Верный садовник

– Будьте любезны, – ответил тот.

– Ковач, вроде бы венгерка… женщина… молодая, исследователь. Иссиня-черные волосы, длинные ноги… так он написал, не упомянув ее имени.

– Вы бы ее запомнили, – вставил Роб.

– Боюсь, никогда не видел и слышу о ней впервые.

– Эмрих, доктор медицины, женщина, ученый-исследователь, училась в Питерсбурге, получила немецкий диплом в Лейпциге, занималась исследованиями в Гданьске. Примет нет. Фамилия ничего вам не говорит?

– Никогда о ней не слышал.

– Понятно.

– И наш добрый давний друг Лорбир, – подала голос Лесли. – Имя неизвестно, место рождения неизвестно, наполовину голландец или бур, где получил образование, если и получил, неизвестно. Мы цитируем записи Блюма, это наш единственный источник информации. Он обвел каждую фамилию кружком и соединил кружки прямыми линиями. Лорбир и две женщины. Лорбир, Эмрих, Ковач. Любопытная компания. Мы бы принесли вам копию, но сейчас мы стараемся обходиться без копий. Вы же знаете местную полицию. А что касается копировальных салонов… им нельзя доверить даже страницу из Библии, не так ли, Роб?

– Воспользуйтесь нашим ксероксом, – предложил Вудроу, слишком уж быстро.

В кабинете повисла тишина, которую Вудроу охарактеризовал бы как мертвую, если бы не шум проезжающих автомобилей и пение птиц. А вот шагов в коридоре на этот раз не слышалось. Нарушила ее Лесли, заговорив о Лорбире. Чувствовалось, что им более всего хочется допросить именно его.

– Лорбир – перекати-поле. Вроде бы занимается фармацевтическим бизнесом. Вроде бы за последний год несколько раз побывал в Найроби, но кенийцы не могут найти его следов, что удивительно. Вроде бы виделся с Тессой, когда та лежала в больнице Ухуру. Бычий , еще одна характеристика. Я даже подумала, что речь идет о фондовой бирже . Так вы уверены, что никогда не видели рыжеволосого медика, может, даже врача, по описанию похожего на Лорбира? В своих поездках?

– Никогда о нем не слышал. И не видел.

– Мы придаем этому большое значение, знаете ли, – вставил Роб.

– Тесса его знала. Блюм – тоже, – добавила Лесли.

– Это не означает, что его знал я. Они ушли так же, как раньше: поставив больше вопросов, чем получив ответов.

Как только за ними закрылась дверь, Вудроу позвонил по внутреннему телефону Коулриджу и, слава богу, услышал его голос.

– Есть минутка?

– Полагаю, что да.

Посол сидел за столом, подперев голову рукой. В желтых подтяжках с лошадьми. На лице отражались настороженность и воинственность.

– Мне нужны гарантии, что Лондон нас в этом поддерживает, – с порога начал Вудроу.

– Нас – это кого?

– Тебя и меня.

– А под Лондоном, я понимаю, подразумевается Пеллегрин.

– Да. Или что-нибудь изменилось?

– Насколько мне известно, нет.

– Изменится?

– Насколько мне известно, нет.

– Значит, Пеллегрин нас поддерживает? Так и скажи.

– О, Бернард всегда поддерживает.

– Так мы продолжаем или нет?

– Продолжаем лгать? Ты про это? Разумеется, продолжаем.

– Тогда почему бы нам не согласовать… что мы должны говорить?

– Дельная мысль. Не знаю. Будь я набожным человеком, я бы пошел в церковь и молился, молился, молился. Но не все так просто. Женщина мертва. Это одно. Мы живы. Это другое.

– Значит, скажем им правду?

– Нет, нет и нет. Господи, да нет же. Память у меня что решето. Ужасно жаль.

– Ты собираешься сказать им правду?

– Им? Нет, нет. Никогда. Говнюки.

– Тогда почему нам не согласовать наши версии?

– Вот-вот. Почему нет? Действительно. Почему. Ты попал в самую точку, Сэнди. Что нас останавливает?

– Вернемся к вашему визиту в больницу Ухуру, сэр, – по-деловому начала Лесли.

– Я думал, что при нашей последней встрече мы все подробно обговорили.

– Другому визиту. Второму. Чуть позже. Вернее, выполнению обещания.

– Какого обещания?

– Которое вы, вероятно, ей дали.

– О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

А вот Роб очень даже хорошо ее понял. Так и сказал.

– Мне, кажется, Лесли изъясняется достаточно ясно. Слова у нее не путаются. Складываются в грамматически правильные предложения. Вы встречались с Тессой в больнице второй раз? Примерно через четыре недели после того, как ее выписали? Встречались в приемной послеродовой клиники, где ей назначили консультацию? В записках Арнольда указано, что встречались, а пока неточностей или лжи, при всей нашей невежественности, мы в них не обнаружили.

«Арнольд , – отметил Вудроу. – Уже не Блюм».

Сын военного дебатировал сам с собой, в поисках выхода из очередного кризиса, а в памяти прокрутился весь этот эпизод, как фильм, словно в больницу приходил кто-то другой, а он смотрел на происходящее со стороны. Тесса держала в руке матерчатую сумку с деревянными ручками. Он увидел ее впервые, но с того момента сумка эта стала частью образа Тессы, который сформировался у него в голове, когда он увидел ее в больничной палате, кормящей ребенка другой женщины, умирающей на кровати напротив, в то время как ее собственный ребенок лежал в морге. Она почти не накрасилась, подстригла волосы и чем-то напоминала Лесли, которая терпеливо ожидала, когда же он изложит собственную, отредактированную версию. Как и во всей больнице, падающие в окна полосы солнечного света не могли разогнать царящий в залах и коридорах сумрак. Маленькие птички порхали под потолком. Тесса стояла у стены, рядом с дверью в дурно пахнущий кафетерий с оранжевыми пластмассовыми стульями. В полосах света мельтешили люди, но Тессу о н заметил сразу. Она держала сумку обеими руками и позой напоминала проституток, которые стояли в подворотнях в те годы, когда он был молод и пуглив. Стена пряталась в тени, потому полосы света до нее не дотягивались. Возможно, поэтому Тесса и выбрала это место.

– Ты говорил, что выслушаешь меня, когда я наберусь сил, – напоминает она ему низким, хрипловатым голосом, который он едва узнает.

После визита в больничную палату он видит ее впервые. Видит губы, без помады такие бледные. Видит страсть в ее серых глазах, и его это пугает, как пугает любая страсть, в том числе и собственная.