащими. Мальчики, если вы подарите мне сегодня немного спокойствия, я клянусь в первую же ночь под надежной крышей угостить вас такой ж-жутью … – Виконт многообещающе сверкнул глазами, – что все ваши потусторонние герои покажутся персонажами Розовой библиотеки.

– Ой, сейчас же, рассказывайте!

– Под надежной крышей, я сказал!

Они расположились в «чистом поле», укрывшись у какого-то шалашика. Леха выдвинул предположение, что это – курень бахчевников, а «чистое поле» – сама бахча. Сложенный Виконтом хитрый костер скоро достаточно прогрел пространство, в котором они приютились. Даже земля стала теплой.

– Будем дежурить по очереди. Сначала я! – Саша лихо надвинула шапку на лоб и уселась у костра.

– Угусь, а я – под утречко. С зари – ни в одном глазочке, – сладко зевнул Леха.

– Сашка, – Виконт тяжело вздохнул и перешел на спасительный французский:

– Mais tu m'as promis! Est-ce que tu veux que je dise: «C'est une fille. Elle ne peut défendre personne, au contraire, elle a besoin elle– même de double protection»?[70]

– Mais pourquoi méprisez-vous tellement les filles?[71] – ответила Саша.

Виконт укоризненно покачал головой и нравоучительно изрек:

– В обществе невежливо говорить на языке, непонятном хотя бы одному из присутствующих, не правда ли, Алексей?

– А эт, че? Язык был? А я думал, обратно дуреете.

– Я, что, обуза, скажите, честно? – не отвлекаясь на Лехину реплику, продолжала нападать на Виконта Саша.

– Ни в коей мере.

– А ты думал! – заржал Леха, радостно вклиниваясь в разговор, в котором он уловил, наконец, смысл. – Барчук! Заляжешь, и до утра – на все завертки, а мы с Викешей по очередку баюльки тебе распевать станем! Эх, Викеша, друг любезный, ну и мужик из него подрастет – курям на смех!

– Вот видите Виконт, какого люди обо мне мнения. И это благодаря вам.

– Ты че, обидки взяли? Я ж шутю. Понарошку дразнюся! Ты зато башковитый!

– Ну, какие могут быть обиды! Пей чай, Саша, остывает.

– Не загорись от костра, Сaшец, то один, то другой бок подставляй под поджарку.

Проснулась она от отчетливого стука копыт, который сызмала не спутала бы ни с чем, ни во сне, ни наяву. Прежде всего, быстро оглянулась на своих товарищей: Виконт и Леха мирно спали, привалившись к шалашу, отчего последний сильно накренился. Удивительно, но Виконт, не обращавший, по-видимому, внимания на посторонние шумы, с первым же движением Саши открыл глаза и вскочил. Леха продолжал мирно похрапывать.

Прямо перед ними маячил всадник. Лица не было видно. Саша запалила ветку и, вывернувшись из-под руки Виконта, которая легла, было, ей на плечо, с факелом наперевес бросилась к морде лошади. Та заржала и привстала на дыбы.

– Кто такие? Документы! – раздалась неожиданная здесь правильная русская речь.

Виконт, выдвинувшись вперед, поймал Сашу и завел себе за спину.

– А почему, собственно, вас интересуют наши личности? – мирно спросил он всадника.

– Разговоры затевать бесполезно. Я патрульный офицер. Если есть оружие – сдать. В зоне, охраняемой мной, беспорядки недопустимы. Советую подчиниться. Настоятельно советую.

– Какое оружие? Откуда? Мы мирные путники.

В какой-то момент Саше показалось, что Виконт разговаривает с самим собой, до того интонации патрульного офицера были похожи на его обороты. И фигура на фоне темного неба, необыкновенно четко и красиво обозначившаяся в седле, посадкой напоминала самого Павла Андреевича. Виконт, видно, тоже что-то заподозрил, так как обернулся, взял у Саши факел и осветил всадника.

– Не шевелиться! – четко произнес офицер.

– Митя, ты? Какая выправка! – Виконт откинул факел в костер, подошел к лошади. В его голосе явно звучала радость. – Оставь коня, присядь к огню, или тебе нельзя? Ты в дозоре? Тогда почему один?

– Ой, Поль Андреевич, неужели это ВЫ? Я, собственно, с донесением ехал... Вот это встреча! Поль Андреевич!

Саша уже узнала всадника и пришла в ужас. Второй в ее реестре негодяев после Петра!.. Пока она ужасалась, Дмитрий, а это, конечно, был он, порывисто наклонился в седле, и они с Виконтом обнялись.

– Зачем, Поль? Что вы делаете?– выкрикнула Саша.

– Кто это с вами, Поль Андреевич? Неужто сестрица? Вот так номер! Навязалась в спутницы? А вы правду про нее знаете, Павел Андреевич, с кем она связалась? Отец вне себя, даже упоминать о ней запретил, поверьте. А это там кто? Один из той швали, с которой она водится? Я всегда так и думал, что она себя рано или поздно покажет во всей красе...

Ни горечи, ни возмущения, ни протеста слова Дмитрия в Саше не вызвали. В своем ошеломлении она просто механически фиксировала их. Виконт досадливо махнул рукой:

– Будет, Дмитрий, что ты говоришь, что еще за «связалась», «водится»? Расскажи, лучше, о себе!

Дмитрий так и не сошел с коня, и Шаховской разговаривал с ним, стоя рядом и положив руку на седло.

– Я на отличном счету, и во многом благодаря вам. В полку нет наездника лучше и стрелка успешнее! Мне доверяют. Поедемте со мной, я представлю вас, вы убедитесь, мое слово кое-что значит, никто не относится ко мне как к мальчишке… несмотря на мои восемнадцать.