Человек рождается дважды. Книга 1

Все смолкли, ожидая представления. Сергей обратил внимание на чисто выбритую синеватую кожу лица и белые руки с длинными полированными ногтями.

— Если ваши условия подойдут, то вы можете заполучить нужного и даже ценного для вас работника, — заговорил тот внушительно, разглядывая пальцы рук, как бы давая понять, что о мелкой и грязной работе не может быть и речи. — Знаю снабжение, свободно читаю и анализирую баланс, знаком с вопросами труда и планированием.

— Статья? — поинтересовался Фомин.

— Какое значение имеет статья? Не в кассу банка вы набираете служащих, а если бы даже и в кассу? — Он значительно улыбнулся и скользнул глазами по сторонам. — И тогда, можете быть уверены, всё было бы под надёжным контролем.

Фомин рассказал о предстоящих работах и трудностях, с которыми можно столкнуться.

— Меня интересует один вопрос — могу ли рассчитывать в тайге на пропуск для бесконвойного хождения? — спросил он пытливо.

— Это будет решать режимный отдел.

— Благодарю вас, но мне это не подойдёт, — проговорил он любезно и снова отправился в конец барака, где, очевидно, спал.

На вахте раздались сигналы вечерней поверки. В дверь заглянул староста.

— Живей! На поверку становись!

Фомин пошел в учётно-распределительную часть.

Пожилой инспектор раскладывал дела заключённых в отдельные стопки и записывал в ведомости. Очевидно, готовил этап. Фомин передал списки отобранных им людей и поинтересовался заключённым Улусовым. Инспектор открыл шкаф и вынул его личный формуляр.

— «Улусов, он же Политик, он же Миллер, по кличке Дипломат», — прочёл он надпись на личном деле и положил на стол. — Любопытнейшая персона, аферист особого жанра — руководящий работник. По последнему личному делу числится за ним три судимости и три побега. Знаете, приезжает по липовым документам с назначением из центра в какой-нибудь отдалённый городок, преимущественно среднеазиатский, занимает директорское кресло и действует. А посмотрите отзывы о работе — святой, икону писать можно. Где бы ни работал, с делом справлялся хорошо, и, казалось, всё было чистым. Только поздней стали выявляться ловкие аферы с банковскими операциями по расчётным счетам предприятий.

Фомин раскрыл страничку его формуляра и увидел широкую красную полосу с угла на угол.

— Ого! Спецограничение? — протянул он удивлённо и пробежал глазами несколько страничек.

— Да, подлежит строгому режиму. Птица хищная и хорошо умеет летать, — вздохнул инспектор и поставил папку на старое место в шкаф.

Нижние две койки в конце бараков считались привилегированными. Тут действительно было много преимуществ. Неожиданный приход начальства не заставал врасплох. Кроме того, если повесить на стойки нар одеяло, получалась кабина, похожая на купе вагона, а сплошные верхние нары являлись как бы потолком.

В транзитном бараке пересыльного лагеря эти койки были заправлены полотняным постельным бельём и накрыты ватными одеялами. Здесь спали Волк и Дипломат. Оба они отказались от казённых постельных принадлежностей и пользовались личными. Это отличало их от остальных заключённых и, кроме того, подтверждало, что в лагерях они не новички и рассматривают заключение не как случайное местонахождение.

Над постелью Волка висели на стене всевозможные безделушки. А выше, с картины, написанной маслом, протягивала руки женщина. Она не то о чём-то просила или умоляла, не то бросалась в объятия. Понять было трудно, картина вытерлась от времени.

После поверки заключённые с шумом расходились по лагерю. Дипломат прошёл на свою койку и лёг, Волк задержался у сушилки. С обеих сторон дверей, прислонившись к стене, остановилось двое, третий пришёл с шубой и стал выколачивать воротник. Какой-то парнишка заглянул в барак и, увидев Волка, тут же выбежал обратно. Через несколько секунд раздался предупреждающий стук в окно, и показалась фигура Прохорова. Но не успел он переступить порог, как на его голову упала шуба и парни, стоявшие по сторонам, придавили его к полу. Подскочило несколько человек, и сразу потух свет.

Поднялся невообразимый галдёж. У входа снаружи собралась толпа. Люди толкали друг друга в темноте и переругивались. Кто-то сдерживал заключённых у наружного тамбура. Сквозь гвалт не было слышно ни стонов Прохорова, ни наносимых ему ударов.

