Кукук

Главврач:

— У меня есть личный вопрос к вам.

— Задавайте.

— Я хотел бы купить ваш рисунок. Тот, что с рыбками.

— Он остался в мастерской. Я не забирал своих работ. Мне они ни к чему.

— Хорошо, я поговорю с фрау Диттмар. Сколько вы хотели бы за него?

— Мне не нужны деньги, можете забрать его в подарок.

— Спасибо, но мне хотелось бы вам заплатить. Вам сейчас нужны деньги. Я справлюсь насчёт рисунка и свяжусь с вами.

Больше мы не виделись. Он не позвонил.

Рисунок, о котором здесь шла речь, был моим шоу для медиков. Начав отправлять предписанные мне таблетки миртацапина не в желудок, а в дальний угол шкафа, я в скором времени стал обладателем солидной коллекции. Говорить о негласном отказе от медикаментов мне отчего-то было стыдно, и через месяц я попытался свести их на нет официальным образом, попросил врачей отменить мне медикаментозное лечение. Они сказали, что это невозможно, я нуждаюсь в таблетках, иначе начнутся прежние проблемы, но дозу уменьшили с 45 до 30 мг. Через пару недель я повторил свою просьбу, таблетку уменьшили вдвое. Её мне предписывали глотать также и после того, как я покину пределы клиники. Я представил себе эту массу химии, и меня осенила идея. Дождавшись очередного сеанса кунст-терапии, я принялся за свой проект. Я сосчитал количество таблеток в своей коллекции, прибавив к ним те, что мне ещё выдадут до визита к врачу, и взялся за краски. На листе DIN A1 вверху был сделан заголовок:

MIRTAZAPIN

45 mg, 30 mg, 15 mg

Всё пространство я заполнил идентичными по форме рыбками. Различался лишь их размер. 44 из них были крупными и олицетворяли таблетки в 45 мг, 14 — среднего размера — таблетки в 30 мг, и 7 мальков — по 15 мг. 65 рыбёшек. То, что доктор прописал, или в моём случае кукушка накуковала. Фрау Диттмар отметила моё нежелание в тот день заниматься терапией и явное ёрничание над её занятиями. Я пообещал нарисовать что-нибудь со скрытым психологическим подтекстом в следующий раз и забрал свой аквариум в отделение.

В очередную пятницу на приём к врачам я захватил своё полотно, а также пластиковый стаканчик с коллекцией миртацапина. Стаканчик был спрятан в нагрудный карман, рисунок свёрнут в рулон.

На сцене: главврач, лечащий психиатр, психотерапевт, сестра.

Захожу. Стандартные вопросы. Как дела. Какие планы на выходные.

— Я должен вам в кое-чём признаться. Не знаю, как всё это толком объяснить… Короче, вот сперва моя кунст-терапия.

Разворачиваю на столе свой шедевр.

Все склоняются над рисунком, читают заголовок.

— Mirtazapin. Schцn. Was hat das zu bedeuten?..[145]

— Ну, это значит, что у меня есть тайна, в которой мне хотелось бы признаться.

Я достаю из кармана стаканчик, доверху заполненный таблетками.

— Вот это мой аквариум. Рыбки… глотать которые мне расхотелось.

Долгая немая сцена. Врачи переглядываются. Двое из них начинают заносить информацию в протокол.

Главврач:

— Почему вы сделали это?

— Даже не знаю почему, но я их не выбрасывал. А тут вот пришла мысль, что их может найти в моём шкафу кто-то из пациентов и… Здесь в отделении половина пациентов с мыслями о суициде.

Жизнерадостный Маркус выдал мне недавно:

— Если бы у меня сейчас в руке был пистолет, я бы не задумываясь выстрелил бы себе в голову…

Главврач:

— Почему вы отказались от таблеток?

— У меня начались серьёзные побочные эффекты, о части из них я уже говорил в 3-м отделении, где, собственно, я и начал свою коллекцию, но врач ничего на это не ответила… Другая проблема, о которой я умолчал, — из той серии, о которых я не всякий раз могу рассказывать: я стал мочиться против воли… Довольно неприятный опыт.

— Вы находите все предложенные вам терапии бессмысленными. (От KBT я уже отказался, перестал её посещать) Медикаменты вы игнорируете. Зачем вы здесь? Смысл пребывания вас в нашем заведении сведён к нулю. Мне придётся вас выписать и определить в приют.

— …

— Оставьте нас, пожалуйста, нам с коллегами нужно переговорить.

Я свернул свой рисунок в рулон и вышел.

В результате всё осталось неизменным, но мне запретили покидать отделение в течение четырёх дней. Я не ходил ни на работу, ни на терапии. На пятый день запрет сняли.

Моим последним рисунком на кунст-терапии была дорога, уходящая вдаль, по краям разноцветные деревья, на дороге чуть поодаль улыбающийся медведь. Bдrlin… В реальности Берлин мне не улыбнулся.

Фрау Диттмар выложила на стол два десятка моих работ, чтобы проследить их эволюцию. Она видела, что ко всей этой мазне и лепке я не отношусь серьёзно, во мне слишком много самоиронии, но, тем не менее, из моих экспериментов с разными материалами многое, что смогла узнать обо мне. К сожалению, ничего нового для себя из её анализа я не выделил.

Открыв конверт с выпиской, я впервые прочитал свой диагноз:

«Schwere depressive Episode mit Suizidalitдt. Kombinierte Persцnlichkeitsstцrungen mit narzisstischen und schizoiden Anteilen».[146]

Мне регулярно говорят о заниженной самооценке, а тут вот приписывают нарциссизм — любование своей личностью. Я кажусь врачам высокомерным и нежелающим общаться с окружением, я кажусь им изгоем на фоне прочих пациентов, которые только и делают, что сидят на терассе и болтают друг с другом, с раннего утра и до позднего вечера, когда их оттуда выгоняют сёстры. В результате у меня шизоидное расстройство личности. Либо я путаюсь во всех этих терминах, либо врачи так и не поняли, что я за птица. Зачем я провёл в клинике пять месяцев? Каждый день моего пребывания в ней обходился медицинской кассе более чем в 300 евро, т.е. около 10.000 евро ежемесячно. И где результат? В моей выписке стоит следующее:

«Behandlungsvorschlag: Herrn E. wurde eine fachpsychiatrische Weiterbehandlung und perspektivisch eine psychoanalytische Therapie nahegelegt, die er wie eine medikamentцse Behandlung fьr sich derzeit noch nicht annehmen konnte».[147]

Чуваки, вы все милые в общении люди, но труды ваших умений — это полное фуфло… Вы как те учителя немецкого, что доминируют на курсах для иностранцев. Вреда никакого, но и пользы ведь тоже… С чем меня привезли в дурку — с желанием расстаться с жизнью — с тем и выпустили. О чём я думаю ежедневно? Во-во, о том самом…

Женщина, чьё имя я успел позабыть, регулярно приходит посидеть на ступеньках 9-го отделения. Вот уже второй месяц после выписки. Она лесбиянка, попала в клинику из-за своей подруги. Чем-то схожая со мной история. Врачи уговаривали её забыть свою любовь и порвать отношения, раз уж они для неё так болезненны. Порвать и начать всё сызнова. С кем-нибудь иным. И она решилась на разрыв. Говорила нам, что ей стало легче. В последние дни до выписки внешне ожила, её по доброте душевной очень поддерживали все пациенты на групповой терапии, а это ведь сильно сбивает с толку. Она вышла, через неделю поняла, что все приобретённые в клинике надежды — лишь пшик. Депрессия вернулась, жить без своей подруги она не смогла. У той уже была другая любовь. В результате приезжает в Вуншдорф, где ей вроде как лучше, и сидит, общается с теми, кого знала ранее и кого ещё не выписали. Под ногами вертится её очаровательная собачка.

— Как у тебя дела, Моника (да, вспомнил имя)?— спросил я её, в который раз уже встретив на ступеньках.

— Ты оказался прав. Самообман недолговечен.

— И заставить себя перебороть депрессию и фрустрацию волевым усилием не представляется возможным. Те, кому это удаётся, как мне кажется, страдают не депрессией, а плохим настроением. Ты меня убеждала в обратном.

— Я была уверена, что справлюсь.

— Знаешь, Тобиас тогда, в первые дни, меня очень забавлял. Он абсолютно не понимал, что с ним происходит. Не спится ему. Почему? Жена бросила. Нашла себе более молодого. [Тобиас — состоятельный человек, десятки лет работает в банке, ещё не пожилой человек, но уже в возрасте]. Получил свои таблетки, начал спать хорошо. Уже поговаривал о выписке.