Были два друга

    - Так, - мрачно проговорил он. - Ну что же, счастливо оставаться. - Повернулся и вышел из комнаты.

    - Вы простите меня, Дарья Алексеевна, что нагрянул не вовремя, - сказал Брусков. Лицо его было озадачено и печально.

    - Что вы заладили, простите, простите. Вот и хорошо, что нагрянули. - Даша улыбнулась ему сквозь слезы. В ее улыбке было что-то горькое и непонятное.

    Брусков опустил на пол мальчика.

    - Как-то все получается странно… Да, очень странно и непонятно. Спокойной вам ночи, Дарья Алексеевна. - Он холодно посмотрел на Дашу, поклонился и направился к двери.

    Даша, покусывая губы, молча смотрела на него. Мальчик бросился вдогонку Брускову, поймал его за руку.

    - Дядя Володя, вы уже уходите? Не уходите. Я хочу сказку.

    Брусков остановился, провел рукой по мягким волосам мальчика.

    - Милый мой малышок! Сказок я не знаю.

    И Брусков скрылся за дверью. Даша долго прислушивалась к его шагам по лестнице, потом на тротуаре. С минуту она стояла посреди комнаты, думая о том, как слепы мужчины, одержимые страстью. Никто из них не потрудился заглянуть ей в душу. Горло сдавили рыдания, в глазах потемнело. Даша вяло опустилась на стул.

    - Мама, ты опять плачешь?

    - Нет, мой мальчик, я не плачу. Я так просто.- Она вытерла пальцами слезы, попыталась улыбнуться.

    - Это все дядя чужой.

    - Не смей так о нем…

    Даша положила на стол голову и заплакала. «Теперь все кончено, - думала она. - Зачем же я столько ждала? Прав Брусков: все получается странно и непонятно…»

ГДЕ ЖЕ ЛОГИКА?

    Заложив руки в карманы, Николай возбужденно ходил по комнате, стараясь осмыслить все то, что час назад произошло в комнате Даши. Что же произошло? Когда он вошел к ней, она растерялась, даже испугалась. В ее глазах он прочел суровое: «Зачем ты пришел ко мне?!» Но вместе с тем она будто обрадовалась. С ее лица наконец спала маска непроницаемости. Растерянность сменилась неприязнью, потом сомнением и колебанием, словно она намеревалась сказать ему что-то значительное, но не решалась. Когда он обратил внимание на ее сына, взял его на руки, с Дашей произошло что-то непонятное. Глаза ее вспыхнули ненавистью, и вся она преобразилась. Когда-то Даша была доверчивой и ласковой, он никогда не замечал в ней резкости, упрямой настойчивости. Ну, пусть не любит, можно ведь объясниться более спокойно.

    Теперь Николаю казалось, что разгадку непонятного поведения Даши надо искать в ее ребенке. «Неужели это мой сын? - думал Николай. - Почему же все эти годы она скрывала все от меня? Не было ли ее замужество ширмой? А может быть, она и замуж вышла ради ребенка? Возможно, она и ненавидит меня за то, что я причинил ей столько страданий?»

    Перед глазами стояло испуганное лицо мальчика. Принесла же нелегкая этого Брускова! Николай пришел к Даше, полный решимости выяснить все, что волновало, мучило его столько лет. Догадка, что он искалечил жизнь девушке, приходила и раньше. Но почему же Даша об этом не хочет сказать прямо?

    Сколько ни думал Николай, прийти к чему-нибудь определенному не мог. Даша по-прежнему оставалась для него загадкой.

    Он пытался разобраться в своих чувствах к Даше. Да, он любил ее. Но она предпочла другого. Для него это было тяжелым ударом. Николаю тогда казалось, что с потерей Даши он потерял способность радоваться, весь мир будто померк перед его глазами. В душе долго жила застарелая боль. Потом встретилась другая девушка, которая отвлекла его мысли от навсегда потерянной им Даши, встряхнула его. Он полюбил Надю, и образ Даши постепенно сгладился в памяти. Надя полюбила его товарища. Снова повторился замкнутый круг горечи и обиды, напрасных надежд и унылых раздумий. А время шло. В работе без остатка сгорали дни, на сердце зарубцовывались раны.

