Глубокое ущелье

— Два года назад.

— И с тех пор ты все на галерах?

— Нет, один из родосцев вызнал, что я сотник, продал меня френкскому барону. В три тысячи форинтов определили выкуп.

Я письма написал, долго голову ему морочил, целых два года. Вот-вот, дескать, выкуп пришлют. Видит барон, никто ничего не присылает, обозлился. Послал своего человека к бею в Ментеше, получил от бея залоговую бумагу, вручил нам позволение побираться, чтобы выкуп собрать. И насильно в дорогу выгнал.

Три тысячи форинтов — деньгами должен вернуть?

— Нет. На них купить шелковый ковер и коня да для хозяйки два тюка шелковой ткани.

— Сколько собрал? И когда позволенью конец?

— Все собрал твоими молитвами, господин мой. Только конь остался. Деньги есть, а вот скакуна подходящего никак не добуду.

— А если добудешь, как из Анатолии вывезешь боевого коня? Слыхал я, запрещено. Голову рубят, кого поймают.

— Только бы найти. А там дело проще, господин мой! — Он грустно улыбнулся.— Мы, люди прибрежные, вывезем.

— Через земли Гермияна проходил? Никто тебя не тронул? А то, слыхал я, гермиянцы не глядят, пленный не пленный, отца родного готовы обобрать?

— Обобрать никто не обобрал, но привязывались многие, господин мой. Кто говорит: давай ограбим его и прикончим, избавим от нищенства брата по вере. Другой пристанет — в плен, мол, джигит не сдается. Чтоб ты провалился, трус!

— А чего от Эртогрул-бея ждешь? Туркмен без роду, без племени!

— Сильных коней растит Эртогрул-бей. И сердце есть у него. Жалеет, говорят, пленный люд. Слава такая идет. Кроме него, никто другой не даст коня, какой мне нужен, да и за ценой он не погонится.

— А что, если тебе не ходить больше за подаянием?

Ашик, разглядывая пропасть, следил за голубями, что расхаживали по террасе. Услышав вопрос рыцаря, он резко повернул голову. Пленник тоже был поражен, не ожидал он такого вопроса от воина. Горькая печаль на его лице сменилась испугом.

— Как можно!

— А вот вызову я кузнеца да и собью цепь с твоей ноги? Не бойся, беям здешним не выдам.

Пленник, словно ища поддержки, поглядел на ашика.

— Нельзя, сеньор. Нет такого закона у нас. Хозяин оставил заложников, трех бедняков. Если я не вернусь, нос и уши отрежет, пальцы переломает, глаза им выколет.

Рыцарь нервно рассмеялся.

— Как знаешь! Мое дело выход подсказать! Да и зачем бедняку глаза, уши, нос, пальцы? Нет, видно, вы туркмены, так и останетесь вечными глупцами.

Он помолчал, ожидая ответа. Мавро всполошился, точно на его глазах собирались зарезать человека. Пленник только вздохнул.

Рыцарь принялся важно перелистывать бумаги. Прочел латинскую копию письма, написанную беем из Ментеше хозяину пленника, родосскому барону: «Добрый сосед мой и доблестный друг! Прежде всего посылаю твоей милости мой привет и желаю успехов в любом добром деле. Посланный тобою человек прибыл, привез от твоей светлости известие.

Пленник твой — морской сотник бедняга Курт Али, пишешь ты, умоляет тебя послать ко мне за поручительством. Ради тебя нарушил я свой обычай — никому таковых поручительств не давать. Если выйдет твое благородное согласие, пусть половину выкупа соберет он тебе деньгами и половину привезет, как ты хочешь, товаром. Если не соберет он выкуп за определенное тобою время, я пришлю его к тебе со связанными руками. В накладе не останешься. В краю нашем опять неустройство, а потому разреши ему девяносто дней. Пусть постарается спасти свою голову, сделает все, что в силах его. А если умрет до срока, я пришлю его тело или голову. Положись на мою справедливость и человечность и оставь к тому же себе заложников, дабы дело привязать на верную коновязь. У меня среди пленников есть твой юноша, просит отпустить его под поручительство.

Пришли бумагу, я тотчас его отправлю. Зовут его Роберто ди Сальваторе. Да пошлет аллах твоей милости здоровья! По воле аллаха

бей удела Ментеше».

