Третья истина

– Я, надеюсь, не пленник у вас? Могу идти?

Григорий Трофимыч пристукнул в сердцах ладонью по столу, хотел ответить что-то, но от двери раздался голос Ступина.

– Разговариваете промеж себя? Я тут маленько ожил, хотя меня еще качает, признаюсь, и саднит повсюду… А ты, друг, как? У фершела нашего в лапах побывал? Я-то от него сбежал… Все ко мне то с припарками, то еще с чем похуже приступал. У нас Ефремыч, как репей, въедливый! В тебя, небось, тоже впивался? Уложить, часом, на недельку не пробовал? У нас расположение спокойное – мышь не проскочит. И маскировка надежная… Впритык наткнешься – не заметишь… Чисто санатория – лечись себе!

– Я здоров, спасибо. – Виконт поднялся и направился к двери, оглядев напоследок комнату, стол и Григория с Сашей равнодушным взглядом.

– А коли здоров, сядем, побалакаем. Кто ты, да что ты? Что делать намерен? Я ж даже имени твоего не знаю, вчера не до знакомств было.

– Я, зато, распрекрасно знаю! – Трофимыч грозно свел брови.– Угораздило тебя, Сидор, на этого нарваться!

– Эвон! Да вы знакомы, что ль? Чудак, у тебя, что с ним счеты свои какие-то? Учти только, не угораздило б меня, мы бы с тобой только на том свете и свиделись бы. То, что он сотворил, другому не под силу. Я такого в жизнь не видал!

– Ты шутки шутишь насчет того света, а бойцы воспринимают!

– Трофимыч, что за муха тебя укусила?

Сашу разрывали противоречивые чувства. Что ей делать? На чьей она стороне? Решиться побежать за Виконтом у нее не получалось, легче было остаться с дядей Гришей. Но разве это мыслимо? Что будет дальше? Приход Ступина ослабил напряжение. Вот и Виконт притормозил у двери и говорит с ним вполне благожелательно.

– Спрашиваете, какие у меня планы? Прежние. Я направляюсь в Петроград.

– Трудненько, братишка, через неспокойные места путь. Немцев проскочите, так легче. Слышь, Трофимыч, а Кузьмин ворочается в Питер не сегодня- завтра?

– А то сам не знаешь?

– Мне дозволено не знать. Я, покамест, только куда германцы, да самостийщики передвигаются, могу сообщить. Уточняю, что ерепенишься?

– Едет Кузьмин.

– Вот и оказия. С ним надежнее. Он через эту полосу на Валуйки раза четыре пробирался. Да и ему с вами лучше. Сашка для отводу глаз пригодится, ты, друг, ну, ясное дело, ты – человек решительный. Ладно выходит.

Кажется, не зря они этого Ступина спасли. План комиссара устраивал Сашу гораздо больше. Виконт отозвался:

– Я еду. Рад спутнику.

Рад спутнику! Рад спутнику? А она что – уже не спутник? Он вообще не принимает ее в расчет? Он оставляет ее здесь??? Саша попыталась поймать взгляд Виконта, хотя прекрасно знала, что это невозможно, пока он не взглянет сам.

Она сжала волю в кулак, набрала воздух в легкие, сколько поместилось, и подошла к Шаховскому.

– Пошли? А то уже поздно. Мы и без этого… Кузьмина доберемся, да?– Саша подняла голову, глядя Виконту в лицо, и удивляясь, что между ними такая разница в росте. Обычно она ее не замечала. – Пойдемте? Пойдемте отсюда?

Григорий Трофимыч поерошил светлые плотные волосы:

– Вишь, какая закавыка, Сидор, Санька – не парень, а девочка. Знаю ее давно, даже заслуги имеет. Но жизнь у нее нелегкая и решать ей, что к чему, нелегко.

– Девочка, вон оно что! А и верно, для пацана слишком пригожая. Вот я перепутал, старый жук! Смотри ты! А за чем остановка? Ну, девочка и девочка. Дочка?

– Нет, – спокойно ответил Поль, и она, которая вовсе не любила, когда его называли ее отцом, почувствовала себя отвратительно. Трофимыч мотнул головой в сторону вконец потерявшейся Саши:

– Чья она дочь, я тебе потом разъясню. А сейчас, ежели в детдом не хочет, ей лучше здесь остаться, при нас. Ефремычу поможет. А, Санюш?– он развернулся к ней. – У нас и девчата есть. А после победы – в Питер, а может, еще куда… В Москву можно... Вся жизнь впереди, все в твоих руках... Решай, не маленькая уже, и время подумать есть… У меня передых, а победа, она не за горами. Так твою жизнь распишем, как по накатанной дороге пойдет, ты заслужила, Саня, и рисковала, и работала от сердца.