    И вот они встретились с Дашей теперь уже взрослыми. При первой встрече Даша разбудила в нем не только радостные воспоминания, но и хорошие юношеские чувства и мечты. Но каждая встреча оставляла в душе горький осадок.

    Сегодня Николай узнал и другое, не менее тяжелое для себя: Даша любит Брускова. Возможно, у них дело идет к женитьбе. Отсюда и холодность, резкость и нервозность Даши. Он представил себе небольшую, очень милую комнату. На столе цветы. Брусков сидит за столом, не сводит влюбленных глаз с Даши… Николай невольно охнул от подступающей к сердцу боли…

    «Видно, я такой неудачник», - думал он, продолжая ходить по комнате. Из черной овальной рамки ему улыбалась белокурая девушка. К чему это? Она любит своего мужа, у нее есть дети. Имел ли он право на эту любовь? И какой был смысл ему столько лет безнадежно любить жену своего товарища?

    Была ли это любовь? Была! Но с годами она перешла в дружбу. А портрет в траурной рамке? Это память о неудачной и грустной любви, как веточка с пятью еловыми шишками. Эти две реликвии, каждая по-своему дорога для него, столько лет мирно уживались между собой. Сейчас он почувствовал, что простая еловая веточка для него дороже изящной миниатюры…

    И снова мысли возвращались к Брускову. За время совместной работы над проектом поточной линии механического цеха они еще больше поняли друг друга. Они стали хорошими товарищами. Брусков прежде всего интересный человек, культурный, образованный инженер. Николай дорожил дружбой с ним. Теперь между ними встала женщина. Выдержит ли их дружба это испытание?

    Николай снова принялся нервно ходить по комнате. Посмотрел на часы. Было начало десятого.

    В коридоре раздался звонок. Вскоре послышались твердые мужские шаги. Стук в дверь.

    - Да! - ответил Николай.

    Дверь открылась, в нее просунулся Брусков, держа в руках трубы свернутых чертежей. Лицо его было мрачно. Охваченный тревожным предчувствием, Николай молча смотрел на него.

    - Пришел сказать, что я вам больше не соавтор.- Брусков положил на стол чертежи и папку с расчетами.

    - Это почему же, Володя! - удивился Николай. - И к чему это «вы»?

    - У меня свои принципы. Работать вдвоем над проектом - это хорошо, но любить женщину… - Брусков развел руками.

    - И какой следует из этого вывод? - спросил Николай, печально глядя на Брускова.

    - Я вам больше не соавтор, - ответил тот.

    - Не думал я…

    - Мне теперь неинтересно, что вы думаете обо мне, - буркнул Брусков, закуривая папиросу.

    «Будто все сговорились против меня», - в досаде подумал Николай.

    - Прощайте! - Брусков поклонился, приложив правую руку к груди.

    - Подожди, Володя.

    Брусков, держась за ручку двери, повернул голову.

    - Слушаю.

    - Володя, к чему это? Мы с тобой люди взрослые… - начал было Николай, глядя на товарища.

    - Я поступаю сообразно своим убеждениям. Если бы я не уважал вас… Будем по-мужски откровенны. Мы не дилломаты. Вы знаете, что я люблю эту женщину…

    - Значит, дружба наша была мыльным пузырем? Брусков пожал плечами.

    - Видите, Николай Емельянович… Если бы я не уважал вас… Как же я буду работать с вами над проектом, встречаться, дружить, если каждую минуту буду думать, что вас любит женщина, без которой я не могу жить? Вам это кажется мелодрамой? Ну что ж, у каждого свои убеждения.

    - Откуда ты взял, что она любит меня? - спросил Николай с грустной улыбкой.

    - Эх, да что об этом говорить! - Брусков безнадежно махнул рукой.

    - Ничего ты не понял, дружок. Здесь все гораздо сложнее, серьезнее, чем ты думаешь.

    Помолчали.

    - Итак, я сказал все. Чертежи вам вернул, - промолвил Брусков, снимая со шляпы пылинку.

    - Но кроме личных чувств есть гражданский долг. Наш проект нужен ни мне, ни тебе. Он нужен производству, государству. И вот ради личных принципов ты умываешь руки. Где же тут логика, Володя?

    - Вы - автор. Я помогал вам, как умел. Вы и сами доведете его до конца.