Нотиус пробежал глазами разрешение, выданное пленнику хозяином:

«Да будет известно всем и каждому, что владелец сей бумаги — наш пленник. Позволение выдано ему, дабы, подаянием мог он собрать выкуп.

Воины и чины всех земель да окажут ему помощь, освободив от налогов и пошлин.

Пусть идет он в любые края и никто его не тронет, не ограбит и не убьет. С благословения господа нашего

барон Альфандо на Родосе».

Рыцарь отпил вина, подтянул к себе бумаги. Повертел в руках письменный прибор.

— Что это? Где краска? Где перо?

К нему подскочил Мавро, вытащил из трубки тростниковое перо, откупорил чернильницу. Рыцарь поглядел на перо, словно перед ним была необычайно забавная штука. Грубо рассмеялся.

— Послушай, ашик, неужели у ваших гусей такие перья?

— Наши перья из тростника, господин мой.

— Что ж, поглядим, смогу ли я вашим тростником писать но нашей латыни.— Он обернулся к пленнику и приказал: — Ну, говори!

Пленник, словно решившись на страшное дело, сложил руки на животе, сделал шаг к столу.

— «Будь здоров, досточтимый господин мой, да хранит тебя аллах от несчастья и беды». Напишите: «Высокородный и милосердный господин мой... При вас не чувствовал я рабства, словно был на своей родной земле». И добавьте еще: «Господин мой, не гневайся на меня! Ваша светлость пожелала, чтобы я достал боевого коня. Много земель обошел я, много коней повидал, но достойного господина моего не нашел. Дорого просят, да и не за что».— Он остановился, ожидая, пока рыцарь напишет, и продолжал: — «Сейчас направляюсь я в удел Эртогрул-бея. Здесь в сей год стояла суровая зима. Много скота пало. На дорогах грязь непролазная! Не смог я пройти, сколько надо было.

Кроме коня, все, что приказали, готово. Нет земли, где бы я ни побывал, чтобы найти ковер, достойный вашего звания, чтоб господин мой остался доволен. Шелковую материю, которую пожелала высоко-чтимая госпожа моя, я тоже нашел. Чтобы коня добыть, молю вас, дайте мне сорок дней отстрочки после того, как получите это письмо. Седло, сбруя и шпоры куплены. Если не найду достойного коня, принесу вам деньги.

С конем трудно очень. Да и вывезти нелегко. Смилостивьтесь, господин мой, целую ваши ноги. Пока я не вернусь, не трогайте моих заложников, не пытайте их. Я письма получил — убиваются они. Если не найду коня, как вы пожелали, вернусь и снова стану рабом вашим. Здесь никто никому не помощник, если нужно коня добыть. Одна надежда на Эртогрул-бея, слава его коней вашей светлости известна. Денежную часть выкупа я послал бы вам, да монголы запретили из Анатолии монету вывозить, только на бумажные деньги дают позволение. А вы их, господин мой, не желаете. Ваш несчастный раб очень плох и одержим страхом. Ничтожный раб ваш, коему дозволили вы пойти со мной вместе, Сеид-ага, бьется из последних сил, чтобы набрать выкуп, который вы на него возложили. Где он только не бывал?! Он, раб ваш покорный, делает все, чтобы достать желаемое вами. Сеид-ага тяжко болел и не мог ходить сколько нужно, но он еще постарается. Не чините зла и его заложникам, господин мой, молю вас. А если наших заложников вы покалечите и убьете, какая вам от этого выгода? Заклинает раб ваш покорный, целую ваши ноги, да хранит вас аллах от несчастья.

Пленник ваш, морской сотник Курт Али, ваш раб».

Назвав свое имя, Курт Али закрыл глаза, будто рассчитал свои силы только до конца письма, и тут они покинули его. Позор плена — как незаживающая рана, и каждым унизительным словом, которое он прилагал к своему имени в письме, сотник, казалось, мстил себе за то, что в бою не смог защитить себя, как должно воину.

Это поняли все. Наступило тягостное молчание. Его нарушил низкий голос Лии:

— Где же вы, господин пленный? Разве этот растяпа не сказал, что я жду вас внизу?

Они оглянулись. Лия, улыбалась, стоя в дверях. В левой руке она держала деревянный ушат, в правой — большой медный кувшин. Из кувшина шел пар.

— Опять замечтался? — посмеялась она над Притом и указала место пленнику.— Садитесь сюда, я вымою вам ноги.