Наследники

Пришел-то я, конечно, к шапочному разбору, машины уже мне навстречу мчались. Но я все-таки добрался до цели. Выяснил, что из себя представляет это самое Межевое. Ничего, неплохое местечко. Река. Лес. И дачки. Хорошенькие такие особнячки-коттеджики. Прямо как из рекламного журнала. Дачно-строительный кооператив «Северянин» тут обстраивается. Услышал я краем уха, что в следующее воскресенье, то есть сегодня, опять машины с цементом прибудут. Ну и, как ты заметил, я с самого утра пропал, оторвался от вас.

— Но почему же ты думаешь, что цемент именно наш? Может, он с какой-то базы? В здешней округе не только «Химстрой» существует. Это тебе, браток, не Сибирь, а Подмосковье.

— Все может быть. И базы, конечно, есть, и магазины, сельпо и прочее. Но таких наглых жуликов, как эти, думаю, нигде нет. И это понятно, — философствовал Костя. — К большому кораблю, как известно, присасываются разные там ракушки, моллюски и всякие другие аналогичные паразиты.

— Но все-таки — почему ты уверен, что цемент с нашей стройки?

— Такая упаковка только у новороссийских цементников. Я-то уж это точно знаю. И потом машины. Хотя они и не с нашей базы, а из Каменска, из горавтотреста, но работают у нас. Конечно, можно допустить, что они могли быть выделены кооператорам, чтобы цемент подвезти.

— Правильно. Поэтому твоя уверенность, что цемент именно наш, пока не очень понятна.

— Да, удивительно умный человек у нас Виктор Зарубин. Сенека, да и только.

— Ладно, ладно. Продолжай, — беззлобно прервал его Виктор.

— А дальше самое главное. И заключается оно в том, что цемент действительно с нашей стройки. Мы, понимаешь, ночи не спим, по городам и заводам мотаемся, чтобы был на участках этот самый цемент, а разные мазурики хапают его, и хоть бы что.

Костю особенно возмущало именно это. Он хорошо помнил, как новороссийские ребята по ночам и в выходные дни работали на карьерах, стояли у печей, чтобы дать цемент «Химстрою».

За разговором незаметно добрались до станции. Ребята с шумом устраивались на лавках, расставляли лыжи, кто-то радостно сообщил, что в буфете есть горячие сосиски и московское пиво.

Зарубин, усевшись с Костей на диван в конце зала, тормошил его:

— Давай, Шерлок Холмс, продолжай свои сказки.

— Зачем сказками заниматься? У нас факты есть. — И Костя снял варежки. — Видишь? — прищурясь, спросил он.

Руки Кости были почти сплошь покрыты буро-фиолетовыми пятнами. Когда на них попадал луч света, они отливали бронзово-золотистыми тонами.

— Что это такое? — удивился Виктор.

— А это такой порошочек. Приманка для жулья.

— Черт тебя знает, как ты умеешь душу тянуть!

— А ты не перебивай разными безответственными репликами. Так вот, был я недавно в нашей лаборатории…

— Ты частенько туда заглядываешь. Не иначе, кто-то из лаборанток тебя притягивает.

— Ну, это ты брось, товарищ Зарубин. Я же тебе серьезные вещи рассказываю. Так вот, увидел я, как они, эти лаборантки, опыты с цветным бетоном производят. Задание у них: проверить, как цветной бетон будет вести себя в условиях химического предприятия. И все с пятнами на руках от этих опытов ходят. Говорят, неделю, а то и две никак отмыть не могут. Как увидел я это явление, пришла мне в голову гениальная мысль. Попросил у девчат пару пакетов этого снадобья и пошел на центральный склад, где лежит затаренный цемент. Оказалось, однако, что его уже нет там, на складе-то. Выяснил: на Тимковский завод отправили. Подался я туда. В бригаде-то сказал, что в больницу еду, а сам в Тимково. В складе-пристройке лежат аккуратно сложенные штабеля. То ли готовые к отправке, то ли в бункера пойдут. Обсыпал я их порошочком, что девчата дали, и домой. Когда приехал, руки стал мыть, да черта с два — до сих пор не отмываются. Сколько теперь таким меченым ходить буду, не знаю. Зато и молодчики тоже разукрасились.

— Выходит, клюнули на твою приманку?

