Были два друга

    - Ну, как вы тут?

    - Ничего. Живем кое-как. Давайте лучше поговорим о вас. Только не удивляйтесь, - предупредила Надя.

    Николай заметил, что Надя была озабочена и взволнована. Присматриваясь к ее лицу, он невольно подумал: та ли это Надя, которую он любил несколько лет? И что осталось от той любви сейчас? Нежное уважение да тихая грусть?

    - Ну-с, Надежда Владимировна, чем вы собираетесь огорошить меня? - улыбаясь, спросил Николай.

    - Ой, не знаю, с чего и начинать. Это касается вас и Даши.

    - Что это вы вспомнили о ней?

    Надя посмотрела ему в глаза строго, испытующе.

    - Разве она для вас ничего не значит? Николая смутил этот вопрос.

    - Я ведь все теперь знаю, - сказала Надя осуждающе.

    - Что, например?

    - А то, что вас полюбила девушка, а вы обманули ее. Как вы могли это сделать? Она столько перенесла из-за вас страданий, - сердито проговорила Надя.

    - Но она не стала меня ждать, вышла замуж.

    - Откуда вы взяли это?

    - Из письма ее матери.

    - А вы не знаете, что эта мать в зимнюю стужу выгнала Дашу из дому в то время, когда она ожидала ребенка? Вашего ребенка.

    - Даша любит другого, потому и не хочет признать меня за отца ее ребенка.

    - Откуда вы это знаете?

    - Знаю.

    - Вы дождетесь, когда у вас из-под носа выхватят Дашу.

    Она была права. То, что он услышал от нее, - в мыслях Николая вызвало новую путаницу. Он начал было свыкаться с мыслью, что Даша для него потеряна навсегда, а догадки о сыне оставались только догадками. Теперь же догадки подтвердились: у Даши сын, Даша по существу его жена. Но простит ли она ему то, что он поверил злым наветам, причинил ей столько страданий? К тому же он был уверен, что она любит Брускова.

    Снова замыкался круг противоречий, решение которых зависело не от него. Его тянуло к Даше, к сыну, но он боялся ее холодного, ничем не прикрытого презрения. Несколько раз он порывался пойти к ней. Предлог теперь у него был - проведать сына. Он покупал ему игрушки. Но каждый раз его что-то удерживало. Игрушки в квартире прибавлялись, а встречу с сыном он откладывал на другой раз. Соседка Марья Тимофеевна, наблюдая, как он развлекался игрушками, качала головой.

    - Никак, магазин игрушек открыть задумал?

    - Будем торговать, Тимофеевна, - шутил Николай.

    - Это ты по детишкам тоскуешь. Жизнь - она ведь требует своего, - философски заключила Марья Тимофеевна.

    - В детство впадаю, - Николай грустно улыбнулся.

    - Смеешься, а на душе у тебя невесело. Ты ведь, сынок, из породы веселых. И чего дома сиднем сидишь? То с чертежами, то с игрушками возишься. - Старуха плутовато прищурила серые добродушные глаза. - С начальством воевать умеешь, а перед бабами тово… пасуешь. А бабы мужиков любят смелых, настойчивых. Смелость - она города берет. Один раз неудача, гляди, другой раз повезет. Так-то, сынок.

    Николай посмотрел на старушку и покачал головой.

    - Ой, Тимофеевна!

    Она будто угадала его мысли. Еще по дороге с завода домой он подумал: «Не пойти ли сегодня к Даше? День субботний, она, конечно, будет дома. Сделать еще одну попытку развязать тугой узел. Предлог есть - проведать сына». Пугало то, что у Даши он может снова встретить Брускова. После разговора с Марьей Тимофеевной Николай отбросил свои колебания, побрился, надел новый костюм, завернул в газету несколько игрушек.

    - Тимофеевна, я пошел, - крикнул он в прихожей.

    Чем ближе он подходил к дому, где жила Даша, тем чаще билось сердце, волнение захватывало дыхание. Не наткнуться бы на Брускова. Вот и дом. Николай быстро поднялся на второй этаж, перед тем как постучать в дверь, осмотрел костюм, поправил галстук. А сердце тук-тук-тук. Он даже вспотел от волнения, вынул платок, отер лицо. Даша, сын - вот за этой дверью. Такие близкие и далекие.

    На слабый, неуверенный стук в дверь донесся знакомый милый голос:

- Войдите!

