Были два друга

    1 ноября

    Все видят, что между Горбачевым и Зиминым отношения обостряются с каждым днем. Одни ожидают развязки, другие делают вид, что ничего не произошло, третьи пытаются помирить их. Ребята почти все на стороне Николая, но пока молчат.

    Виктор и его товарищи косятся на меня.

    В нашей группе треть студентов - либо фронтовики, либо производственники, остальные, как и я, пришли в институт после окончания школы. Фронтовики и производственники относятся к нам, как к желторотым юнцам - покровительственно и несколько пренебрежительно. Мы, в свою очередь, смотрим на них, как на «стариков». У них своя компания, у нас своя «Старички» не вмешиваются в наши дела.

    3 ноября

    Сегодня случилось то, что можно было ожидать и чего я опасался.

    Это произошло неожиданно после окончания, лекции, когда аудитория почти опустела. Мы с Николаем направились к выходу. У двери стоял Зимин. Когда мимо него проходил Николай, Зимин что-то сказал ему. Что именно - я не расслышал. Николай вспыхнул и влепил Зимину пощечину. Тот пустил в ход кулаки. Я бросился разнимать. Меня кто-то больно ударил в бок, и я отскочил в сторону. Николай сбил с ног Зимина и оседлал его на полу. Брусков и я кинулись к ним. Зимина дружки потащили за собой, очевидно, жаловаться директору. Мы остались, ожидая приглашения к начальству.

    - Зачем ты сделал это? - спросил я у Николая.

    Он не ответил.

    - Но ты понимаешь, что наделал?! Тебя могут исключить из института.

    - Пусть.

    Тут вошла секретарша и сказала, что Горбачева вызывает директор. Поджав накрашенные губы, она холодно посмотрела на Николая.

    Володя Брусков и я пошли вместе с ним. Директор - пожилой, с бледным нервным лицом - взволнованно ходил по кабинету. У стола в кресле сидел Зимин, зажав платочком окровавленный нос. Возле него стоял Струков. На диване сидел Жора Милехин.

    - Черт знает что! Хулиганство! Как вы посмели? Да у нас такого никогда не бывало, - обрушился на Николая директор.

    - Не кричите, - буркнул Николай.

    - Это что за разговоры! Вы где находитесь! - еще больше разозлился директор.

    - Он оскорбил меня… - начал было Николай.

    - А вы рады поводу подраться? Комсомолец, фронтовик ведет себя, как хулиган. Да вы знаете, что за такие дела исключают из института? За это судить надо.

    - Доведем и до суда, - сказал Струков. - А на собрании ортодокса из себя строил.

    Николай кинул в его сторону злой взгляд.

    - Я кровью добыл право учиться, - сказал он.

    - Правильно - поддержал Брусков.

    - Тоже мне защитник нашелся, - процедил сквозь зубы Струков.

    Милехин усмехнулся:

    - Да, комсорг отличился. - Помолчал, о чем-то думая. - Что же, Горбачев, делать с тобой, а?

    - Делайте теперь, что хотите, - ответил Николай.

    - Слышали? Покорность какая! - заметил Струков с явным намерением распалить директора и Милехина. Зимин молчал.

    Для меня было ясно, что Николая толкали на драку, чтобы свести с ним счеты. Теперь все будет зависеть от того, как это дело повернет Милехин. Я опять подумал, что Николай зря на общеинститутском собрании бросил вызов секретарю комитета. Припомнят ему критику.

    Я заметил, что Жора колеблется. Видно было одно: он не одобрял поступок Николая, но и не очень сочувствовал пострадавшему.

    - О тебе, Горбачев, я был лучшего мнения. Придется это дело вынести на комитет, - сказал он.

    - Выносите. - Николай повернулся и быстро вышел из кабинета. По-моему, это было глупо с его стороны.

    - Вот видите! Я же говорил, - воскликнул обрадованно Струков.

    - Я не прощу ему… - начал Виктор.

    - А ты тоже герой! - усмехнулся Милехин. - Задираешься, а постоять за себя не умеешь Жаловаться бежишь.

    Мы ушли из кабинета директора.

