Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

   Ответом ему было все то же молчание.

   - Чегт возьми! - воскликнул Давыдов. - Тепегь я понимаю, какому дьяволу вы пгодали свою душу. Это был фганцузский дьявол. Это был Наполеон Бонапагт!

   Ржевский под кроватью едва удерживался от смеха. Сидевший в шкафу корнет, напротив, весь обратился во слух, надеясь, что графиня таки расколется.

   Между тем Давыдов совсем разошелся.

   - Вы - фганцузская шпионка, ггафиня, - говорил он, целясь из пистолета старухе прямо в лоб. - Я гаскусил вас. Даю вам последний шанс искупить свои ггехи пегед Отечеством. Откгойте мне вашу тайну. Считаю до тгех.

   Но старуха и ухом не вела.

   - Газ! - грозно произнес Давыдов. - Два!.. В последний газ, ггафиня, пгедлагаю вам покаяться. Молчите? Ну что ж. Два с четвегтью!.. Подумайте, вы еще не так плохо выглядите. Быть может, и до лета бы дотянули, а ведь я вас сейчас хлопну, ей-богу, для такого случая пули не пожалею. Опять молчите? Пеняйте на себя! Два с половиной... О домашних бы своих подумали. Каково им будет хогонить вас в такую стужу? На улице могоз под согок ггадусов. Заболеют все к чегтовой матеги!

   Ржевский закрыл ладонью рот, давясь от смеха. Корнет Васильков затаил дыхание.

   - Ггафиня, я не шучу, - сказал Давыдов, страшно побледнев от решимости покончить с преступной старухой раз и навсегда. - Ну что ж... молись, фганцузская шпионка!

   И тут за дверью раздались шаги.

   Давыдов быстро спрятался за штору.

   Дверь открылась, и в покои графини вошел... граф Долбухин.

   Еще находясь в коридоре, он слышал доносившуюся из спальни человеческую речь, теперь же, увидев, что в комнате никого, кроме графини, нет, - рассудил, что это было всего лишь извечное бормотание старухи. Ее привычка разговаривать с самой собой ни для кого не составляла секрета.

   Бросив мимолетный взгляд на графиню, Долбухин убедился по ее раскрытым глазам, что она не спит. Этого ему было достаточно.

   - Дорогая grand"maman, простите, что потревожил ваш покой, - ласково сказал он. - Но я надеялся, что вы не спите.

   Он сел в кресло у окна и, по аристократической привычке избегая смотреть на старую даму в ночных одеждах, заговорил спокойным и вкрадчивым голосом:

   - Сегодня со мной случилась пренеприятнейшая история. Я был в компании и много выпил.

   Монотонный голос графа действовал на Ржевского усыпляюще. Веки поручика сами собой сомкнулись, и он задремал.

   - Мы, кроме того что пили, еще играли в карты, - продолжал свой рассказ Долбухин. - И я невольно сболтнул лишнее, а именно, что вам известна тайна влияния планет на карты. Все, кто это слышал, закоренелые понтёры, игроки отчаянные и жадные. Таким образом, за вашу жизнь, драгоценная моя grand"maman, я теперь не дам и полкопейки. Вот так. Вы уж простите меня за откровенность. Я вас не пугаю - упаси бог! - но как внук считаю своим долгом предупредить.

   Долбухин сделал паузу, ожидая, что на это ответит графиня.

   - Угум-м, - промычал во сне Ржевский.

   - Я вижу, вы взволнованы, - сказал граф. - И правильно... Вас будут пытать. Уж поверьте мне, эти люди ни перед чем не остановятся. Они заставят вас вспомнить, как звали покойную жену Тутанхомона - не то, что, какие-то там три карты. - Долбухин постепенно все больше распалялся. - Не ровен час, на мороз вынесут и слепят из вас снежную бабу. Или приставят пистолет к виску: "Говори, бабка, где деньги!" - Граф вдруг забрюзжал слюной, замахал руками. - То есть не деньги, а "карты, карты где?" Тьфу, дьявол, запутался!.. Они не то скажут, они скажут: "Отвечай, шельма старая, какие ты знаешь сочетания карт и планет? Отвечай, а не то весь дух из тебя вышибем!"

   С трудом взяв себя в руки, граф тщательно вытер губы платком. И продолжал уже спокойнее:

   - И не дай вам бог, grand"maman, назвать этим господам не те комбинации. Не дай бог! Они вас убьют, и будут правы. Но даже если вы им все честно расскажете, они вас все равно убьют, чтобы не оставлять свидетелей. Вот так. Вы спросите меня, а что же вам тогда, старой дур... э-э... бедняжке, делать?

   - Уи-фф, - подал голос дремлющий под кроватью Ржевский.

   - А я вам отвечу. Вы должны открыть эту тайну мне. И когда к вам заявятся эти понтёры, валите все на меня. Дескать, о вашей тайне уже внучек все выведал. Они на вас... то есть не на вас, а... они, в общем, плюнут и уйдут. И меня станут бить, а у меня уже деньги на лечение есть! Мё компрёнэ ву?

   - Уи, - всхрапнул поручик.

   - Превосходно! В таком случае назовите мне счастливые комбинации. И покончим с этим.

   Граф Долбухин впервые за последнее время взглянул на старуху, и вдруг почувствовал что-то неладное. Выражение, застывшее на лице старой графини, было какое-то странное: бессмысленное и вместе с тем нелепое до жути.

   Долбухин два раза громко кашлянул. Старуха не шевельнулась.

   И тут его прошиб холодный пот, и кожа на спине вмиг сделалась гусиной.

   - Ау, grand"maman, - позвал он, не вставая с кресла. - Аделаида Петровна, вы меня слышите? Ау, аушки!

   Старуха молчала.

   Подойдя к кровати, граф для верности пощелкал перед ее носом костяшками пальцев.

   - Куть-куть-куть...

   Старуха смотрела перед собой не мигая.

   - Го-то-ва, - по слогам прошептал Долбухин. - Вот тебе, бабушка, и Юрьев день...

   Он закрыл ей глаза. Ему вдруг стало душно. Он кинулся к окну. Отдернул штору.

   - Пгимите мои искгенние соболезнования, ггаф, - сказал Денис Давыдов, пристукнув каблуками.

   Вскрикнув от неожиданности, Долбухин шарахнулся от него к шкафу.

   Дверцы шкафа распахнулись.

   - И я тоже, граф... мои сочувствия, - склонил голову корнет Васильков, вылезая оттуда с дамской шляпкой на голове, в соболиной шубе и с сапогами в руках.

   - Что? что?... Что это значит? - попятился от него Долбухин.

   Наткнувшись на постель, он сел графине на ногу.

   И тут под ним кто-то громко чихнул.

   С воплем подскочив, граф в ужасе уставился на покойницу.

   - Ну и пылища... - проворчал поручик Ржевский, выбираясь из-под кровати.

   - Господа, что сие означает? - воскликнул граф Долбухин.

   Господа офицеры молча пялились на него и друг на друга.

   - Я полагаю, что нам следует объясниться, - настаивал граф. - В чем дело, корнет?