Шаги по...

…Как-то так незаметно сложилось, что Николая никто не называл дедом.

«Дядя Коля» – и всё! Самое удивительное, что все его двоюродные сестры так же называли его «дядя Коля». Они были не намного младше, сами имели уже внуков, но продолжали называть его – «дядя».

Для всех же своих внуков и внучек он был – «дед», но не в том понимании, что дед, а в том, как произносят слово «брат», «друг», «враг». Что-то ясное и законченное.

…– Такое случается. Не ты первый. Но если ты это понял, уже учась, то ты понял много, а значит, ты учишься там, где чему-то учат. А это, согласись, не так уж плохо для начала дороги, – Николай пошел «ставить» чайник, понимая, что разговор на этом не закончился.

– Возможно.

– А что было-то «побудителем» таких мрачных и, прямо скажем, неуместных на сегодня, «темных мыслей».

Чайник призывно «засвистел» и Николай  вышел, дав Алешке время собраться, хоть и с «темными», но – мыслями.

– Есть у нас доцент… – начал Алексей.

– … Горидзе и зовут его Авас, – перебил его Николай, стараясь настроить на более «легкий» лад.

– Нет! Шауберт. И зовут его Николай Владимирович. И преподает он теоретическую механику.

– Николай Владимирович Шауберт. Из Узбекистана? – опять перебил его Николай, стараясь растормошить.

– Вряд ли. Наш – из Сибири. Сибиряк. – Алексей стал понемногу «заводиться».

– Значит из–под Омска, либо из Хакасии. Продолжай, я слушаю, – Николай сделал внимательное лицо.

– Странная логика у вас… Если не из Узбекистана, то из–под Омска, – Алешка был готов к разговору.

– Для тебя это сложно. «Не бери в голову». Дальше.

– Так вот. Сегодня. На занятиях. Он говорит: – «Кто согласен получить допуск к защите курсового вместо сдачи зачета по «термеху», путем написания сочинения в виде домашнего задания к завтрашнему нашему занятию, тот получит его, если сочинение будет отвечать теме и будет без ошибок, а так же получит отсрочку на защиту курсового на десять дней». Вот так вот!

– Так радуйся. В каком месте проблемы.

– Так радовались. Пока он не написал тему сочинения и эпиграф к нему.

– Вообще проще простого. Подарок к Новому году.

– И мы так думали, – Алешка встал и пошел за ноутбуком, – Вот! Вот тема! А вот эпиграф.

Алексей сел и стал разглядывать Николая.

– Та–а–а–к! ««Айсень».  Эпиграф –  «Кудматая бокра штеко булданула тукастенького бокрёночка», – прочитал тот.

– Та–а–а–к! Не так просто. Но просто. Тут будет заковыка с Андрониковым, а так – где проблема, – Николай смотрел на Алешку.

– Теперь-то я уже знаю. Весь Интернет перерыл. А тогда в аудитории…

– Ну, раз знаешь, то согласишься, что если бы эпиграфом было классическое – «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка», то вам было бы труднее.  А так! Ну, сколько тогда было Ираклию Луарсабовичу? Лет двадцать. А вам сейчас? Так же примерно! Вот вас и подвигли не на профессионализм, а на любительство. А «это уже – совсем другой коленкор». И несказанно легче.

– Нет. Речь же не об этом. Речь о том, что, «а причем тут «термех» и эта свирепая куздра, «наехавшая» на бокра с бокренком?

– Не пиши, а иди, сдавай зачет по «термеху». Вам дали выбор. Возьмите то, что вам больше нравится. Нет проблем.

Николай внимательно смотрел на  внука.

– Так в том-то и дело, что куздра со своей глокастью  и работы Щербы мне больше нравятся, чем «расчет кинетического момента при определении угловой скорости твердого тела» в интерпретациях Яблонского, Мещерского и  даже Тарга.

Внук внимательно смотрел на деда.

– Так перед вами и не так вопрос поставлен – «или–или».

Как говоришь, – Николай Владимирович? Он ставит вопрос о том, что в «системе твердых тел, есть какая-то красота, вами еще не увиденная. Как вы еще не увидели красоту даже в том языке, на котором говорите двадцать лет.

А тут – семестр изучаете, а уже делаете выбор – «нравится – не нравится». Окунитесь. А там видно будет. Вот он и хочет посмотреть – способны ли вы вообще видеть красоту. Понимать её. Способны – значит он вас научит. А десять дней он вам дал, –  в расчете на то, что кто-то нырнет в «русский язык»  на это время.

