Остров традиции

Как будто чудесная машина времени перенесла Конрада лет на десять назад, в сонную эпоху сирого убогого уюта. Жили не богато, но терпимо. Ах, эти вышитые цветочками держалки для кастрюль, эти облупленные портреты шоу-див, налепленные по настенному кафелю, этот натуралистичный силуэт пышнощёкого малыша неглиже на двери клозета, эти узорчатые маслёночки-солоночки… этот вкус… этот запах…

С умилением глядела Натали в чавкающий рот Конрада – так когда-то смотрели, поди, одинокие солдатки на нашедших у них в доме приют и успокоение, разомлевших от нежданного тепла беглых каторжников.

– Несчастный… некормленный… – всё ворковала она, хохоча, но без тени стёба. И навалила на тарелку добрый килограмм пышущей разваренной картошки. Гость победоносно и хищно кинулся поглощать. Скорми она ему целый гастроном десятилетней давности – умял бы, не лопнул.

– Ну… ты как живёшь-то? – спросила Натали, провоцируя.

– Провоцируешь, – сказал Конрад.

– Конрад, ну ты хотя бы работаешь? Сейчас ведь с тунеядством…

– Натали, закроем митинг.

– Ну, погоди ты. Я серьёзно. Ты ещё помнишь языки?

– Фак, кант, прикнесс, аллон занфан де ля патри, шерше ля фам, селявуха, тужур, абажур, монтанно, фонтанно, ви донт ноу мэни форин вёрдз, – зафиглярничал Конрад.

– Слушай, а серьёзно?

– Кому они нужны окромя вашей шарашки?

– Это подумать надо… – Натали задумалась.

– Лапонька, подумай лучше о чём-нибудь другом. Полагаю, есть о чём.

– Да ты что… мне ведь… я просто могу спросить там у одного…

– Натали, окстись. Меня нет. Всё хорошо.

– Ну как нет, когда вот он ты – есть.

Становилось уже неприятно, да вот всё не мог Конрад изыскать способ положить конец этой мутоте. Наконец, просто хлопнул кулаком по столу со словами:

– Растудыть, Натали. Зачем столько о грустном?

– Ну, расскажи что-нибудь весёленькое… – усмехнулась Натали, будучи на двести процентов уверена в том, что ничего весёленького бывший муж не расскажет. И ошиблась. Поднатужившись, Конрад вспомнил десятка полтора слышанных вполуха афоризмов армейской мудрости. И не беда, что для женских ушей вроде не предназначены – уши сволочных женщин ко всему привычны, загрубели-огрубели, коркой покрылись.

Вон, и постоянно щебечущее на кухонном столе радио самый популярный шлягер сезона передавало, незатейливо названный популярным автором-исполнителем «Соси». Всё гениальное – просто. Четыре синтезатора в унисон вели мелодию, состоящую из звуков ре и ми, электрический ударник очень к месту выдалбливал сильные и слабые доли, а расфуфыренная примочками гитара монотонно мяукала свежие и неожиданные гармонии: ми-минор – ре-мажор. Вскоре в этот бесподобный драйв вписался проникновенный визг прославленного солиста.

– Без хуя – плохо! – завывал солист.

– С хуем хоро-шо! – с готовностью отзывались девочки на подпевках.

За дверью кто-то душераздирающе и антипищеварительно вторил самой популярной песне сезона. То свирепый пёс Рокки просился погулять. Даже хорошо, что он сбил самозваному гостю аппетит – за ушами трещало-трещало, вот-вот из ушей полезет. Радушная хозяйка пошла выполнять заказ четвероногого друга, а Конрада препроводила в комнату, чтоб не скучал, заморские журнальчики полистал.

Но того мало занимали советы мужчинам, желающим забеременеть, шаблонный эпатаж интервью с поп-звёздами, смазливые смуглянки, реклама суперэлектроники, суперпарфюмерии и суперкрасот Таити. Текст он схватывал через слово – всё позабыл… к тому же беременеть не собирался, попсу не слушал, а тёлок таких, как и парфюмерную электронику увидеть живьём не чаял и в отпуск на Таити не собирался – хотя бы за отсутствием отпуска.

Вместо этого его взор, оттаявший от сытости, заскользил по комнате. И здесь та же мещанская идиллия прежних златых денёчков… куда-куда вы удалились… Вся мебель одностильная – гарнитур называется, в серванте – хрусталь и морские ракушки. Тут же видеомагнитофон – видеорай, видеосон.. На столе персональный компьютер, начатый перевод – химия полимеров, не какие-нибудь вам термоядерные бомбы… На полу – ковёр с ориентальным орнаментом, на стенах – опять же ковры. На одном из них изображена некая элегическая усадьба с прудом, по которому, выгнув шеи подковами, плавают белоснежные лебеди, а на берегу полненькую томненькую хозяйку с локонами Мальвины держит за руку отрешённо-самозабвенный страстнеющий штюрмер-унд-дренгер.

