Третья истина

– А он сам-то, дядька твой – из капитанов? Я догадался. А может и вовсе просвещенный, из морского ведомства? Чересчур гладко докладает. А говорили, он свой братишка. Беляка шлепнул… А?

– Вас как зовут? – вместо ответа спросила Саша.

– Жоркой…

– Жорж? Неприятно…

– Новое дело! Чего тут неприятного? Вот, чудак! Ну, пускай Егор …

– Так. Егор лучше. Знаете, Егор, у вас так звучит, что «просвещенный» не может быть «своим». Вы не правы. Это просто значит, что у человека культура и образование проникли в самую плоть и кровь. А этого палача он действительно убил. Левой рукой!

– Да, наподобие… Ступин разъяснил, что такие нужны революции…

Выговаривая Егору, Саша буквально впилась взглядом в показавшегося у землянки высокого человека. Ужасно знакомый! И вдруг, сорвавшись с места, даже немного оттолкнув настроившегося на философский лад Егора, она подбежала к высокому.

– Дядя Гриша! Ой! Вот так встретились! Дядя Гриша! Вот она – я!

Григорий Трофимыч, а это был именно он, сначала, не узнавая, посмотрел на Сашу, а потом звучно хлопнул себя по бокам:

– Ба! Точно, Саня! Как говорится, гора с горой не сходятся… С неба ты, что ли свалилась? Родственники близко, или как?

– Да мы же вчера со Ступиным пришли, – она не задумалась над тем, что ей – «мальчику», пришел конец, так была обрадована встречей.

– С комиссаром? Докладывали – парень с мальчишкой… Ах ты ж! Вот теперь смекнул. От тебя-то всякой чудасии ждать можно, извиняюсь за выражение. Саня! Лихой казак! А с тобой кто ж? Может, Тонька переодетая? – Трофимыч добродушно загрохотал.

– Нет, что вы, Тоня – в Луганской!

– Так про тебя ж, – Валентин узнал случайно, – говорили, что отец, осатанев, из дома выставил и аккурат в Луганскую снарядил? Признаю, в этом и наша вина была. Пострадала ты, Саня, за мировую революцию, а не за понюшку табаку. Так кто ж тебя ведет? Случайный кто?

– Вы же знаете его!– она немного помедлил, – Я с Полем.

– Какой такой Поль? Неужто, Шаховской? Да нет! Быть того не может. Невозможно это… Ни в какие ворота не лезет…

Невозможный Шаховской вышел на крыльцо в рубашке без куртки и крикнул:

– Сашка, постреленок! Куда ты запропастился? Мы уже приглашены к здешнему военачальнику. Что за разговоры…

Он равнодушно скользнул взглядом по Григорию Трофимовичу, смотревшему на него, как на привидение. Только на секунду Саше показалось, что взгляд Виконта вспыхнул насмешкой и разочарованием.

– Точно… Павел Андреевич… Хоть через плечо по старорежимному плюй.

– Вы меня знаете? Откуда, интересно?

– Санечка вот меня сразу признала!

– Тише, тише, вы что, и ЕГО знаете, Сашу?

– Чего со мной-то в прятки играть?

– Поль! Это же дядя Гриша!

– Ах, дядя Гриша! Какой Гриша?

– Ну, Григорий Трофимович. Он у них… Курнаковых… работал в саду, неужели не помните?

– Приходится вспомнить. А вы молодцы оба. Здравствуйте, Григорий. Вот и знакомого встретили. Ну, проводите нас в штаб, или как это у вас называется?

– Ко мне идем, я и есть командир.

– Да, дядя Гриша? Это справедливо. Лучше вас я большевика не знаю.

– Хватила! А товарища Севера позабыла что ли? В Питере он.

– …дядя Север… все наши… А Ваня где?

– Ваня с Деникиным расправляется.

– С Антоном Ивановичем?– уточнил Виконт и, не дожидаясь ответа, прибавил: – Поторопитесь, если вам не трудно, Григорий. Вы что-то хотели уяснить для себя о нас. Прошу.

Саша оглянулась и наткнулась на его холодный, отчужденный взгляд. Трофимыч закивал:

– Так я же… Ну, идем, идем, у меня поговорим.

– Без девочки, – сказал Шаховской.

– Поль, ну пожалуйста!– стараясь не терять своих позиций, проговорила Саша. – Я пойду с вами. Дядю Гришу встретили...

– И то. Идем, конечно, Санюша. Что вы, Павел Андреевич, что за тайны? Чаю попьем.

