Звездное вещество

сарж" на меня нарисовали!

– Не прикидывайся ты и впрямь Иванушкой, Величко! Эта ска­зочка наносит вред моральному климату в коллективе, за который я отвечаю по должности. Ты тоже, кстати, отвечаешь за идейно-воспитательную работу в своей лаборатории, хотя ты и беспартийный. Это же дело рук твоих орлов и еще двух с третьего этажа. Называю поименно...

Стаднюк взял листок бумаги и стал называть и записывать фами­лии. "Ну, пропали ребята! – ужаснулся я. – Ни повышения зарплаты, ни продвижения по должности". Стаднюк сунул листок под стекло на своем столе. Сказал, демонстративно обращаясь к одному лишь Селез­неву:

– Как начальник отдела, Аскольд Васильевич, я требую убрать вредный материал из стенгазеты и предлагаю заслушать отчет редкол­легии на партбюро. Думаю, что "пострадавшая сторона" присоеди­нится к моему мнению?– Мне можно идти, Георгий Иванович? – спросил я.

Но Стаднюк не собирался отпускать ни меня, ни Селезнева. Что-то за этим крылось. Разговор о сказке это лишь ловко разыгранный дебют. Когда говоришь со Стаднюком, всегда чувствуешь себя будто бы внутри шахматной партии, в которой Стаднюк одновременно и игрок и могущественный ферзь. Такой ферзь, однако же, что может сделать и "ход конем", если захочет.

– Как твои дела, Саша? – спросил Стаднюк.– Нормально. Материалы Госкомисии отправлены на утвержде­ние.– За последние два месяца вы не провели больше ни единого экс­перимента. И ты считаешь, что это нормально? На твоем месте, Саш­ка, я бы землю рыл! До кровавых ногтей. А ты чешешься, как дед на печи. Смотри – снова тебя американцы обойдут!– Георгий Иванович, эти два месяца у меня шла Госкомиссия! -вспылил я, прекрасно в то же время понимая, что Стаднюк меня зачем-то нарочно заводит. – Теперь вот разбираемся в полученном экспери­ментальном материале, чтобы правильно выбрать направление даль­нейших усилий. Решили в три раза увеличить частоту и в три раза по­высить мощность СВЧ накачки. Это позволит нам выйти на уплотнение вещества около тысячи единиц! Серегин и Бубнов решают как раз вопросы этой мощной накачки циркотрона. Разве этого мало?– Мало, Величко, мало! – заулыбался Стаднюк. – Слабо ты раз­ворачиваешь исследования. Надеешься и дальше прожить на одной только интуиции? Но это не наука, Саша, это анархизм и партизанщи­на. Скажи, что знаешь ты о взаимодействии заряженных продуктов реакции с СВЧ полем циркотрона? Ни хрена ты об этом не знаешь. а что знаешь ты о механизме инжекции протонов через сетку? Опять же" – не знаешь ни хрена. Именно на этих вопросах и следует "землю рыть", а не стремиться сходу увеличивать уплотнение вещества.– Не знаю, так узнаю, – снова и снова злился я. – Об эффекте преждевременного разогрева мы тоже "ни хрена" не знали. Разобра­лись же!

"Эх, слабый я сделал ход! – подумалось. – Мне бы помалкивать и не злиться, как это было осенью, когда злился Стаднюк. Знать бы, ку. он клонит".

– Забочусь я, Величко, о судьбе твоих исследований, так блистательно начатых. Один ты с твоими орлами, даже с такими... – Стаднюк поискал слово подвусмысленней, – талантливыми, успеха не добьешься. Нужно срочно расширять фронт работ! Подумай-ка да пораскинь, Саша, какой участок фронта ты мог бы передать лаборатории Аскольда Васильевича Селезнева. То, чем они сейчас занимаются, сулит заманчивые перспективы, но приходится иногда жертвовать фигурой, чтобы выиграть время или качество. Подумай и чести института, которая прошлой осенью оказалась в прямой зависи мости от твоих сновидений!

Вот, значит, та комбинация, к которой Стаднюк вел свою пар­тию!

– В разведку дивизией не ходят, – хмуро ответил я. – Для этого пока достаточно одной лаборатории. Моей.– Времена "разведки" прошли, Александр Николаевич! – помор­щился Стаднюк. – Эта военная терминология мне поперек горла. Мо­жет, хватит?

Селезнев сидел молча и разогнутой скрепкой, как хоккейной клюшкой, гонял монетку по лакированной арене стола. Меня охватила тоска: "Вот тебе и шахматная партия! Неужели мат?.. Нет, есть еще сильный ход!"

– Без научного руководителя это нельзя решать, Георгий Ивано­вич.– Оказывается, можно! – обрадовался Стаднюк такому "ходу". -На время отпуска Пересветова его обязанности выполняю я, и могу принять за него решение. Да и с каких пор Пересветов стал вникать в дела лаборатории Селезнева?.. Ты, Аскольд, такое помнишь, хоть раз за два года?

