Семья Зитаров. Том 1

— В рыло, в рыло! — проскрипел где-то в углу незнакомый тонкий голос. Вероятно, это был кто-нибудь из товарищей кочегара.

— Правильно, в рыло дать такому! — взревел кочегар. — Но сначала он выпьет, раз я этого хочу. На, не ломайся, молокосос! Понимаешь ли ты, мальчишка, какую тебе честь оказывают?

Джонит в отчаянии взглянул на стенные часы. Еще двадцать пять минут. Черт, вот глупое положение… Незнакомец, вероятно, знал, что Джониту нельзя драться, поэтому и пристал к нему как банный лист. Но… Джонит вдруг что-то вспомнил и громко спросил у Ингуса:

— Если на меня нападут, я имею право защищаться, штурман? Ведь так уславливались?

В помещении наступила полная тишина. Все ожидали ответа Ингуса.

— Да, если тебе угрожают и кто-нибудь первый ударит тебя, ты имеешь право защищаться, — тоже громко ответил Ингус. — И я думаю, что если кто-либо вздумает сейчас тебя без повода оскорбить, все пинегинцы, находящиеся здесь, пойдут тебе на помощь.

— Правильно, товарища нельзя давать в обиду, — раздались по углам возгласы людей с «Пинеги». Слова Ингуса затронули чувство товарищеской солидарности, и поняли все: длинный Путраймс, Лехтинен и боцман Зирнис, — что всякое оскорбление, нанесенное Джониту, задевает весь экипаж «Пинеги».

Чужой кочегар сразу почувствовал, что обстановка изменилась не в его пользу, и остатки трезвого рассудка в мозгу подсказали ему, что нужно переменить тактику. Приготовленный удар кулаком не состоялся, кочегар презрительно поморщился и, чтобы с честью уйти, вылил свою водку к Джониту в стакан с молоком, затем протянул ему этот своеобразный коктейль.

— Ну, это-то ты можешь выпить?

— Нет, я не пью помоев, — покачал отрицательно головой Джонит.

В следующий момент кочегар плеснул содержимое стакана в лицо Джониту. Мутная жидкость липкими каплями стекала по лицу, оставляя белые извилистые следы и впитываясь в шейный платок Джонита. Чужой ушел к своему столу и, словно победитель, уселся там, выпятив важно грудь, а Джонит, вынув носовой платок, старательно стер капли с лица и пятна с одежды.

Ингус решительно поднялся.

— Долг пинегинцев проучить нахала, — произнес он так, чтобы все могли его слышать.

— Успокойся, — Джонит силой усадил его обратно. — Разреши мне самому это уладить. Ведь я еще не лишен права расквитаться со своими обидчиками?

Прошло еще четверть часа. Без пяти минут двенадцать Джонит встал, подозвал официанта и о чем-то тихо его спросил. Официант удивился было вопросу Джонита, но тот не отступал и спокойно убедил его. В результате переговоров официант принес Джониту какой-то ключ, и Джонит, как бы продолжая разговор, незаметно закрыл единственные двери помещения. Это видели только двое — Ингус и официант. Остальные решили, что Джонит заказывает официанту обещанное угощение, и из скромности старались не смотреть в их сторону. Да, Джонит действительно готовил им угощение, только совсем не такое, какого они ожидали.

Закрыв дверь на ключ, он вернулся к столику и сел напротив Ингуса. До полуночи оставалось три минуты. Это был совсем коротенький промежуток времени, но вполне достаточный для того, чтобы могли произойти кое-какие трагикомические случаи. Началось все с того, что чужой кочегар, заявив товарищам, что должен выйти на минутку по своим надобностям, встал из-за стола и пошел к двери. Найдя ее закрытой, он вернулся и с беспокойством взглянул на Джонита. Тот, недобро усмехаясь, барабанил пальцами по столу. Кочегар подсел к товарищам и нервно стал переставлять стаканы.

Тогда Путраймс, сославшись на невыносимую духоту, сказал, что выйдет подышать свежим воздухом. У двери его красное лицо побледнело, и, покусывая нижнюю губу, он возвратился на свое место. И его проводил насмешливый, горевший злым огнем взгляд Джонита. С приближением полуночи еще кое-кто вспомнил о разных неотложных делах, но закрытая дверь возвращала их обратно к столам. Они в поисках чего-то озирались, изучали стены и окна, и их смятение усилилось при виде закрытых ставнями окон. Из этого помещения был лишь один выход в дверь, но она была закрыта, а ключ был у Джонита. Только теперь дошло до сознания чужого кочегара, Путраймса и многих других, что они заперты, заперты в одно помещение с разъяренным зверем. Ингус тоже почувствовал назревающий скандал.