Виконт, взяв Ступина под руку, отвел его к двери, и, разговаривая, повернулся к Григорию Трофимычу и Саше спиной, и спина эта ничего не выражала. Справляясь, насколько получалось, с дрожью в голосе, Саша, как можно громче, ответила:

– Это нечестно! Или мы вместе уходим или вместе остаемся. Поль… Павел Андреевич обещал отвезти меня в Петроград… к дяде. Но если надо здесь остаться… все-таки… нет, – она запуталась и не смогла произнести обычное «правда, Поль?» или «правда, Виконт?». Боялась знакомого безразличного пожатия плечами?

Комиссар кивнул Саше ободряюще, видимо, заметив ее смятение. Григорий Трофимович покрутил головой: – Ну, насильно-то держать не стану... коли решаешь все ж таки, к дяде, так тому и быть... Поезжайте с Кузьминым... А лучше б оставалась...

– Дядя Гриша!– она наспех подала на прощание руку отходчивому Трофимычу, чьи брови уже разошлись, и выбежала за Виконтом, который сразу после ее слов, не оглядываясь, покинул помещение.

ГЛАВА 13. ТРЕТЬЯ ЛИШНЯЯ.

– … Поэтому, Павел Андреевич, я не женат и не имею детей. А сейчас время и вовсе не для сантиментов.

Кузьмин стряхнул пепел и снова глубоко затянулся. После нелегкого тревожного перехода к Валуйкам наступили относительно спокойные дни. Военный поезд, на который они попали вместе с Кузьминым, уносил их к Петрограду и никаких препятствий на пути больше не предвидится. Но мира и покоя в Сашиной душе нет. Со времени пребывания у партизан Виконт изменился к ней. На первые недоуменные вопросы, которые она, набравшись храбрости, обратила к нему, когда они вышли от Григория Трофимовича, он ответил тем самым пожатием плеч, которого Саша и боялась. Причем, одним на все, дождавшись конца потока слов. Сколько раз она видела этот жест, обращенный к людям, которые были ему глубоко безразличны или даже неприятны! Теперь он почти все время разговаривает с этим худым, словно вылитым из металла человеком, – Кузьминым, бывшим инженером, потом прапорщиком. Несмотря на суровую внешность, на отрывистую скупую речь – после каждой фразы сжимались челюсти и на скулах выступали желваки,– Кузьмин рассказывал о себе много и без дополнительных приглашений. А к ней Виконт обратился только пять раз за три дня:

«Насколько я понимаю, половина вещей осталась в лесу»,

«Будет удобнее, если об этом мы с Виталием Константиновичем поговорим наедине»,

«Это стекло держится на честном слове, поосторожнее»,

«Разрешения на это можно и не спрашивать»,

«Разумнее это просто выбросить».

Четыре раза из пяти пустое «это», делающее фразы еще более отчужденными и безразличными.

Что делать? Может, отстать от поезда? Вернется ли он за ней, чтобы найти? Она уже ни во что не верила… Кузьмин задумчиво припоминал, выпуская струйки дыма:

– Тогда было время для посещения театров. Я, хотя по натуре и не сентиментален, любил «Сверчок на печи» по Диккенсу. Святочная сказочка, но после окопных ужасов, согревала душу... Не доводилось видеть?

– В Первой студии МХТ? Видел… Моя спутница истекала слезами.

В прорезь перегородки заглянул солдат:

–Товарищ Кузьмин, вас к начальнику поезда.

– Извините, Павел Андреевич. Придется отлучиться ненадолго.

– Да, да, пожалуйста!

– Ви… Виконт! А вам трудно находить с ним общий язык, хоть он и образованный человек, правда?– несмело обратилась Саша с вопросом, который абсолютно не требовал немедленного разрешения и в принципе ни на чем не основывался. Ничего другого просто не пришло в голову. Не спрашивать же, что за спутница нахально ходила с ним в театр и почему так хочется разыскать ее и, как учил Леха, «отвесить леща».

– Нет, отчего же.

– У вас разные взгляды и интересы… А вы чаю хотите?

– Да, если не трудно.

– Вот, пейте, – она подала ему двумя руками кружку,– а мандат этот у вас? Это то же по значению, что индильгенция?