Селезнев такого не припомнил, и Стаднюк спросил, ликуя:

– Так что ты уступишь Аскольду? Разработку инжекторов водо­рода? Или же исследование взаимодействия альфа-частиц с СВЧ по­лем? Не скупись, Сашка, с друзьями надо делиться.– Георгий Иванович, для исследования того и другого требуется циркотрон в целом. Значит, в двух лабораториях параллельно будут заниматься циркотроном. Выходит, что у меня просто-напросто оття­гивают тематику. Или же вы мне подчините Селезнева с его "Аскольдовой мо..." – тьфу! – лабораторией?

Стаднюк побагровел, что вызвало у меня жутковатый восторг: "Ну, Георгий Иванович, взрывайтесь же, взрывайтесь! Этот мой ход вам не показался слабым, не так ли?" Но Стаднюк превосходно совла­дал с собой. Сказал обиженным голосом:

– Ну, ты и нахал, Величко! Редкой породы. Ему протягивают ру­ку помощи, а он видит подвох. Скажи, откуда такое недоверие? Пом­нишь, как я тебе однажды подарил соавторство в изобретении? Как сделал тебя старшим технологом цеха на четвертом году после инсти­тута?.. И что за привычка такая – грести под себя? Управляемый тер­мояд, он что твой личный? Может быть, ты еще и ядерщик по профес­сии? Нет? А я вот как раз ядерщик и даже дипломную работу делал четверть века назад как раз по измерению эффективных сечений рас­сеяния протонов. В том числе и на ядрах твоего лития. Как видишь, уже тогда готовил твой теперешний успех. Полезешь в справочник, полюбопытствуй – есть среди авторов и моя фамилия.

Странное дело! Чувствуя почти по всем пунктам Стаднюковой речи нестерпимую фальшь и несправедливость, я готов был, тем не ме­нее, устыдиться своего афронта нынешним предложениям Георгия

Ивановича, с такой искренней печалью звучал его голос... Но подняв взгляд, я уловил в льдистой голубизне его глаз некий отсвет, свидетельствующий об идущей в его черепке алхимической реакции, превращающей заведомую ложь в фальшивое золото "правды", убеди­тельной, прежде всего, для самого Стаднюка... Я просто встал и, ми слова не говоря, вышел из кабинета.

Поднявшись на второй этаж, я снял с планшета и скатал лист со сказкой. Вошел в лабораторию. "Стая" уже во всю "провожала" ста рый год. Меня усадили к столу. Налили рюмку коньяка. Латником спросил:

– Александр Николаевич, как там на "ковре" у начальника?– Очень почему-то скользко, Гера.

Я выпил коньяк и рассказал "термоядерным волкам" о состояв­шейся "шахматной партии".

– Все, в общем-то, прозрачно, ребята! – заключил я. – Приравни­вая к нам селезневскую лабораторию, он отрывает нас от Пересветова и становится сам единолично во главе работ по УТС. Получает пози­ционное преимущество. И все это с большой заботой о расширении исследований. Все, как в вашей сказке, "кувыркнулся через левое плечо и оборотился добрым дядей доброты неслыханной". Как видите, в на­ше время сбываются самые волшебные сказки!

Солнце низко висело над крышами. Между домов скопились се­ро-голубые морозные тени. Я зашел в универмаг и купил двое самых миниатюрных часиков с металлическими браслетками.Продавщица завела их и выставила время. Укладывая в футляр­чики, спросила:

– Неужели дочерям? Вроде совсем недавно вы катали свою широкую коляску?– Недавно. Девять лет назад.– А не рановато ли им такие подарки?– В самый раз. Вместе им – восемнадцать. Совершеннолетие на двоих.

Я положил оба футлярчика в левый внутренний карман. Неслышно тикающие у моего сердца часики вдруг почудились мне судьбами Маши и Даши – хрупкими и легко уязвимыми в нашем обманчиво прекрасном мире. "Да что это со мной? – тут же возмутился я. -Стаднюк меня с резьбы сорвал, что ли? Плевать я хотел на его "кувырки"! Работать он мне не запретит – это главное. А там еще посмотрим! Как Женя говорит? Не знаешь, как быть, поступай великодушно. Отдам я, пожалуй, Селезневу на откуп инжекцию, черт с ним, пусть возятся. Мы далеко уйдем, Аскольдик, пока ты будешь осваивать циркотрон!"Я зашел в спортклуб, увидел в раздевалке висящие рядышком две одинаковые шубки. Молодцом, Машка-Дашка, даешь тренировки, не взирая не праздник!.. Из зала гулко доносились какие-то шлепки и удары, и звонкий голос тренерши: "Начали еще раз, девочки, – и раз, и два!.." А тревога все не отпускала. Хотелось поскорее увидеть Женю. Я точно знал, что сегодня ни слова не скажу о разговоре со Стаднюком. Зачем портить ей Новогодний вечер? И знал так же точно, что только Женя снимет с меня заклятие. Ее взгляд, улыбка и голос изгоняют из души горькую плесень, вынесенную из стычки со Стаднюком... Нако­нец, младшая группа художественных гимнасток проскочила через ко­ридорчик в душевую. Вскоре появились дочери, еще разгоряченные радостным движением.Оказывается, сегодня были скакалки и мяч. По дороге Даша спросила меня: