Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Потом был Волгоград, генерал, прыжок с парашютом, плен, чудесное спасение… Ага, ну и, конечно, моздокское любовное похождение. Как, бишь, тамошнюю Галю звали? Таней, кажется. Да. Таней. Ее тоже нельзя исключать из числа потенциальных спидоносок. Вот тебе и три. Мало?

Три любовных приключения за двенадцать дней! И каждое может обернуться неисправимыми последствиями.

И так ему захотелось трезвости, так захотелось чистоты, а главное — тишины. Но из водительского радиоприемника назойливо и нагло пела нетихая, нечистая и, может, даже нетрезвая Хая: «У тебя СПИД, а значит, ты умрешь!» Ну хоть бы кто-нибудь подошел и выключил. И запел что-нибудь хорошее, типа: «Скакал казак через долину, через кубанские поля, скакал он, всадник одинокий, кольцо блестело на руке…»

Дмитрий Емельянович, вздрогнув, посмотрел на свою правую руку. Обручальное кольцо по-прежнему блестело у него на пальце. Ни одна из его соблазнительниц не обратила на это никакого внимания, не крикнула: «Да ты же женатый!» Вот тебе и темпора, вот тебе и море. И потому Хая продолжает и продолжает петь про СПИД. Ну пусть выключат и споют не казачью, пусть хотя бы «Шумел камыш» споют, только бы не слышать Хаю!

Какое счастье, что в гостинице «Красной» он не соблазнился «ночными бабочками», не то бы терзания теперь были вдвое сильнее.

Да что они там, на радио, рехнулись совсем?! Только кончила петь Хая, как мужским голосом заскулили про то же самое:

Я недоволен,

я СПИДом болен,

жена мой СПИД

мне не простит…

Стараясь не слушать. Дмитрий Емельянович мысленно запел: «Шумел камыш, деревья гнулись, а ночка темная была…» И тут его мечта о чистоте, трезвости и тишине, смешавшись с образом шумящего камыша, обрела совершенно четкие очертания в виде тихого, застенчивого города Камышина, в котором лет десять тому назад он влюбился в нежную и тонкую девушку Дину, строгую и неприступную. Она поразила его своей неприступностью настолько, что он тогда всерьез принялся добиваться ее любви. «О лучше бы, о лучше бы был бы простатит, чем этот нехороший, буржуазный СПИД…» — с ироничным надрывом пело радио в микроавтобусе, и Выкрутасову приходилось мысленно заглушать глупую песню своей: «Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра…» Точнее, не гуляла, а каталась на лодочке. Политинформатор и его футбольная команда приезжали в Камышин на игру с местным «Текстильщиком». После игры была дружеская встреча. Дина присутствовала там — то ли дочь местного массажиста, то ли еще чья-то дочь. Молоденькая, лет двадцати трех. И неприступная. Он все порывался поцеловать ее в лодочке, а она ни в какую. Сказала, что она девушка и ею будет обладать лишь тот, кто для начала женится на ней. И Выкрутасов тогда, помнится, прозвал ее «Динка-льдинка».

Радио наконец взяло себя в руки и объявило:

— Мы передавали концерт «Рок против СПИДа».

Сидящий неподалеку от Выкрутасова мужчина громко фыркнул:

— Артисты долбаные! «Рок против СПИДа»! Это все равно, что гомосеки против гомиков!

Но Дмитрий Емельянович не поддержал разговора с этим здравомыслящим пассажиром микроавтобуса, потому что, прислонясь к окну, смотрел на бегущие мимо пейзажи Кубани и мечтал о Динке-льдинке. Он думал: «Ах ты, милая моя недотрогушка! Динка моя, льдинка. Динка-камышинка! Может, так и не нашелся тот, кто согласился сперва жениться, а потом нарушить твой девственный покой? Ждешь ли ты меня, Динка-льдинка, Динка-камышинка?»

Мечта о тихом, чистом и трезвом Камышине так воодушевила Выкрутасова, что по приезде в Краснодар он решился на предательский по отношению к своей великой миссии шаг — не потащился по жаре разыскивать футбольную общественность города. Микроавтобус доставил его до автовокзала, расположенного в двух шагах от железнодорожного, и, расплатившись с водителем, Дмитрий Емельянович сразу ринулся туда, к кассам, где, достоявшись до окошечка, несколько раз переспросил кассиршу: «А он точно останавливается в Камышине?» — прежде чем получил билет на поезд, отправляющийся через час.

