Верный садовник

– Встреча, о которой вы говорите, – ответил он Робу, игнорируя неумолимый взгляд Лесли, – не носила личного характера. Была сугубо деловой. Тесса заявляла, что в ее распоряжение попали некие документы, которые, при установлении их подлинности, могли иметь большой политический резонанс. Она попросила встретиться с ней в клинике, чтобы она могла передать мне эти документы.

– Попали от кого?

– Не от сотрудников посольства. Это все, что я знаю. Возможно, от друзей из агентств, занимающихся гуманитарной помощью.

– Таких, как Блюм?

– Не только. Должен добавить, что она не в первый раз сообщала посольству скандальные истории. Это вошло у нее в привычку.

– Под посольством вы подразумеваете себя?

– Если вы говорите обо мне как о начальнике «канцелярии», да.

– Почему она не передала документы через Джастина?

– По ее твердому убеждению, Джастин не должен был в этом участвовать. Вероятно, он придерживался того же мнения. – «Не слишком ли подробно я все объясняю, – подумал Вудроу. – Может, это тоже ошибка?» – Я ее за это уважал. Откровенно говоря, уважал за любое проявление благородства.

– Почему она не передала документы Гите?

– Гита – новенькая, молодая, местная. Она не подходила на роль посыльного.

– Итак, вы встретились, – резюмировала Лесли. – В больнице. В приемной послеродовой клиники. Не слишком ли бросающееся в глаза место: двое белых среди толпы африканцев?

«Они там были, – подумал Вудроу, борясь с накатывающей волной паники. – Они заезжали в больницу».

– Она боялась не африканцев. Белых. Не объясняла почему. Среди африканцев она чувствовала себя в полной безопасности.

– Она так говорила?

– Я сделал такой вывод.

– Из чего? – вырвалось у Роба.

– Из ее отношения в последние месяцы. После смерти ребенка. Ко мне, к белым. К Блюму. Блюм не мог сделать ничего плохого. Африканец, красавец, врач. Как и Гита, наполовину индианка.

– Ваша жена знала, что вы встречаетесь с Тессой?

– Мустафа передал записку моему слуге, тот отдал ее мне.

– И жене вы не сказали?

– Я счел нашу встречу конфиденциальной.

– Почему она вам не позвонила?

– Моя жена?

– Тесса.

– Она не доверяла телефонам посольства. Не без оснований. Мы все не доверяем.

– Почему она просто не передала документы через Мустафу?

– Она потребовала от меня определенных гарантий.

– Почему она не принесла документы сюда? – Роб опять все давил и давил.

– По причине, которую я уже указал. Она больше не доверяла посольству, не хотела иметь с ним дела, не хотела, чтобы ее видели входящей и выходящей из здания посольства. Вы говорите так, словно она действовала логично. К сожалению, никакой логики в действиях Тессы в последние месяцы ее жизни не просматривалось.

– А почему не Коулридж? Почему она все время выходила на вас? Вы в больничной палате. Вы в клинике. Неужели она здесь больше никого не знала?

Вот тут, пусть и на короткий момент, Вудроу объединил силы со своими инквизиторами. «Действительно, почему я? – вопросил он Тессу в приступе жгучей жалости к самому себе. – Потому что твое чертово тщеславие не позволяло тебе отпустить меня. Потому что тебе нравилось слушать, как я обещаю отдать тебе душу, хотя мы оба знали, что в день расплаты я ее не принесу, а ты – не возьмешь. Потому что во мне ты видела ту Англию, которую ненавидела. Потому что я был для тебя ее типичным представителем («только ритуал, никакой веры» – твои слова). Мы стояли лицом к лицу на расстоянии полуфута, и я никак не мог взять в толк, почему ты одного со мной роста, пока не понял, что вдоль стены идет приступка, на которую ты и взобралась, так же, как другие женщины, чтобы тебя сразу увидел твой мужчина. Наши лица находились на одном уровне и, пусть твое разительно изменилось, для меня вернулось Рождество, я вновь танцевал с тобой и вдыхал запах теплой травы, идущий от твоих волос».

– Значит, она передала вам документы, – услышал он голос Роба. – О чем в них шла речь?

«Я беру от тебя конверт и ощущаю, как от прикосновения твоих пальцев по моему телу разлетаются молнии. Ты сознательно разжигаешь во мне это пламя, ты это чувствуешь и ничего не хочешь с этим поделать, ты вновь толкаешь меня через край пропасти, хотя точно знаешь, что никогда не последуешь за мной. Я без пиджака. Ты наблюдаешь за мной, пока я расстегиваю пуговицы рубашки и засовываю конверт под ремень брюк. Ты наблюдаешь, как я застегиваю пуговицы, а меня мучает стыд, словно я только что занимался с тобой любовью. Как истинный дипломат, я предлагаю тебе выпить кофе. Ты отказываешься. Мы стоим лицом друг к другу, словно танцоры, ожидающие, когда вновь зазвучит музыка».

– Роб спросил вас, какие сведения содержались в документах, – голос Лесли ворвался в раздумья Вудроу.

– Они могли привести к грандиозному скандалу.

– Здесь, в Кении?

– Документы засекречены.

– Тессой?

– Что вы такое говорите? Как она могла что-то засекретить?! – рявкнул Вудроу и тут же пожалел о собственной горячности.

«Ты должен заставить их действовать , убеждаешь ты меня. Твое лицо бледно от страданий и смелости. Ты не забыла о случившейся трагедии. Твои глаза блестят от слез, которые после смерти ребенка могут политься в любую секунду. Твой голос требует, но при этом ласкает и, как всегда, превращает меня в мягкий воск. Нам нужен защитник, Сэнди. Человек, не входящий в наш круг. Занимающий важный пост, способный помочь. Обещай мне. Если я могу довериться тебе, ты можешь довериться мне . Вот я и произнес те слова, которые ты хотела услышать. Наверное, в состоянии аффекта. Я верую. В бога. В любовь. В Тессу . Когда мы на сцене вместе, я верую. Могу поклясться в чем угодно, что и делаю всякий раз, когда прихожу к тебе, но и от твоей просьбы отдает театральностью. Ты не можешь не понимать, что в реальной жизни такое невозможно. Обещаю , говорю я, и ты заставляешь меня повторить. Обещаю, обещаю. Люблю тебя и обещаю . И тут же ты целуешь губы, которые вымолвили это постыдное обещание: один поцелуй, чтобы закрыть мне рот и скрепить контракт; одно короткое объятие, чтобы связать меня и дать возможность вдохнуть запах твоих волос».