— Еще как! Попались, как карась на наживку. Сегодня, когда оторвался я от вас, поехал в Межевое. По времени чувствовал, скоро должны появиться голубчики. И верно, почти у самого поселка обогнали меня. Когда же я добрался до сараев, они уже разгружались. И мешки, вижу, мои, точно мои. Но сомнение все же брало. А вдруг действительно откуда-нибудь из сельской торговой сети? Но вот кто-то чертыхаться стал. От снега начал действовать мой химикат, и руки у тех, кто к мешкам прикасался, стали довольно-таки красивого цвета. Матерятся ворюги. Какая-то дрянь, дескать, на мешки попала. Один другого успокаивает: ничего, говорит, сгрузим и вымоемся. Как же, думаю, недельку-другую походите с каиновой печатью, прохвосты этакие. Вот, собственно, и вся история.

Рассказ Кости всерьез обеспокоил Зарубина. Сотни людей трудятся, не жалея ни сил, ни времени, а кто-то в это время обделывает свои темные делишки, пользуется тем, что у всех полно разных забот.

— Что же делать? — задумчиво проговорил Виктор.

— Я уверен, что действует какая-то группа. Подумай сам. Только на моих глазах вывезено шесть грузовиков цемента. Это тонн пятнадцать — двадцать, не меньше. Ведь кто-то его оформляет, списывает и прочее… А может, они уже давно снабжают нашими материалами всяких там кооператоров?

…В понедельник, как только Быстров появился в парткоме, к нему пришел Зарубин. Его рассказ о вчерашних наблюдениях Кости Зайкина не на шутку растревожил парторга.

— Пойдем-ка к Данилину.

— Слишком все это удивительно и невероятно, — хмурясь, сказал Данилин, выслушав Зарубина.

— Как бы удивительно и невероятно ни было, а в прокуратуру или ОБХСС сообщить надо. Пусть займутся, — предложил Быстров.

Данилин поморщился.

— Ну зачем же так сразу? Сначала надо самим разобраться. А то начнутся проверки, комиссии, ревизии… Людей взбаламутим, а если ничего такого нет? Эти дела у Казакова и Богдашкина в руках. Оснований не верить им у нас нет. Надо узнать, что за цемент, почему его забросили в Межевое. Мы ведь всех обобрали, когда у нас было туго с материалами. Может, снабженцы с долгами рассчитываются? Нет, давайте сначала разберемся сами.

Быстров вспомнил недавний партком по Лебяжьему. Тогда ни Казаков, ни Богдашкин так и не смогли вразумительно объяснить, почему гнали цемент в Тимково. Может быть, потому и гнали? Но эта мысль показалась ему слишком невероятной. Он не решился высказать ее даже Данилину.

Видя его упорное нежелание выносить вопрос за пределы стройки, Быстров настаивать не стал. Уходя, проговорил:

— Хорошо, Владислав Николаевич, может, вы и правы, но разберитесь во всем этом как следует и скажите, что удастся узнать.

— Скажу обязательно, — суховато пообещал Данилин.

После ухода Быстрова он задумался: «Прав ли был, когда так решительно вступился за своих материальщиков? Казаков. Ведь, в сущности, знаю-то я его не очень близко. Да, но сказать, что совсем не знаю, тоже нельзя. В конце концов знакомы, наверное, лет пятнадцать, а то и больше. Всегда он слыл деловым работником, с хваткой, твердым характером. Пошли как-то в строительных кругах слухи, будто что-то неладное всплыло на Новомосковском комбинате, но к заместителю начальника стройки никаких претензий предъявлено не было, а вскоре он даже был награжден. Богдашкин тоже известен везде и всем. Зачем же тень на людей наводить?»

Да и вообще Владислав Николаевич не мог себе представить, что люди его круга — руководящее ядро строек — могли пойти на что-то неблаговидное. Он даже мысли такой допустить не мог, она оскорбляла его профессиональную гордость.

Владислав Николаевич хорошо знал людей строек. Грубоватые манеры и нравы? Да, есть такое. Найти «козла отпущения», «виновника» своих же просчетов, поплакаться всем и вся на трудности? Это они могут. Убедить хоть десяток комиссий и сдать объект, до окончания которого еще далеко, — тоже случается. Ну и выпить любит строитель, получку, премию или награду отметить. Все это так. Но чтобы кто-то из тех людей, которых знал Данилин, с которыми работал не на одной, а на многих стройках, мог пойти на что-то темное? Этого быть не может. «Нет, товарищ Быстров, торопиться не будем. Разберемся. Конечно, ты не строитель, для тебя наша братия временная, но мне-то она дорога, очень дорога. И если я за нее не заступлюсь, то кто же заступится?»