    Николай решительно распахнул дверь. Даша занималась уборкой. В коротком ситцевом сарафанчике, тесном в груди и бедрах, в белой косынке и домашних тапочках на босу ногу, она стояла посреди комнаты, держа в руках мокрую тряпку, которой вытирала полы. На ее лице - испуг, радость, растерянность. Они молча смотрели друг на друга. Тряпка упала из рук. Николаю показалось, что перед ним стоит та Даша, которую он знал несколько лет назад…

    - Дашенька! - крикнул он. Положил на пол игрушки, бросился к ней.

    У Даши мелко подрагивали губы, глаза блестели. Она не могла вымолвить ни слова. Николай так крепко стиснул ее в объятиях, что у нее перехватило дыхание.

    - Дашенька, милая, я теперь все знаю… Прости, родная!

    Даша будто лишилась речи. Когда он поцеловал ее, у нее закружилась голова.

    - Коля, - прошептала она, улыбаясь и плача. Обвила руками его шею, щекой припала к его щеке.

    Мальчик, сидя на стуле и болтая ногами, в недоумении смотрел на чужого дядю, который обнимал и целовал его мать. Дядя Володя никогда не делал этого, он только здоровался с нею за руку и смотрел на нее. Почему же мама смеется и плачет?…

    Даша поняла все, как только Николай появился в дверях. С некоторых пор она начала верить, что он придет к ней. И она его ждала. Ждала его в амбулатории, ждала случайной встречи на улице, ждала вечерами в скверике, когда ее преследовал Брусков… Сама не понимая того, она ждала его все эти долгие годы. Сердце не обмануло.

    Немного придя в себя, Даша страшно смутилась, что у нее не убрана комната и что сама она стоит в стареньком, выцветшем сарафанчике и тапочках на босу ногу.

    - А я уборкой занималась, - сказала, как бы оправдываясь.

    Николай бросился к сыну, схватил его на руки, начал целовать. Первый раз в жизни он ощутил в себе отцовские чувства. Было горько от сознания того, что сколько лет он не подозревал о существовании сына. Сколько потеряно лет! Распаковал игрушки.

    - Это тебе пока авансом, Николай Николаевич.

    - Выйди на минутку, - попросила Даша, указывая глазами на свой сарафанчик.

    - Тебе, Дашенька, лучших нарядов и не надо. Ты сейчас - прежняя, хорошая. - Он подошел к ней, снова привлек ее к себе.

    Даша провела тыльной стороной ладони по его волосам.

    - Теперь ты меня не выгонишь. А выгонишь - сяду на пороге и, как цепной пес, буду охранять свою семью. Нас теперь двое мужчин и оба Николая. В обиду себя не дадим. Хватит того, что было. Ладно, Дашенька, три минуты тебе хватит?

    Она кивнула головой.

    Даша быстро закончила уборку, одела Коленьке чистенький костюмчик и только после этого принялась приводить себя в порядок. Переодеваясь перед зеркалом, она вся светилась. Еще недавно им обоим казалось, что на пути к их примирению стоят непреодолимые преграды. Но оказалось достаточно одного взгляда, улыбки, теплоты в голосе, чтобы понять друг друга, отбросить прочь все наносное, ненужное.

    Когда Николай снова вошел в комнату, Даша была в светлом платье. Он посмотрел на нее и ужаснулся от мысли, что мог навсегда потерять Дашу и сына.

    - Поцелуй папу, - сказала Даша.

    Мальчик протянул ручонки к Николаю, тот взял сына на руки, прижал к груди.

    - Мама, ты купила мне папу? - вдруг спросил мальчик.

    Николай и Даша рассмеялись.

    - Нет, сынок, он сам пришел к нам, - улыбнулась Даша.

    Пока Николай возился на полу, показывая сыну, как заводить механические игрушки, Даша хлопотала у стола.

ТАСЯ

    Василий давно стал присматриваться к Таисии Львовне. Тася была молода и красива. В этой веселой, решительной женщине ему нравилось то, что она смотрела на жизнь с легкостью и беззаботностью, никогда не жаловалась на неудачи и скуку.

    В доме Тася была полновластной хозяйкой и командовала мужем, как ей вздумается. Занятый постоянно производственными делами, Геннадий Трофимович ничем и никогда не ограничивал ее. «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало», - часто говорил он. У них были дети - мальчик и девочка. Тася любила их, как всякая мать любит своих детей, но она не приносила им в жертву себя, свое благополучие, поэтому дети не мешали ей жить в свое удовольствие. Любила ли она мужа? - об этом Тася никогда не задумывалась. Всех мужей она считала весьма далекими от понятий семейной этики, супружеской верности. Они только женам стараются вдалбливать в голову эти требования, а сами не прочь изменить при первом же удобном случае. Жен, слепо верящих своим даже порядочным, любящим мужьям, Тася считала дурехами.