Смерть и рождение Дэвида Маркэнда

Так вот где связь между Деборой и Тони! Он хотел думать о Деборе, но думал о Тони. С непонятным чувством безвозвратности думая о своей разлуке с сыном, он понял, что значит для него Дебора. Своим приездом с ним в Канзас она помогла ему разрушить его долю в мире Тони. Его страх за сына свидетельствовал о том, что Маркэнд понимал, какой духовный ущерб он нанес ему.

...Не отец я, не отец больше.

Я - дитя.

Тони, нет отца у тебя.

Дебора, матерью ведешь ты меня к этому печальному рождению...

На ночном столике между кроватями лежал колокольчик. Маркэнд позвонил.

- Войдите, - отозвался он на стук. Неряшливого вида девушка стояла в дверях и рассматривала его большими мечтательными глазами. - Позовите мне рассыльного, - сказал Маркэнд.

Явился темнокожий юнец в синей, чересчур широкой ливрее.

- Да, сэр?

- Как тебя зовут? - Маркэнд сунул руку под подушку, где лежал его кошелек.

- Перси, сэр.

- Вот что, Перси, спустись-ка вниз и купи мне пачку "Фатимы" и пинту виски.

Перси просиял:

- Вы, верно, забыли, сэр, - этот штат сухой, сэр, и сигареты у нас тоже не продаются.

Маркэнд вспомнил, что он в Канзасе. Но Перси подошел ближе и протянул руку за деньгами.

- Зачем же тебе тогда деньги?

- Это я только так, сэр, чтобы напомнить вам про закон. И виски, и сигареты мигом принесу, сэр.

Виски, выпитое на пустой желудок, подкрепило его; смешанный с дымом алкоголь приятно обжег ему небо.

- Что за свинья человек! - сказал он вслух. - Какое бы ни было отчаяние и беспросветность вокруг, достаточно приятного вкуса во рту, и язык готов уже хрюкать славословия.

...Говори только о себе, - отозвалась его мысль. - Не каждый способен бросить жену без всякого повода, не каждый может исковеркать жизнь женщине и протащить ее полторы тысячи миль, чтобы потом дать ей уйти, словно случайному посетителю. Твои подвиги неповторимы. Стэн и Кристина; что ты сделал с ними? - Но все-таки виски было хорошее: он выпил весь стакан.

- Хвала господу, - сказал он громко, - за виски в сухом Канзасе. Ну что ж, теперь тебе ясно, что делать. Ты приехал в Канзас - познай Канзас. Ты восхвалил бога - познай бога.

Он снова откинулся на подушку. - Так ли это верно, что я не верю в бога? - Много лет вопрос этот не вставал перед ним, он считал бога похороненным вместе с другими препятствиями, преодоленными еще в юности. Погруженный в свое сложное занятие - быть племянником богатого человека, он как будто не нуждался до сих пор в боге. - Конечно, я не верю в бога. Дебора верит. Я верю в Дебору, в ее мистические провидения. Но они бессмысленны до тех пор, пока ее бог не вдохнет в них смысл. - Он спрыгнул с постели. - Ну что же, начнем с Канзаса.

Он сбросил куртку пижамы, холод комнаты не коснулся его. Он налил себе еще стакан виски. Стук в дверь.

- Кто там?

- Эй, послушайте, вы сегодня собираетесь вставать? Мне нельзя уйти, пока не уберу вашу постель, а я вовсе не желаю сидеть тут весь день.

- Я уже встал, но еще не оделся.

- Наплевать! Пустите меня убрать постель.

- Входите.

Дверь открылась, и та же неряшливая девушка шмыгнула в комнату. Она была гибка, как лилия. Она не обращала внимания на полуголого мужчину со стаканом виски в руке. Не меняя белья, она наскоро оправила постель. Потом, повесив над умывальником два свежих полотенца и подобрав грязные, она обернулась и поглядела на Маркэнда.

- Вам не холодно?

Он потряс головой.

- А что случилось с вашей женой? Сбежала?

- Это не жена моя.

- Скажите-ка! Наверно, это ваша мамочка!

- Может быть.

Тон его ответа заставил ее остановиться: большие голубые глаза, разглядывавшие его, были так светлы, что казались пустыми, ослепительно пустыми.

- Послушайте, - сказала она, - а ведь вы, наверно, шикарный парень, когда одеты?

- Может быть, со временем мы настолько хорошо познакомимся, что вы увидите меня одетым.

- А что вы думаете? - Она подбоченилась, выставила живот и громко захохотала. Но глаза ее были безмятежны. Шаркая стоптанными туфлями, она развинченной походкой вышла из комнаты.

Когда Маркэнд выбрался на улицу, было около двенадцати и дождь уже перестал. Город дышал упругой свежестью, точно сад после летней грозы. Оглядываясь вокруг, Маркэнд не мог понять, откуда шло это ощущение, будто на деревьях только что распустились почки. Главная улица лежала перед ним двумя острыми редкозубыми гребешками домов, кирпичных и деревянных. Трамвай пробирался среди повозок и немногочисленных автомобилей, в магазинах не было оживления; телеграфные столбы сгрудились в перспективе. Маркэнд проходил переулок за переулком. Коттеджи, потом хибары; неожиданное полотно железной дороги, а за ним эстакада для скота, здание боен, две-три фабрики, небольшая литейня, из трубы которой то и дело вырывался дым, бледный в лучах влажного солнца.

До сих пор Маркэнду не случалось бывать западнее Аллеган, и ому понравилась беспорядочная энергия этого канзасского городка; задорная сумятица его жизни, торопливо бегущей среди промышленных зданий, продлила в нем возбуждение, вызванное алкоголем. Как и виски, город возник в результате соединения зерна, земли и солнечного света. Коммерческий опыт Маркэнда сразу помог ему понять, что представляла собой Централия пограничная ярмарка, где сталкивались три мира: с запада - плодородные поля, с востока - угольный район, с юга - недавно открытые месторождения нефти и газа, а за ними - остатки пастбищ, на которые стремительно наступали нефтяные скважины. - Не знаю, какого черта я попал сюда, но мне здесь нравится. - Он чувствовал все эти три мира, и вместе с ними чувствовал прерию - бесконечное осеннее небо, золотисто-голубыми волнами стлавшееся над улицей; чувствовал черноземный запах людского потока, который бодро стремился вперед. Перейдя железнодорожный путь, он набрел на негритянский поселок. Полуодетые чернокожие женщины сидели на пороге своих низеньких хибарок, покуривая трубку; в канаве, в месиве грязи, копошились ребятишки; во всем разлито было ленивое плодородие, и это нравилось Маркэнду. Он почувствовал голод. Он вернулся на главную улицу, выбрал ресторан, который показался ему лучшим, и подсел к столику, где уже сидели двое. Белая скатерть была закапана кофе и соусом, однако бифштекс, который подали Маркэнду, оказался превосходным. Уходя, он оставил десятицентовую монету возле своей тарелки, но его окликнула официантка: "Вы забыли деньги"; в тоне ее звучал упрек, как будто она хотела сказать, что он уже достаточно взрослый и мог бы сам о себе позаботиться.