Сказки для Катастрофы

– – –

Солдаты появились из-за пригорка неожиданно. Все трое были одеты в балетные пачки камуфляжной расцветки, из-под которых выглядывали такие же пятнистые семейные трусы. В талии пачки были перетянуты солдатскими ремнями. На ногах бойцов были чёрные резиновые сапоги, на головах – голубые береты. Увидев Катастрофу, они остановились и принялись её внимательно рассматривать. Выражение их лиц было самым, что ни есть, свирепым.

– Ребята, давайте знакомиться, – сказала Катастрофа. – Меня зовут Катастрофа.

Самый здоровенный из троих, у которого на руке сияла наколка «ВДВ – forever!», сделал шаг вперёд, топнул ногой, выпятил грудь и, глядя на Катастрофу налитыми кровью глазами, громовым голосом гаркнул:

– Пуся!

– Мило, – сказала Катастрофа. – За что ж тебя мамка таким именем наградила?

– Гражданка! – Пуся скривил губы. – Моё имя – грозное имя бесстрашного воина, громыхающее подобно громовым раскатам, внушающее ужас врагам и обращающее их в бегство.

– Ага, и мне как раз захотелось. Сбегать, – Катастрофа повернулась к двум другим воинам. – Мальчики, вы тоже будете внушать мне ужас? И того… обращать в бегство.

«Мальчики» переглянулись. Тот, что пониже, повторил пантомиму товарища – шагнул вперёд, топнул ногой, выпятил грудь и, глядя Катастрофе в глаза, зычно взвопил:

– Буся!

Катастрофа уже открыла было рот, чтобы прокомментировать услышанное, как третий солдат, которому, по-видимому, было неинтересно её мнение о грозных именах бесстрашных воинов, набрал полную грудь воздуха и что есть мочи рявкнул:

– Пися!

Катастрофа так и осталась стоять с открытым ртом.

Лопихундрик, как ни в чём ни бывало, пустился в пояснения:

– Их народ издавна стремится к гармонии. Это касается и имён. Имена соратников должны быть созвучны и во всём гармонировать.

На него никто не обратил внимания.

– Пи-и-и-и-исечка! Писю-у-у-улечка! – нежно протянула Катастрофа. – Симпати-и-и-ичный!

Пися напыжился и покраснел. Бесстрашные Пуся и Буся принялись его внима-а-ательно разглядывать. На их мужественных лицах играли желваки.

– Ну, ты гамадрил! – прорычал Пуся. – Кто тебя за язык тянул? Опять над нами смеяться будут!

Пися стал тёмно-пунцовым. Он набрал полную грудь воздуха и вдруг заорал:

– Смиррррно! Отставить неуставное обращение к старшему по званию!

Пуся и Буся вытянулись в струнку. Пися, заложив руки за спину, не спеша, обошёл их вокруг.

– Младший сержант Пуся! – сказал он, став к последнему вполоборота.

– Я! – как положено, ответил тот.

– За грубое нарушение устава накладываю на вас взыскание. Тридцать отжиманий! Выполняйте! Упал-отжался!!!

– Есть! – гаркнул наказанный и тут же приступил к отбыванию наказания.

– Рядовой Буся! – обратился грозный командир ко второму соратнику.

– Я! – ответил тот.

– А тебе пятьдесят отжиманий.

– За что, Писька? Я ж молчал!

– Ты с ним согласен. А ну бегом – упал-отжался!

– Ну, Пися! Ну, товарищ прапорщик!

– Выполняй!!!

Пока Пуся и Буся, пыхтя и тихо ругаясь, выполняли распоряжение командира, сам Пися подступил к Катастрофе и, понизив голос, сказал:

– Девушка, не надо над нами смеяться. Мы ранимые.

– Простите, товарищ прапорщик, – сказала Катастрофа таким же заговорщицким тоном. – Я совсем не хотела вас обидеть. Просто я и представить себе не могла, что у солдата может быть такое… такая одежда.

– Это не одежда! – воскликнул Пуся с выражением оскорбленной добродетели. – Это боевая экипировка номер восемь, предназначенная для форсирования водных преград вброд. В неё входит носимое плавсредство типа «пачка», которое в надутом состоянии выдерживает вес бойца с полной боевой выкладкой. А вот сюда, – Пуся повернулся и показал пальцем на свой копчик. – Сюда устанавливается водомётный двигатель, который может транспортировать бойца на десять километров в пресной воде и на двенадцать в солёной. И это без перезарядки аккумуляторов!