– Ну, как вам угодно. – Виконт пожал плечами.

Саша, добившись на этом этапе своего, пила сладкий чай с наслаждением, стараясь не думать о том, что будет дальше. Дядя Гриша сразу, как пришел, со смешком сказал, что вчера, услыхав о двоих геройских молодцах, прикидывал: надо бы, коли будет на то их желание, в отряд зачислить...

А что же здесь смешного? Было бы неплохо. Повоевали бы и с победой вернулись в Питер. Со щитом. Виконта еще вчера осмотрел и обработал фельдшер. Сегодня он гораздо свободнее двигает рукой.

Разговор за чаем тем временем принимал другой оборот.

– Я же в открытую хотел поговорить. Что уж тут замыкаться? Дело хорошее сделали, даже самоотверженность проявили, как говорится.

– Вы меня одобряете? Тронут.

– Кто же не одобрит? Поступили, как настоящий большевик, уничтожили палача. Они ответят за каждую каплю бедняцкой крови. Троих в распыл пустим за каждого убитого и замученного, потомкам завещаем: внуки и правнуки врагов будут кровью отвечать за пытки и издевательства над народом… – глаза обычно спокойного Трофимыча вспыхнули ненавистью.

– Настоящий кто? Не ищите идейную подоплеку в рефлекторной реакции на садизм.

Саша заметила, что доблестный командир как-то призадумался, но Виконт продолжал не слишком заботясь, понимают его или нет:

– И прекратим разговор. У меня отвращение к дискуссиям с недавнего времени. Следующие поколения будут, надо надеяться, смотреть на жизнь иначе.

– Да и без этого мы честных людей, даже беспартийных за собой ведем, в свои отряды принимаем. А что, Пал Андреич, людей-то у нас маловато. Саню в детдом определим. Сейчас есть хорошие на советской территории. Едет тут один товарищ… Кузьмин по фамилии… Так с ним отправим. Бумагу напишем, что она – наш товарищ. А вы оставайтесь. Пока не разобрались, что к чему, – потом разберетесь. Я одно понимаю: ежели вы на нашу сторону станете – не предадите. Подлости за вами не водилось.

– Ждете благодарности за то, что соблаговолили не считать меня подлецом? Благодарю. Это все, что вы хотели мне сказать?

– Поль? – Саша чуть не сказала «Павел Андреевич», таким недоступно взрослым и непроницаемым он сейчас казался. – Дядя Гриша? Как же я? Уеду одна? Что вы? Я не хочу, дядя Гриша!

Григорий Трофимович, ответил:

– Погоди, Санечка, будем еще думать, как с тобой поступить! Не к спеху.

Было видно, что он больше занят разговором с Шаховским. А тот не обратил ни на Сашу, ни на ее слова никакого внимания. Григорий встал и положил ему руку на плечо:

– Послушай, Павел, брось ломаться! Что благодетеля разыгрываешь, как говорится? Спас, дескать, от благородства великого, а теперь у меня дела поважнее? Забыл, вот когда мы с тобой на Курнаковых работали…

– Достаточно. Я не помню, чтобы возделывал с вами сады.

Виконт повернул голову в сторону лежащей на плече руки, как бы снимая ее взглядом. И Саше вдруг увиделись в этом повороте и взгляде поколения аристократов Шаховских и Орловых, не способных и не желающих снисходить до общения с теми, кто стоит хотя бы на ступеньку ниже. Между этим надменным человеком, убравшим-таки взглядом нежелательную ладонь с плеча, и веселым спутником Лехи, забавляющимся с ним борьбой, или приветливым художником, перешучивающимся с селянами, не было ничего общего. Саша была потрясена этим превращением: почему он говорит так зло и несправедливо? К чему такая фанаберия? Зачем он ищет ссоры? Отчего переменился к ней? Самоуверенная Саша вдруг почувствовала, что прямо сейчас, в эти мгновения у нее из-под ног уходит опора, жизнь может повернуться какой-то неизведанной и холодной стороной. Только, и Григорий Трофимович неправ. Разве можно так разговаривать с Виконтом? Но Трофимыч не чувствовал вины, напротив, он вспылил:

– Садов не возделывали? Презираете, стало быть? От хозяев своих переняли или сами похлеще них? Я, как к человеку, а он… Девочку за собой таскаете, чтобы ненароком дворянских идеек не растеряла? Чтобы затаившимся врагом среди народа была?

Сейчас, сейчас он будет вынужден в ответ что-то сказать о ней, Саша поймет его отношение и сможет заговорить с ним.