Остров традиции

Из «Книги понятий»:

Тот, кому на одной шестой части суши и в сопредельных странах довелось прославиться под именем Землемера, был единственным сыном техника и табельщицы. Отец покинул семью, когда мальчику было три года, и с тех пор он его ни разу в жизни не видел. Жили скромно, зарплаты матери едва хватало на еду и самые необходимые игрушки типа резиновых зайцев и пары простейших машинок. Солдатиков и радиоуправляемых моделей мальчик не получал. Ходил в том, что мать самостроком шила из старых лохмотьев, за что в детсаду и в школе не раз именовался «чушком».

Мальчика отдали было в детсад на пятидневку, но вскоре перевели на обычный режим – он так часто простужался, что мать не слезала с больничных и день-деньской потчевала чадо касторкой, банками и горчичниками. Мальчику выписали диагноз «хронический бронхит» и заподозрили даже астму, что, впрочем, не подтвердилось. Но даже когда ребёнок выздоравливал, большого труда стоило матери вытолкать его за дверь квартиры. В детский сад он категорически идти не хотел, опасаясь издевательств сверстников. Кроме непрезентабельной одежды, поводом для насмешек служила крайняя неловкость и малосильность будущего Землемера. Издевательства продолжились затем и в школе, где у ребёнка отнимали каждый сбережённый матерью грошик и положенные школьные завтраки. За себя постоять мальчик не умел, и частенько ему устраивали «тёмную»: просто так, в силу полной беззащитности жертвы. Однажды сломали нос, однажды – руку, в пятом классе впервые полоснули ножом. Мать не имела соответствующих связей, чтобы призвать обидчиков к ответу. Друзей у Землемера, который тогда звался просто «чушком», не было. Учился он плохо, туго усваивал материал, и учителя считали его тупым и недалёким. Мальчик проводил всё свободное от школы время в своей комнате, на улицу носа не казал, только читал приключенческие книжки и рисовал, пока хватало бумаги, а когда не хватало – то на книжках, в том числе библиотечных, и прямо на обоях. Рисунки у него были примитивные, палка – огуречик, и не сразу мать смекнула, что рисует он преимущественно сцены совокупления мужчин и женщин. Смекнула уже когда начался запойный, не знающий удержу онанизм. Мать водила сына к врачам различного профиля, к попам и к бабкам-знахаркам, но всё без толку – едва она выходила за порог, сын беспрестанно дрочил. Летом она вывозила его за город, в деревню к тётке – он и там забирался с книжкой в дальний угол участка, но двигался в чтении крайне медленно, так как, прочтя пару страниц, принимался за вечное своё грешное занятие. Деревенские из-за забора дразнили нелюдимого мальчугана и расстреливали его из рогаток.

Когда будущий Землемер с горем пополам перешёл в восьмой класс, матери перепала путёвка на южноморский курорт. Она поехала вместе с сыном и вскоре об этом пожалела. По соседству жила шестнадцатилетняя девица из столицы, у которой было много модных тряпок и формы на зависть зрелым бабам. Мальчик словно ополоумел и молча преследовал девицу всюду – на пляже, на экскурсиях, в гостинице. Так продолжалось, пока девица не пожаловалась местным, с которыми к тому времени сдружилась – и те отделали сына табельщицы под орех, лишив его множества уже постоянных, коренных зубов и сломав ему ногу. С тех пор Землемер по сей день едва заметно прихрамывает и старается пореже ходить пешком.

В девятый класс хромого мальчика не взяли. Как и многих других неуспевающих отроков губернского города его определили в землемерное училище имени Хрубеша. Там он учился по-прежнему спустя рукава, но начал посещать качалку и кое-как стал контактировать с сокурсниками. Кроме того, в отличие от всех от них он всерьёз заинтересовался личностью того, чьим именем названо училище, особенно его террористической деятельностью. Он стал читать книги о нём и даже ошивался возле архивов, прося взрослых исследователей из местного пединститута скопировать ему документик-другой из жизни кумира. Впрочем, долго учиться юному фанату Хрубеша в училище его имени не довелось.