— Джонит, — заговорил он, коснувшись руки товарища, — ты не натворишь глупостей? Тебе же потом хуже будет.

— Не надо беспокоиться, все будет в порядке — и волки сыты и овцы целы… — загадочно усмехнулся Джонит.

Стенные часы медленно пробили двенадцать. Когда прозвучал последний удар, Джонит встал из-за стола и громко спросил Ингуса:

— На твоих часах тоже двенадцать?

Пока Ингус сверял время по своим карманным часам, из противоположного конца помещения послышался угодливый голос Путраймса:

— Что верно, то верно, Джонит прав — сейчас ровно двенадцать.

— Тебя никто не спрашивает, жди своей очереди, — повернулся Джонит к Путраймсу.

На часах Ингуса тоже была полночь.

— Значит, выходит, что я выиграл пари? — продолжал Джонит.

— Выходит так, — подтвердил Ингус. — А теперь позволь мне тебя поздравить как настоящего мужчину, который в состоянии на деле доказать то, о чем говорит. Хочу надеяться, что это не исключение и что ты и в дальнейшем так же блестяще будешь управлять своими чувствами и желаниями.

— Слишком торжественно, Ингус, слишком торжественно, — сказал Джонит. — Сегодня не юбилей и никто не умер. Давай сюда деньги.

Ингус отсчитал свое месячное жалованье, Джонит подтвердил, что получил все до последней копейки и что он не имеет ко второму штурману никаких претензий, затем вышел на середину помещения и, не торопясь, но со значительным видом, засучил рукава.

— Здесь кто-то хочет со мной выпить. Где он, пусть отзовется!

Чужой кочегар, положив голову на стол, сделал вид, что заснул.

— Официант! — крикнул Джонит. — Полстакана молока и стопку водки. Вот ключ, теперь можно открыть дверь. Кто страдает медвежьей болезнью, пусть выйдет и не портит воздуха.

Многие охотно воспользовались бы разрешением Джонита, если бы их не удерживал стыд перед товарищами, поэтому никто не сдвинулся с места.

Официант принес заказанное. Джонит поднял стаканы над головой и на глазах у всех влил водку в молоко. Хорошенько взболтав смесь, он сильным тумаком разбудил кочегара и протянул ему стакан.

— Пей теперь ты.

Без приглашения, охваченные внезапной готовностью, встали из-за стола моряки «Пинеги» и грозным полукругом выстроились возле стола чужих моряков.

— Я буду считать до трех, — сказал Джонит кочегару, который, увидев себя в кольце, тупо улыбался, но стакан взял.

— Шутник ты все-таки.

— Один… — отрезал как ножом Джонит.

— И мне это надо выпить? — смеялся кочегар. — Я тебя угощал чистым продуктом.

— Два… — Джонит отвел локти назад, и на обнаженных руках заиграли могучие мускулы.

Кочегар понюхал стакан, комично подмигнул окружающим его матросам и, словно шутя, выпил беловатую мутную смесь.

— Ничего, добра добром не испортишь, — сказал он, утираясь, а под ложечкой уже начинало поташнивать.

— Да, хорошая свинья ничем не брезгает, — согласился Джонит. — Но здесь не свинарник, давай-ка выметайся отсюда.

Кочегар ушел бы и без напоминания, потому что смесь молока с водкой вызвала состояние, близкое по своим симптомам к морской болезни. Как только он выпил, ему стало нехорошо. Встав, он уже начал давиться и зажимать рукой рот. Поддерживаемый товарищами, он вышел из помещения, и с тех пор его у Карпа больше не видали.

— Вот это номер! — восторгался Путраймс. — Джонит, ты чертовский парень.

— Чего нельзя сказать о тебе, — холодно ответил Джонит. — Или, может быть, ты не согласен? Тогда выходи один на один и докажи, что кулаками действуешь не хуже, чем языком.

Джонит уперся обоими кулаками в бока, напоминая огромную вазу с двумя ручками, и вызывающе уставился на товарищей.

— Один, два, три… четыре… шесть… только одиннадцать… — сосчитал он их, и на лице его появилась гримаса сожаления. — Только одиннадцать, нечего и руки марать. В Генте я дрался с двадцатью, и никто из них не прятался за спиной других, как это делает наш доблестный Путраймс.