Доложив, Пися шумно выдохнул и замер в стойке «смирно». Его соратники, которые при первых же словах доклада бросили заниматься физкультурой, замерли в ожидании. Свирепое выражение исчезло с их лиц.

– А рюшики зачем? – похлопав ресницами, спросила Катастрофа.

– Как зачем? – искренне удивился Пися. – Для красоты!

Пуся и Буся прыснули со смеху

– Отставить смех в строю! – скомандовал Пися.

Соратники вытянулись в струнку и, глядя перед собой, что есть мочи взревели:

– Товарищ пра-пор-щик! Ваше приказание выполнено в полном объёме! Упали-отжались!

Пися, подойдя вплотную, окатил каждого холодным взглядом, исполненным начальственного превосходства

– То-то же! – процедил он сквозь зубы.

Только командир отвернулся, бойцы попадали на землю, корчась от смеха.

– Пися с водомётом! – еле выдавил из себя Пуся.

– Нет-нет! Водомётная Писька! – прохрипел Буся.

– Ага! С рюшиками! – дополнил Пуся.

Катастрофа почувствовала, что сейчас не выдержит, и нежной, ранимой душе грозного прапорщика будет нанесено очередное оскорбление. Она поспешила спросить:

– Пись… то есть товарищ прапорщик, а куда вы идёте? А можно нам с вами?

Пися, который уже задумался над очередным наказанием для вверенного ему личного состава, нехотя ответил:

– Мы следуем в расположение нашей части. Можно ли вам с нами…

– Можно, можно! – в один голос подтвердили Пуся и Буся. – Девушка, идёмте с нами – и вам веселее, и нам приятно.

Вдруг Писин взгляд упал на Лопихундрика.

– Это ваше животное? – спросил он.

– Это не… – хотела пояснить Катастрофа, но Лопихундрик вдруг взвизгнул, почесал за ухом и лизнул ей руку. – Это… да, это моё.

– Ему с нами нельзя. У него паразиты, – категорически заявил Пися.

– Это не паразиты… В общем, вчера он шоколада объелся, и теперь у него аллергия, дерматит – вот он и чешется.

– А какой он породы? – спросил Буся.

– Породы?.. А! Он… это... Игреньский зиненхунд! – выпалила Катастрофа. На мордашке Лопихундрика промелькнуло обалделое выражение. Подтверждая свою «национальную принадлежность», он уселся рядом с «хозяйкой», вывалил язык и принялся шумно дышать.

– А он не кусается? А погладить его можно? – не унимался Буся.

– Нет-нет, он смирный, – заверила Катастрофа.

Пуся протянул было руку к «зиненхунду», но тот ощерился, продемонстрировав внушительные клыки.

– Товарищ прапорщик! – вмешался Пуся. – Давай его возьмём. Наш комбат таких кабыздохов любит. Поиграется с ним, накормит, покупает. Мы ещё и благодарность заработаем.

Пися только махнул рукой.

– – –

Через пару километров «отряд», состоящий из трёх бойцов, девушки и «зиненхунда», устроил привал.

После нехитрого солдатского обеда, приготовленного на костре, Пуся и Пися задремали, растянувшись на травке, а Буся подсел к Катастрофе, которая устроилась в тени, прислонившись спиной к большому камню. Лопихундрик, который лежал у её ног, тихонько урча и почёсываясь, вовсю изображал домашнего любимца.

– Вы так гордитесь своими именами, а когда Пися назвал своё, вы стали над ним издеваться, – спросила Катастрофа.

– Наши с Пусей имена – это боевые имена, которые мы получили от наших любимых командиров в день принятия присяги. Это знаки воинской доблести. А «Пися» – штрафное имя. Его наш прапорщик должен носить полгода в качестве взыскания за то, что грубо нарушил Устав внутренней службы.

– Что ж такое страшное он совершил?

– Вообще-то, я не должен говорить. Его проступок очень серьезен. Это пятно на знамени нашего полка. Если узнают, что я проболтался, меня накажут, – Буся колебался, его аж распирало от желания выдать военную тайну. – Ну да ладно. Только ты никому не говори, – наклонившись к самому уху Катастрофы, он прошептал: – Он сказал, что у нашего командира полка большой нос!

– Как он мог! – охнула Катастрофа с выражением благоговейного ужаса на лице. Буся, удовлетворённый произведенным эффектом, принялся разглаживать ладонью складки на своём «плавсредстве».