Однажды будущие землемеры решили, что вполне созрели для великих дел и взялись обчистить табачный киоск. Будущего Землемера заставили стоять на стрёме, и он не смог отказаться. В результате как самый неповоротливый один только он и попался – с тех пор он состоял на учёте в полиции. Правда, на первом же допросе он выдал всех своих подельников, и сверстники, конечно, не оставили сей позорный факт безнаказанным.

По дороге домой из школы «чушка» встретила кодла из нескольких человек с чулками на головах. Его отвели в близлежащую рощицу. В руке одного из встречавших сверкнул нож, и он вонзился в гениталии мальчика. Нападавшие от души помочились на него, корчившегося от боли, причём оказалось, что часть нападавших составляли девицы. После чего парня бросили в леске истекать кровью. Чудо, что достаточно скоро мимо прошли взрослые и вызвали «Скорую».

С тех пор Землемер не только не способен вступать в половые сношения с женщинами и иметь потомство, но даже для простого мочеиспускания ему требуются специальные приготовления.

А пока он лежал в больнице, мать-табельщица даром времени не теряла. Она познакомилась с человеком некоренной национальности, собравшимся навсегда выезжать на историческую Родину. Роман их был бурен и плодотворен. Спустя несколько месяцев после происшествия в рощице несостоявшийся землемер вместе с матерью и отчимом переехал в свободный и счастливый мир, где дети не стреляют друг в друга из рогаток и не членовредительствуют.

Таков был конспект первой главы из жизнеописания Землемера, великого и ужасного, который Конрад, едва вернувшись на Остров Традиции, перепишет в Книгу Понятий. Как видим, это было довольно бесхитростное повествование, и даже не свойственный словарю родного языка глагол «членовредительствовать» Конрад добавит от себя. Вот только кто автор оригинального повествования? Если поначалу Конрад не сомневался, что им была Алиса Клир, после происшествия в гостинице он подумал, что нравы местного криминала, должно быть, неплохо знакомы и Анне. А может быть, был ещё какой-то родственник или однофамилец А. Клир, о котором Конрад и не догадывался.

10. Квартет

Осень в захолустье. Жухлолистье. Мелкодождье. Безнадёжье. Хлипко, хлюпко, хлябко. Зябко и зыбко.

Щёлк щеколдой и вперёд, по косой дорожке. Ну что там, есть перемены на Острове Традиции?

Ага, на Острове появилось новое лицо И какое-то странное, светится этакой щенячьей радостью. Чтой-то вдруг? Такое сейчас увидишь разве что в кино.

– Здравствуйте, – слегка жеманно пропел чувственный рот нового лица. – Вот вы, значит, какой, Конрад, – музыкальная ладошка сверкнула золотым колечком ему навстречу. – Помните Стефана? Я Маргарита, его сестра.

Конрад кивнул головой, что-то промычал и пустился соображать, куда бы ретироваться долой с очаровательных глаз очаровательных маргарит, сияющих до кончиков ушей и пальцев.

– Конрад приехал! – звонко, точно некурящая, оповестила Маргарита равнодушные окрестности.

В семье доктора кибернетических наук Лаумана старший ребёнок, окрещённый Маргаритой, вдруг уродился заурядной гуманитарной девочкой, заядлой театралкой, всеядной книгоглоткой. После школы она поступила на культурологический факультет Университета – на вечёрку, чтобы судьбу не искушать. И в ту же учебную группу приняли (с четвёртого захода, только-только власти принялись смывать клейма и снимать ярлыки с опального отца) архиталантливую до неприличия, до гениальности девушку по имени Анна Клир. Была она, выходит, всего тремя годами старше – таких на курсе было немало, но судя по повадкам и пристрастиям родилась где-то пару столетий назад и где-то там же, по мнению однокашников, законсервировалась. Ибо пропускала мимо ушей политические сплетни и анекдоты (даром что диссидентское отродье), игнорировала неизбежные для женского факультета базары о прикидах и макияже (хотя всем на зависть выдерживала безупречный стиль), а весёлым пьянкам-блядкам с мальчиками из Дипакадемии (при отменном сексэпиле) предпочитала самосовершенствование. И хотя Маргарита сама была из другого теста и нисколько этого не стыдилась, она, с рождения склонная к экзальтации, аффектации, ажитации, форменным образом, почти на сапфический манер влюбилась в яркую породистую однокурсницу.