На другой стене поверх ковра повешены два квазиромантических ландшафта в рамах, покрашенных золотистой краской, и несколько фотографий в рамках картонных. Одна изображала исходящую томной негой Натали, завитые её кудряшки покоились на прикостюмленном плече атлета с умными глазами навыкате – мужа. И два снимка ребёнка – такой, знаете, умилительный червячонка из коляски высунулся, нечленораздельной лапкой к погремушке тянется; и он же на двух своих ногах по родной земле шествует, вихрасто-веснушчатый завоеватель с игрушечным ружьём.

А эта фигня что здесь делает? Неплохая, не нашей фирмы. Как Натали вернулась, Конрад первым же делом спросил.

– Зачем пианино? Ты же вроде не умеешь. Мужик твой, что ли, лабает?

– Маленький скоро будет учиться.

– Ха-ха-ха! Все педагоги за бугром!

– У нас свои педагоги, ты их не знаешь.

– А-а… своя субкультура… Или контркультура. Поди, всю джульярдскую школу переманили!..

Это замечание Натали оставила без комментариев. Конрад сменил тему на более животрепещущую.

– Как вообще человеческий детёныш – здоров?

– Болявый детёныш.

Будто поверила Натали, что её скромное существование кого-то интересует. И принялась рассказывать – ровным смиренным тоном. Самой себе?

– Как родился, так из болезней не вылезает. И гепатит, и свинка, и корь… А мне больничный редко-редко позволяют: работы невпроворот… а нет, так всё равно не позволяли. Всё на бабушку ложилось, включая кормёжку… Искусственным путём кормить приходилось… а ты попробуй, достань детское питание… тем более здесь, в этой дыре… Да, Руди перевели… Вот… Ну, сейчас, ничего, тьфу-тьфу-тьфу, в садик ходит… Хороший детский сад. Что? Привилегированный? Ну пусть так, а где ещё он найдёт общество нормальных детей?.. Потом там уход, глаз какой-то за детьми… воспитательницы получают неплохо, вдвое больше, чем в обычных садах… там вообще ведь кошмар что творится… А эти – держатся за место. У них там ритмика, аппликации учат делать… Через год начнут учить читать. Их не бьют там, не матерят… если ребёнок ноги промочит… носки сменят, коленку ушиб – зелёнкой помажут… Ему, по-моему, там нравится… товарищи есть… да, да, сыновья руководящих товарищей, ну причём тут… у тех всё же дети как дети.

… а я день-деньской в офисе, рабочий день ненормированный… не успеваю сама малыша забрать… слава Богу, мы тут квартиру выбили для бабушки… теперь здесь живёт… я и сейчас его к бабушке отправила, соврала, что до ночи сижу… А? Поверила, конечно, это ж так часто… Вот. Что делаю? Да нет, какая там секретность… Рутина. Бумажная работа, всякое делопроизводство… глаза себе порчу. Заодно обучаюсь – у меня, видел, персоналка стоит. Отечественная, поганая… На повышении квалификации была, там научилась ковыряться… Сначала интересно было, нравилось… сейчас приелось… я… Что? Языки? Да, переводов много… но начальство ругается – это, получается, я не на них работаю, а на Центр. Из центра присылают переводы, посылают в столицу, а они через один доходят… потом докажи, что не ты виновата, а почта… Так что премию всё время режут. Устный язык совсем забыла. Понадобится – двух слов не свяжу. Да уж не понадобится…

…ну там, если свободная минутка, мы с Лизхен чай пьём, трепемся. Лизхен Шуберт – новая наша сотрудница, её из Медвежьего Угла к нам прикомандировали. Молоденькая, зашуганная, здесь у неё никого… вот, тянется ко мне. Она, кстати, там, во всей медвежьеугольской губернии единственная отличница... Да вот, осталась бедная губерния без отличниц... Что ты говоришь? Погромче... ах, ну да, у тебя голос… это… Что? Кто встанет у руля медвежьеугольского химкомбината? Ой, этот разнесчастный комбинат… Лизхен такие вещи рассказывает: там вся губерния у них кровью харкает, дети сплошь с онкологией родятся… там, говорит, без противогаза на улицу не выйдешь… у-ужас, скорей бы, к чёрту, закрыли его… Вот… а Лизхен там проходу не давали, одноклассники… за то, что училась… Били её каждый день, говорит, теперь родить не сможет… А? И тем не менее отличница. Медалистка. Героиня? Я сама удивляюсь… Да, характер есть… только обидчивая… сил нет… Вот, надеется всё-таки замуж… только она ещё и очень страшненькая… жалко девку.