Кукук

Она видела, что у вас с ним нет никакого контакта? Сложно было бы не заметить. И что? А ничего. Так и прожили всё время.

Кто отчим по специальности? Преподаватель в Корабелке. Хороший преподаватель, как вы думаете? Хороший. Он меня готовил к поступлению в институт по математике. Я сдал на пятёрку.

У него лет десять назад был инсульт, он теперь почти не работает. Пишет научную книженцию. Это всё на обострённом тщеславии. Он себя любит ужасно. Считает себя очень умным. Он и есть умный, но какой-то однополярный… Это бесполезный ум. Он — чисто механический. В нем нет ни капли духовности. Он дружит лишь с теми людьми, с кем выгодно дружить. Это ужасно! Но это меня не касается.

Вы говорите, что он — эгоист. Да. Гипертрофированный. Он словно шейх. Все вокруг должны его обслуживать. Он любит сладкие речи в свой адрес. Обслуживать — это в первую очередь, конечно же, моя мама. Мама при нём словно рабыня: изысканно и разнообразно готовить пищу, обстирывать, обхаживать… Вообще всё хозяйство на ней. Так было всегда? Да. А какое у неё у самой к этому отношение? Иногда злится, но в целом терпит. Как вы относились к этой связке — шейх-рабыня (врачу явно понравился мой жаргон) — вам было жалко мать в этой её роли? В детстве — не помню. Думаю, что да. Уже много лет прошло. Я не могу залезть в свою голову тридцатилетней давности. [Моё первое воспоминание из детства, которое осталось в памяти накрепко, — это короткая сценка, в которой я сижу на полу кухни и наблюдаю за смехом своих родителей. От их смеха мне очень уютно. На стене висит прибитая пачка «беломора» — символ того, что мой отец бросил курить.] А сейчас? А сейчас я испытываю чувство под названием «равнодушие». Теперь мне всё равно. Стало всё равно тут же, как только мы перестали жить вместе. Это ведь не моя жизнь. Я не чувствую себя к ней причастным. Это их выбор. В семье не было принято говорить на подобные темы. Упоминание отца было также табу.

То, что отчим эгоист — это ваше личное мнение или же других людей тоже? Конечно. Моя жена его хорошо знала, он пару раз приезжал к нам в гости. Тогда она становилась его рабыней. Родители жены его терпеть не могли. Да и от его личных друзей я о многом наслышан. Все всё прекрасно знают. У мамы недавно был День Рождения. Так друзья так и сыпали тосты за её мужество. Мужество без кавычек. Мой скомканный тост был также об этом.

Вы его ненавидели когда-нибудь? Не знаю. Если да, то в детстве. Потом он мне был неинтересен и безразличен. Он чужой человек. Абсолютно чужой мне человек. Я просто жил с ним, как с соседом в коммуналке, вот и все. Он мне не нужен. Вообще нафиг не нужен. Если он завтра умрёт, я о нём никогда не вспомню. Оттого-то и ненависти никакой. У меня в памяти нет ни одного хорошего эпизода, связанного с ним. Думаю, что и он обо мне может сказать аналогично.

Он в своё время ненавидел мою бабушку, мама ненавидела свекровь. Весело жили. Его мать и моя бабушка даже не виделись ни разу. Дикость, да? Но я в этой дикости вырос. Для меня эта дикость таким образом стала нормой жизни. Мне часто говорилось, что все вокруг быдло, а я, мол, на отчима молиться должен, что благодаря его связям я не валяюсь под забором, а слушаю «Битлз» и умные книжки читаю.

От маминого кружочка рисуем веточки к квадратику деда и кружочку бабушки. Имена, даты рождения и смерти. Дат не помню. Какие отношения у них между собой? Плохие. Дед — алкоголик. Бабушка — трудоголик. Оба живут в поделённом доме в посёлке. С какого момента стали жить раздельно? Сколько себя помню, столько и жили. Всю мою жизнь, стало быть.

Вернёмся к вам. Здесь написано, что вы в подростковом возрасте уже пытались покончить собой. Да. Почему? Я не буду говорить об этом. Что вы сделали? Я попытался выпрыгнуть из окна. Вас удержали? Нет, я сам не смог. Что вас удержало? Я не знаю, просто не смог преодолеть себя. Не смог сигануть. Дураком был трусливым. Надо было смочь. Не надо было жалеть родителей. Я им не нужен был ни тогда, ни сейчас. Был ступор. Словно меня кто-то крепко держал. Может быть, ангел хранитель? Будто он меня обнял сзади и я даже дышать не мог. Я всё больше в него верю. А если бы вы выжили, что тогда? С четырнадцатого этажа на асфальт не выживают. [Вот, наверное, откуда способ моего предполагаемого самоубийства. Не повеситься, не порезать вены, не отравиться, а именно спрыгнуть. С 9-и лет я жил очень высоко.] Что было потом? Стал жить дальше.