А ты, – «причем здесь «термех»»...?

Льюис Кэрролл  двадцать шесть лет читал лекции по математике, что ему не помешало написать «Алису в стране чудес» и  «Бармаглот».

А если бы вам дали в виде эпиграфа его –

« Варкалось.  Хливкие   шорьки

Пырялись  по наве,

И   хрюкотали   зелюки,

Как   мюмзики   в   мове».

Или его же – «Как хорошо, что я не люблю сливовый пудинг. Ведь если бы я его любил – мне бы пришлось его есть, а я его терпеть не могу!»

Легче бы было?    Ну, так ты написал сочинение-то?

– Написал. Вот и принёс показать. А ты Шауберта-то знаешь, что ли?

– Что за жаргон?!

Нет. Мы не знакомы, но думаю, что на одних книжках росли.

Николай подвинул к себе ноутбук и стал читать.

Отодвинув его в сторону, он посмотрел на Алексея: – А давай ка ещё чайку! Заведем абалаковский будильник на шесть часов – это две кружки по двести пятьдесят грамм. А утром ты перечитаешь и поправишь. Много ошибок. Много.

Опять же не видно того, – что ты пытаешься передать читателю. Не даешь намеков, ассоциаций с творчеством других мастеров слова.

Слабо – одним словом. Слабо. И сюжет примитивен. И образы не оконтурены.

– Например? – Алешка стоял с чайником у стола.

– Ты чайник-то с над головы-то убери.

Вот с самого начала.

«Онтрилось».  Ну, как в начале могло «онтрилостись».  Как? «Онтрило». Понимаешь?

И надо дальше начинать с нового абзаца, чтоб читатель проникся.

«Онтрило!» – чудо-то какое.

Дальше – «Тюпки и тримасы  хоркато блюмкались в трямпе».

Ну и что? Где образ? Ты же не даешь читателю насладиться образом. Он же находится под впечатлением «онтрило». Ведь очевидно, что « тямкие трюпки и хомчатые тримасы кардо хоркатились,  зютко блюмкаясь, в дюблом трямне».

Даже не просто «кардо», а я бы сказал «кардо и тормо».

«Тормо!» Конечно же «тормо»! Что получилось?

«Онтрило.

Тямкие трюпки и хомчатые тримасы кардо и тормо хоркатились,  зютко блюмкаясь, в дюблом трямне.

– Дед! Подожди. Тема-то – «Айсень». Как «трямп» может быть «дюблым»?

– Это верно. «Трямп» в это время ещё «дюбловато – комовый».

– И не «дюбловато–комовый», а «дюбловасто – тремовый», и еще не дошел, а только «патвается».

– Пожалуй ты прав. Именно «патвается».  И именно «тремовый».

Что там получится? « …. зютко блюмкаясь, в  патвающемся дюбковато– тремовом трямпе».

Хорошо!

Дальше, что? «Комт и трикчик…» Мне здесь тоже не очень нравится.  Дальше у тебя ясно, что «комт» более харизматичен, чем «тричик».

Кстати будет время, разберись, почему если  «харизма», то «хоризмотичен» и «харизмотичен» равноиспользуемы?

Поэтому правильнее было бы «Комт с тричиком…». Иначе у читателя создастся неправильное представление о равенстве персонажей. У тебя же центральная фигура «комт»? Объем работы ограничен. Так и ставь его доминантой повествования сразу. А «тричика» – вспомогательным персонажем, на фоне которого и будут оттеняться особенности характера «комта» «айсенью».

– Дядя, Коля! Всё, всё! Дальше я сам! Сам, – Алеша развернул к себе ноутбук, – Ты мне раньше обещал рассказать про «тарабарский язык», на котором вы с дедом Мишей разговариваете по телефону.

– Не всё сразу. Будет время. До завтра.

Будильник у нас на «шесть», – улыбнулся Николай, вставая, –  «Тыкыты акаталёкотошкаката наката жикитизньото влокотобото смокототрикики. Глакатазаката окототото некетеёкото токото  встокоторокотонукуту некете окототвокотодикики.»

А у тебя – есть ли с кем говорить-то?

…Николай замерз на Полярном Урале в конце февраля следующего года. Ушел один и не вернулся. Нашли его по пеленгу на телефон всего в пятнадцати километрах от жилья.

Так и не успел Алешка узнать, что Николай тогда ему сказал: «Ты, Алешка, на жизнь в лоб смотри. Глаза от неё-то в сторону не отводи!»