    4 ноября

    Николай не пришел сегодня на занятия. Не было и Зимина. У нас только и разговоров, что о вчерашней потасовке. Наши «старички» иронически смотрят на это происшествие.

    Вечером Николай сказал мне, что Виктор и Жора, оказывается, двоюродные братья.

    На каждой перемене я бегал к доске объявлений. Приказа об исключении Николая нет. Но я почти уверен, что он будет.

    9 ноября

    Невесело для нас с Николаем прошли Октябрьские праздники. Все эти дни я читал, а Николай где-то бродил. Вчера он мне сказал.

    - Если меня даже исключат, лекции я посещать все равно буду. Не выгонят из аудитории. Подумав, добавил:

-Жора честный парень.

    - С секретарем партийного комитета говорил?

    - Болен Афанасьев. Говорил с его заместителем. - Николай безнадежно махнул рукой.

    10 ноября

    На Николая одни смотрят осуждающе, другие - сочувственно.

    Приказа еще нет. Может быть, ограничатся тем, что проступок Николая обсудят на комитете, а директор приказом вынесет выговор?

    11 ноября

    Николая сегодня после лекции вызвали к директору. Я больше часа ожидал в коридоре. От директора он вышел мрачный, я никогда не видел его таким. У меня дрогнуло сердце.

    - Ну что?

    Николай пожал плечами.

    - Не знаю. Директор и Милехин что-то очень интересовались моей биографией. Допытывались, кто мои родители. А я их не знаю.

    Весь вечер мы ломали головы, что все это могло значить. Допустим, Николай по своей горячности совершил проступок, требующий осуждения. Но при чем же тут его родители? Не иначе, Зимин затеял какую-то каверзу.

    14 ноября

    Я все больше замечаю, что к Николаю в институте относятся с холодком. Некоторые делают вид, что не замечают его. Он болезненно воспринимает это, стал раздражительным. У него начала дергаться левая щека - последствие фронтовой контузии. Занимается он плохо. А на лекциях чертит в тетради какие-то узоры.

    Виктор заметно присмирел. Одеваться стал проще, в нем нет уже заносчивости и надменности. Не втирается ли он в доверие к нашим ребятам? Для чего это ему? Я теряюсь в догадках. Происходит что-то странное и непонятное. Неужели в биографии Николая есть что-то компрометирующее, что он скрывал от всех? Но при чем же тут биография?

    Мне кажется, что все это дело рук Зимина: он старается оторвать Николая от группы, создать вокруг него атмосферу недоверия и подозрительности. А что может быть хуже этого?

    17 ноября

    После занятий мы с Николаем отправились в Парк культуры и отдыха. Николая тяготит создавшаяся обстановка. Вчера он был у Милехина, потребовал, чтобы он объяснил ему, что все это значит. Жора ответил:

    - Проверим, выясним, а там будет видно.

    На вопрос Николая, почему его проступок до сих пор не вынесен на обсуждение, Милехин сказал:

    - Не торопись, Горбачев, в петлю лезть.

    Я постепенно прихожу к выводу, что это не просто месть, тут что-то большее.

    Бродя по осеннему парку, мы пытались разобраться, что же в конце концов происходит вокруг нас. Кажется, будто кто-то все время закручивает упругую пружину, она вот-вот сорвется и кого-то больно ударит по рукам.

    - А вдруг в твоей биографии действительно есть что-нибудь такое, что настораживает дирекцию и комсомольский комитет? - спросил я Николая.

    - А какая у меня биография?

    - Неужели ты ничего не знаешь об отце и матери?

    - В том-то и беда, что не знаю. Мы долго шли молча.

    - Завтра после лекций я поговорю с нашими ребятами, - сказал Николай.

    - Давно бы надо сделать это.

    Мы начали обсуждать наше завтрашнее выступление. Будем разоблачать Виктора. Ему не поздоровится.

    С этим решением мы вернулись в общежитие. Николай воспрянул духом. Он долго сидел за столом, что-то записывая в блокнот. Я лежал в постели и обдумывал факты, которыми завтра прижму Зимина.

    18 ноября