Кукук

В десять вечера иду спать. В комнате нечем дышать. Жарко. Заваливаюсь в постель и быстро засыпаю. Ночью то и дело слышу причитания соседа: Verfluchte ScheiЯe![50] Засыпаю. Просыпаюсь от того, что сосед пердит. Не пукает, друзья мои, а именно пердит. До ужаса громко. Как из пушки. Ба-бах!!! В первый раз в жизни становлюсь свидетелем подобного. Опять его голос: Verfluchte ScheiЯe! Слава богу, нет запаха. Чего нет, того нет. Мирно спим дальше. Утром нас будит медсестра. Я спросонья говорю ей «доброе утро» по-русски.

На выходные в отделении остаются лишь четверо. Тишина, покой. Компьютер с утра и до вечера, с утра и до вечера… Утешеньице моё железячное, почему я от тебя никогда не устаю?! Кто из кого черпает энергию? Если бы я с ним не связался, то точно бы сошёл с ума за последние два года.

Начинаю писать своё первое письмо. Запоем. Чувствую необходимость писать. От этого занятия отвлекает лишь необходимость под вечер уходить с книгой из комнаты.

Старик-сосед — местный, из Вуншдорфа. Он отчаливает на весь день домой к маме. Надо же, у него ещё мама есть. Он же сам дед. Потом оказывается, что ему всего лишь 56 лет. Моя проблема наоборот. Маме 81 год. Возвращается он в клинику к семи вечера, как положено. Тут же укладывается спать. Я, чтобы не мешать ему своим компьютером, плетусь с книгой прочь.

Опять пару раз за ночь выстрелы и каждый раз один и тот же комментарий: Verfluchte ScheiЯe!

Мультяшным умом, своей первой профессией, представляю себе, как от пердежа подпрыгивает его одеяло или же дымится пробоина от снаряда.

Просыпаюсь от сильной боли в груди. Опять как тогда — в пятом отделении. Бесы-бесы. Опять же лежу — жду, пока само пройдёт.

Просыпаемся, завтракаем, включаем компьютер.

Сосед с утра наблюдает за мной: Как стенографистка. Долго учился так печатать?

Я: По-русски — один день, по-немецки — дня три. Потом уже годами непроизвольно работал над скоростью.

Он: Хороший сосед.

Я: Простите?

Он: Ты хороший сосед. Тот, до тебя, был ужасный. Всё ему не нравилось. Бельё своё бросал на пол. Везде бельё. И здесь, и здесь. Перед дверью садился на пол. (Показывает как). Дверь не открыть, не выйти. Очень тяжело. Ты — другой. Я уже к тебе привык.

Я постоянно думаю, что он как-то странно говорит, словно иностранец — на чужом языке. По построению фраз. При этом чистокровный немец.

Я обожаю стариков. Поэтому даже эти его ночные «выходки» меня от него не отвращают. Он, как и Ралука, ужасно неопрятен, безумен, но приятен. Он напоминает мне моего деда. Я всё не могу поверить в то, что он ещё по сути дела молодой мужик. Я чувствую себя внуком по отношению к нему, хотя между нами лишь 20 лет разницы.

Он опять уезжает на весь день домой. Я окунаюсь в воспоминания. Набиваю их в письмо. С ужасом гляжу на количество страниц. Это уже десяток писем. Будет скучно читать их одним скопом. Но хочется писать дальше. Больше того, хочется писать об этом новом моём пристанище. Об этом старике. Но надо разделаться с 5.2.

За завтраком Анна-Мари (женщина у шкафа), которая уже несколько дней как в этом отделении, спрашивает меня, что я делаю, чем развлекаюсь здесь. Я говорю, что единственным для меня способом — компьютером. Она гримасничает.

Анна Мари: Как можно целый день сидеть за компьютером.

Я: Лежать с компьютером. У меня ноутбук.

Анна Мари: Да какая разница! Что с ним делать-то всё это время?

Я: Всё, что угодно. Фильмы смотреть. Слушать музыку. Рисовать. Читать тексты, в том числе книги. Самому писать. Учиться чему-нибудь, есть уже множество видео-курсов. Некоторые играют, но я игры не люблю.

Анна-Мари: Да, игры ужасны. У некоторых они всю жизнь сжирают.