— Что случилось? Пропусти! Включить свет! — донёсся зычный голос старосты.

Тракториста вышвырнули в коридорчик, и сразу вспыхнула лампочка. У двери никого не было. Заключённые укладывались на нарах, как будто ничего не произошло.

— Да тут «тёмная»? Здорово его, кажись, не дышит?

— Нет, шевелится, держи руки — ив больницу. — Послышались тяжёлые шаги и сдерживаемые стоны. Прохорова увели. Скоро и остальные заключённые разошлись по своим местам.

Свет потух. Дежурные лампочки еле-еле мерцали в табачном дыму, как ночные светлячки, освещая только себя. Не спали Волк и Дипломат. Они лениво курили, изредка перебрасываясь короткими фразами.

— За что подбросили парню? — спросил Дипломат.

— Необъезженный. Не хочет идти в упряжке, да и брыкается, жаба.

— М-да! — промычал Дипломат, и снова оба замолчали.

Будильник зазвенел настойчиво и громко, Фомин сбросил одеяло и решительно вскочил. В комнате было холодно, печь прогорела ещё с вечера, а он ни разу не подложил дров.

Сергей вымылся, закинул на спину приготовленный ещё с вечера рюкзак и вышел. Ветер гнал белые космы позёмки, и они скрывали не только тропинку, но и всю дорогу.

Он поднял воротник и вышел на полотно трассы. Здесь уже кружились снежные хороводы. Он повернул в управление.

Вот тут меня ожидала Алла Васильевна… — вспомнилась ему встреча с Левченко.

Коньячком соблазнила. На осетринку потянуло! Вот теперь и выпутывайся как хочешь! — упрекнул он себя с горечью.

Всё это время он мучительно переживал случившееся. И не только потому, что разрушилась возможность счастья с Ниной. Его связь с Левченко казалась ему до нелепости грязной и случайной. Но несмотря ни на что он, вопреки рассудку, легко поддавался её очарованию.

Вспомнилась их последняя встреча. Он набрался мужества и высказал прямо, что он о ней думает. В ответ она засмеялась, колко, с иронией.

Ему стало жаль её мужа. Столько ждал, как радовался при встрече, а через неделю вынужден был собрать свои вещи и перебраться в общежитие. Не он ли всё же тому причиной?

В управлении горел свет, и тенями серели на крыльце люди.

— Товарищ Фомин! Все собрались, ждём только тебя! — донёсся нетерпеливый голос.

Васьков пришёл напутствовать работников управления.

— Зачёты — это одна из основных форм перевоспитания бывших преступников в исправительной политике нашего государства, — говорил он, энергично расхаживая по кабинету. — Особенно тщательно следует подойти к коллективам. Разобраться с каждым нарушением и обязательно найти его корни. Поменьше формальностей, побольше здравого смысла. К трудовым коллективам приковано внимание и всех вражеских элементов. Проверять состояние каждого подразделения от закладки продовольствия в котлы до правильности выписываемых нарядов.

Фомин слушал рассеянно. Мысли продолжали кружиться, вызывая ощущение пустоты.

— Чёрт возьми, да при чём здесь Левченко? — вдруг проговорил он вслух.

— Вы что-то хотите сказать, товарищ Фомин? — посмотрел на него Васьков.

— Нет-нет — смутился он.

Васьков подошёл к вешалке и взялся за шубу. Фомин поднялся и сразу вышел. В коридоре его ждал Прохоров. Он был бледен, угрюм, с отёками на лице.

— Ты что это? Уже выписался? — спросил его Фомин.

— Хватит, оклемаюсь в тайге, — махнул он рукой и робко попросил — Разрешите с вами на машине. Колонна выходит дальше в тайгу, до Чёрного озера, боюсь остаться.

— Пожалуйста! — Фомин положил ему на плечо руку и, пропуская впереди себя, тихо спросил — Кто всё же тебя? Может, следует принять какие-то меры? Хотя причина Ясна — медикаменты?

— Не только. А кто, зачем вам? Постараюсь управиться сам. — Он озлобленно блеснул глазами и хлопнул себя по карману. — А самая подходящая мера — гаечный ключ потяжелей.