Все складывалось удачно. Выйдя из здания вокзала, Выкрутасов наотмашь перекрестился и сказал:

— Слава тебе господи!

Ни с того ни с сего его охватило волнующее чувство благодарности к Богу за то, что Бог вытащил его из множества ураганных ситуаций живым и здоровым. Только бы не сбылись гнусные накаркивания микроавтобусной певички про СПИД!

Куда-то надобно было упихнуть время до отправления поезда.

— Едем? — подвернулся под руку какой-то частник.

— Мне… это… — слегка перепугался Выкрутасов. — К ближайшей церкви. Свечку надо поставить. И мигом — обратно сюда.

— Нет проблем, садись, — сказал частник. — До Катьки и обратно за пятьдесят рублей поедем?

— До какой Катьки? — не понял московский гость.

— Катерининский кафедральный собор, он у нас главный в городе, — пояснил частник. — Если только свечку, за полчаса туда и обратно как раз обернемся.

— Поехали! — с радостью согласился Дмитрий Емельянович, охваченный не вполне свойственным ему, можно сказать, первичным религиозным чувством, подобным легкому дуновению прохладного ветерка при жаркой погоде. Уже через минут восемь он шел мимо длинной вереницы нищих, направляясь к дверям огромного краснокирпичного и чернокупольного храма. К призывам нищих он остался глух. Зато, войдя в храм, где проходила служба, купил там три самые большие свечи. Обратился к первой попавшейся старушке:

— Где мне тут поставить? Мне надо Богу, святому Дмитрию и святой Дине.

— Господь с тобой, — удивилась старушка. — Нету такой, святой Дины.

— Ну да, нет! — усмехнулся Дмитрий Емельянович.

— Господу Богу вон туда, к празднику, поставь, — стала указывать старушка. — Димитрию — вон туда, Димитрию Солунскому. А Дине… А тоже поставь к празднику, да и все.

— Ладно, — вздохнул Выкрутасов и, пользуясь тем, что народу в храме было не ахти как много, протиснулся сперва к Димитрию Солунскому, а потом — в середину собора, к аналою, где на огромном подсвечнике горело множество больших и малых свечей. Установив там свои, он даже перекрестился и поклонился в сторону иконостаса и спросил другую старушку:

— А какой сегодня праздник-то?

— Сегодня нет праздника, — сказала та. — Поминают святителя Иова и апостола Иуду.

— Иуду? — удивился и не поверил Дмитрий Емельянович. Но еще больше он удивился и не поверил ушам своим, когда запели:

— Святый апостоле Иу-у-у-до, моли Бога о нас.

Полностью сбитый с толку, он поспешил к выходу. Однако удивлениям, казалось, не будет конца. Невзначай оглядывая лица верующих, Выкрутасов опешил — к одной из икон ставила свечку… Кто бы мог подумать?!.. Жанка! Вчерашняя проститутка из гостиницы «Красной»! Только одежонка на ней теперь была не нахальная, а более пристойная — длинная, ниже колен, юбка, белая сорочка с длинным рукавом, а на голове платок. Ничего себе!

— Вот так встреча! — подошел к ней Выкрутасов. — Грехи отмаливаем?

— Простите, я вас не знаю, — потупилась «ночная бабочка», поспешно перекрестилась на образ Марии Египетской и быстро пошла к выходу. Выкрутасову не удалось догнать ее, ему преградили дорогу входящие в храм. Выйдя на крыльцо, он огляделся по сторонам, но Жанки и след простыл…

— Ишь ты! — рассмеялся Дмитрий Емельянович. — И чорту кочерга, и Богу свечка!

На сей раз идя мимо нищих, он каждому клал в протянутую руку то пятьдесят копеек, то рублик, то даже два — мелочи у него оказалась полная пригоршня. Сидящая в самом конце нищего парада бабёшка волновалась в ожидании его подачки и издали воззывала:

— Какой хороший человек! Дай бог тебе спасения Христова, ангела-хранителя небесного и крепкого здоровьичка!

Но именно на ней и окончилась его пригоршня мелочи. Не давать же крупную купюру. Виновато улыбнувшись, Выкрутасов развел руками и зашагал к машине, в которой ждал-дожидался частник.