Я: Есть и полезные игры. У меня была одна игра-симулятор. В ней нужно было ездить на машине. Отличная графика. Но у меня с ней была проблема. Меня с детства сильно укачивает в транспорте. А тут аналогичная проблема, когда перед глазами на огромной скорости проносится всё и вся. Я собственно не сам играл, а помогал сыну. Тому было тогда лет 5—6, и он не мог справляться с уровнями в игре. Мне приходилось через позывы тошноты справляться с заданиями. В результате, пару недель спустя мне стало легче, и я даже начал получать удовольствие от этих поездок. Таким образом я избавился от своей морской болезни. А удовольствие получал от того, что ездил не просто по абстрактным кулисам, а по конкретным городам. Там их было три: Лос-Анджелес, Париж и Токио. Мой сын таким образом тоже эти города наизусть вызубрил. Так что бывает от игр и польза…

Анна-Мари: Надо же! Интересно. Никогда о подобном не слышала.

Иранец-пациент: А сколько тебе лет, если твоему сыну 6?

Я: Моему сыну сейчас 9 лет. А мне 36.

Очередная немая сцена.

Достаю из кошелька вслепую, чтобы самому не видеть, фотографию Севы с Настей. Даю её Анне-Мари, та — иранцу. Иранец достаёт «свою» фотографию. У него тоже — мальчик и девочка. Он глядит на них и начинает плакать. Я получаю своих детей назад. Не глядя на них, прячу фотку назад в кошелёк. Я также как иранец буду плакать, если взгляну на них. Проверено опытным путём. Я это знаю и не смотрю на своих детей. Я их только показываю. Я горд, что это мои дети. Это им придётся стыдиться своего отца. Для меня они только гордость. Они оба классные!

Очередная артиллерийская ночь. Кошмарная ночь, жуткая. И для меня, и для него. У Старика видения. Ухудшение?! Он всё время говорит сам с собой. Одевается-раздевается. Несколько раз произносит: «Как в тюрьме!» Видать, расслабился на выходных дома. Меня вся эта суета будит, но я под таблетками: ни заснуть, ни толком проснуться.

Наутро он спрашивает, не мешал ли я ему спать, у него были видения.

Я ответил, что всё в порядке. Всякое бывает. Сказал ему также, что слышал, как он говорил: Wie im Gefдngnis.[51]

Он: Так это же и есть тюрьма. Дома-то лучше. Но я здесь добровольно. Могу уйти в любое время.

Ну да.

Я спрашиваю его, есть ли у него жена. Он говорит, что нет. С его болезнью ему жену заводить нельзя.

Он уже много лет, как проводит здесь стационарное лечение. Каждые два года примерно попадает сюда.

Без бабы всю жизнь!!!

На пути в интернет-кафе встречаю Болтунью из 5.2. С полузакрытыми глазами и в шлёпанцах она довольно быстро гуляет по парку. Ужасно холодно, ночью были заморозки, на траве белеют кристаллики снега.

Утром сбор всех частей. Очередной круг пациентов. На этот раз все рассказывают, как провели выходные. Ужасно скучно и нудно. Врач говорит мне, что приготовила для меня неожиданность. Наконец-то мы встретимся с Таней!? Идём в её кабинет.

Она предлагает мне перейти в другое отделение, специализирующееся на таких случаях как мой…

Так.

Во второй раз мне говорят об этом, добавляя, что по случаю в том отделении освободилась лишняя койка.

Хотя нет, в третий. Первая рекомендация была ещё в полиции.

Врач: Через пару часов придут врачи из A3.1, чтобы поговорить с вами.

Я (тоном Матильды из «Леона»): Оk!

Приходят врачи: лечащий врач, практикант и медсестра. С моим нынешним врачом нас пятеро. Беседуем.

Говорят лишь двое. Лечащий врач из отделения, куда меня собираются забрать, и я. Прочих не слышно, не видно. Они — лишь зрители.

Врач начинает с улыбкой: Сколько вам лет?

Я: Ах, опять этот вопрос!..

Пауза. Они таки ждут моего ответа.

Я: Я выгляжу лет на десять младше, чем надо. Мне 36.

Она: То-то я удивилась, увидев вас… Подумала, неужели ему 36.

К чему тогда был задан тот вопрос?! Без понятия.

Я: Да… это моя большая проблема…

Охотно развил бы эту тему и дальше, раз уж наступили на неё.

Она: Чем мы вам можем помочь?

Я: Ничем.

Она: Как это ничем?

Я: А мне, к сожалению, ничего не помогает. Уже всё перепробовал. Лекарства тоже не помогают…

Она: Так. У вас есть друзья?

Я: Есть.

Она: И…

Я: Они всегда готовы мне помочь. Но как?! Я уже третий год в таком состоянии. Друзья-друзьями, а проблема…