[«Я выбираю жизнь, стоя на подоконнике».[75] А до этого было «…Я разбегусь — и с окна. Я верю — не будет больно, я помню, как это делать».[76] Помню, что во сне больно не было. И ещё: «А под звёздами на крыше тепло вполне. Может, сходим-погуляем, шагнём вперёд?»[77] С крыши с этой мы и шагнём. «Я полюбила Вас, стоя на подоконнике…»]

После школы пришлось поступить в Корабелку, чтобы не залететь в армию. Мне там не нравилось, в институте. Я прогуливал. В результате не мог сдать экзамены. Не смог бы их также сдать, если бы не прогуливал. Я тупой, что касается технических дисциплин. Мне это неинтересно. Отчиму приходилось просить моих учителей, его коллег-преподавателей, ставить мне троечки, чтобы перейти на следующий семестр. Таким образом я добрался до третьего курса и бросил. Ненависть к институту сравнялось со страхом попасть в армию.

Потом мама сосватала меня в студию мультипликационного кино. Так я стал художником. Очень средненьким. На работе познакомился со своей будущей женой, куча друзей, с которыми, наконец-то, есть о чём поговорить, много общих тем (в институте у меня был лишь один друг), отличная работа, хорошие деньги, я там забыл о своей врождённой стеснительности. Жизнь началась. Я будто попал в рай. Я опять туда хочу.

Незадолго до этого я разругался с родителями. Да так, что они, один за другим, переехали жить в квартиру родителей отчима. Его отец уже давно умер. В той квартире жила лишь мать. Нет, с ней у меня никогда не было контакта. У русских вообще ненадёжны родовые связи. Где тонко, там тут же рвётся и так навсегда. Шумные столы лишь с друзьями. Друзья становятся настоящими родственниками. В отношении семьи отчима — там просто ничего не срослось. Все друг друга не любили.

Когда я остался один, я пригласил к себе свою бабушку. Она жила в доме, который надо постоянно отапливать дровами, без воды (воду таскать издалека), без туалета, без всего. А у меня была лишняя комната. Да я и дома почти не бывал. Дед остался в деревне квасить. Иногда ездил зимовать к сыну, к моему дяде.

Как выглядела семья вашей матери? У бабушки и деда было трое детей. Двое сыновей родились ещё до войны, мама после. Старший сын умер до моего рождения, либо в первый год после. Точно не помню. Я его знаю лишь по фотографии в чёрной рамке на стене у бабушки. Иногда бабушка ставила на шкаф еще одну фотографию, на которой он в гробу. Он был врач. Женат. Дочка. Вроде как, постарше меня. Помню, что ей не говорили, что он умер. Скрывали. И мне наказывали — не говорить. Мы были уже достаточно взрослые, чтобы справиться с подобным известием. Тем более, что прошла куча лет, как она его не видела. Второй брат матери был алкоголиком. Недавно умер. После бабушки. Женат. Сын на пару лет меня младше. Бабушка не любила жену сына, виня ту в его алкоголизме. Та не любила бабушку, т.к. считала, что она любит меня больше, чем её сына. Это было так? Да, это было так. Но я не знаю, в чём здесь причина. С братом я виделся лишь на каникулах в доме бабушки и деда. Не помню ни одного раза, чтобы он был у меня в гостях. Я у него бывал. Наша семья — «высшее общество», его — из низов. Спускаться легче, чем подниматься. Родители — брат с сестрой — не общались. Не о чем было говорить друг с другом. Я всегда чувствовал себя — человеком из низов, знающим о полезностях высших слоев общества. По настоящему своим я не был ни там, ни здесь. Я был наблюдателем. Я никогда в детстве не делал выводов. Я лишь наблюдал. Наблюдал, например, как мама скрывала от бабушки, что она курит. Бабушка всё прекрасно знала. Глупо курильщику скрывать свой грех от некурящего человека. Нос в таких случаях не подводит. Мама упорно курила втихомолку.