Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Он вошел в табачную лавку.

- Чего и сколько, приятель? - спросил продавец, человек с изжелта-бледным лицом. И когда Маркэнд ответил: - Парочку хороших сигар, во взгляде продавца ему почудилось разочарование.

С сигарой во рту он продолжал скитаться по запущенным, грязным улицам; кирпич, и камни, и тес уже пропитались полуденным зноем. Ему казалось, что он повидал уже все - от негритянских лачуг до коттеджей с затейливыми куполами, коваными воротами и верандами, где под сенью двойного ряда пряно пахнувших южных деревьев жили хозяева города. Ему казалось, что он заглянул в лицо всему городскому населению: хозяйкам в тяжелых юбках, доходивших до высоких ботинок, и в тяжелых шляпах, гнездами сидевших на взбитых прическах; коммерсантам в белых жилетах и коричневых котелках; неуклюжим фермерам-арендаторам; ковбоям в щегольских брюках, засунутых в сапоги на высоких каблуках; разряженным девушкам в высоко подобранных юбках; бледным продавцам из магазинов; рабочим с фабрик и боен - и в каждом было что-то от прерии. В сумерках он вернулся в отель. Он устал и, вытянувшись на постели, слушал, как затихает шум города, вместе с золотистыми сумерками растворяясь в наступающей мгле, прорезанной светом уличного фонаря как раз напротив окон его номера.

- Войдите, - сказал он, отвечая на стук.

Вошла девушка. Когда она остановилась в полосе света, он увидел, что на ней коричневое платье, широкополая коричневая шляпа, надетая набок, и вуалетка, до половины закрывающая лицо. Коричневые замшевые перчатки доходили до локтя, она была элегантна и стройна.

- Простите. - Маркэнд вскочил с постели. По-видимому, девушка ошиблась дверью.

- Ну, в чем дело? Опять вы спали? Вы что, вообще всегда спите? Ах, слава богу, по крайней мере на этот раз вы одеты.

- Это вы? - Он не мог поверить: та девушка была такой неряхой.

- Слушайте, вы мне показались одиноким - бедный мальчик, которого мамочка оставила одного мерзнуть в постели. Так что я решила взять вас с собой пообедать. - Она подняла вуаль, и он узнал лучистые глаза.

Она привела его в кондитерскую.

- Тут мы будем обедать? - Маркэнд с отвращением оглядел стойку с содовой водой, маленькие столики, расставленные в нишах (большинство из них пустовало); вдохнул острый, приторный запах сиропов. Она прошла в глубину комнаты и поднялась по винтовой лестнице. Они очутились в маленькой комнате с окнами, обращенными во внутренний двор и завешенными розовыми занавесями; люстра с пламенеющими хрустальными подвесками отражала язычки горящего газа. За столиками пили пиво и спиртные напитки.

Маркэнд заказал для себя пива, девушка потребовала виски. Обед не пришлось заказывать, его принесли сразу, и он оказался очень хорошим.

- Так вот как проводится в Канзасе сухой закон! Постойте-ка, - сказал он, - ведь он действует уже сорок лет. Времени достаточно, чтобы привыкнуть...

Девушка была голодна и не пыталась разговаривать.

- По-видимому, - сказал он, - и вы тоже под запретом сухого закона?

Она обгрызала косточку цыпленка. У нее были мелкие зубы. В ее пустых глазах появилось такое выражение, какое бывает у кошки, если ее потревожить во время еды.

- Послушайте, - сказал он, - я понимаю, куда вы меня привели. Это называется "спик-изи" [Speak-easy - бар, где незаконно торгуют спиртными напитками (англ.)], не так ли? Но будь я проклят, если я что-нибудь понимаю в вас!

- Разве я так неясно выражаюсь?

- Чересчур изысканно для простого жителя Запада. Объяснитесь. Почему по утрам вы замарашка, а вечером - вот такая?

Она перестала грызть цыплячью ножку.

- Может быть, мне нравится делать по утрам то, что я делаю.

- Вы умница. Бьюсь об заклад, что вам это нужно... для знакомств.

- Вот вы так действительно умница. Ну конечно, так. С вами, например... Джордж, - обернулась она к субъекту с каменным лицом, который в третий раз принес ей виски. - Порцию мороженого.

- Куда мы пойдем отсюда? - спросил Маркэнд.

Девушка откинулась назад и сплела пальцы на затылке. Руки у нее были бесплотные, и от этого казались огромными пышные короткие рукава.

- Это - смотря по обстоятельствам... - сказала она. - Сколько у вас денег?

Маркэнд удивлялся сам себе. Все приключение с этой девушкой... - Почему я так легко пошел на это? - Сегодня утром Дебора покинула его, а теперь он сидит здесь со шлюхой! Она казалась ему нереальной. Как могла пустота вызвать в нем страсть или отвращение? Только глаза ее...

- Как вас зовут?

Она подождала, пока мороженое растаяло у нее во рту, потом ответила:

- Айрин.

- Айрин, перестаньте есть и посмотрите на меня.

Странные светлые глаза поднялись на него: жизнь заструилась из них в его тело. Ее тело стало реальным: хрупкая трепетная шея, гибкий торс, крепкая грудь... стало желанным. Она была воплощенной пустотой, в которую он жаждал погрузиться. Все эти месяцы полового воздержания вдруг сошлись на копчике копья острым желанием, устремленным к пустоте этой женщины. Ему припомнился ее ответ, он был точен, и это ему нравилось. Но его рука задрожала, когда он подумал, что не знает, сколько же у него осталось денег. Он раскрыл кошелек. В нем было сорок восемь долларов... одну новенькую двадцатидолларовую бумажку он вытащил. Рука девушки протянулась через столик и взяла ее. Маркэнд поглядел на эту руку. Она была неестественно мала и еще по-детски мягка.

Ее рука все объяснила ему в ней. Слабость. Жалкое детское желание жить и наслаждаться. Показная хвастливость в коричневом туалете, показная хвастливость в смехе; все чувства подавлены чуть ли не с колыбели настойчивым желанием денег, денег, денег! Его возмутила не детская нежность руки, но то, как она вцепилась в бумажку. Переход от охватившей его страсти был слишком резок, чтобы он мог почувствовать жалость.

- Теперь уходите, - пробормотал он. Она не поняла. - Убирайтесь ко всем чертям, - сказал он, - я не хочу вас.

Он быстрым шагом дошел до отеля, запер на ключ дверь своей комнаты... свет уличного фонаря резко рассекал ее на две половины, черную и желтую... и лег на постель. Он дрожал, но дрожь была ему приятна.

- Что ж, - пробормотал он вслух (привычка, сложившаяся в Клирдене), - я начинаю познавать Канзас... А что же бог? - Он вскочил и остановился посреди комнаты. - Может быть, бог - в этой дрожи?