Жила-была старушка в зеленых башмаках

— Они так подружились с Титаником, что решили не расставаться, — объяснила поведение Василия Лика Казимировна.

— А вы поводок для него случайно не захватили? — спросила Агния Львовна. — А то мы вам сумку для него оставим.

— Поводок я не брал. Да он никуда не убежит, я его приучил у ноги ходить, — успокоил ее Егор Александрович, поглаживая Василия, который, успокоившись и сидя на надежной хозяйской руке, теперь поглядывал сверху на Титаника и делал вид, что пытается оттуда достать его лапой. А Титаник сидел на снегу и молча глядел на него, не вступая в игру и грустно предчувствуя окончательную разлуку.

— По-моему, они насчет сумки сговорились с Титаником заранее, — с подозрением глядя на них, сказала Лика Казимировна.

— Да нет, просто Василию понравился запах внутри сумки — мы же с ней на рынок ходим, — предположила Агния Львовна.

— Все кошки любят забираться во всякие ящики и сумки: норки выискивают, — подвела итоги Варвара Симеоновна.

Егор Александрович с улыбкой их слушал.

— Интересно, так все-таки кто же из вас Орхидея? — спросил он.

— А вот этого мы вам ни за что не скажем! — лукаво воскликнула Лика Казимировна.

— Может же у нас остаться хоть один секрет на троих? Мы вам сегодня, кажется, все про себя рассказали, — сказала Агния Львовна.

— Свой последний пирожок каждый должен заработать сам! Напряженным интеллектуальным трудом! — заявила Варвара.

Им повезло (или, скорее, не повезло, потому что расставаться теперь уже снова не хотелось): следующий автобус подошел очень скоро, и они простились все еще раз, в том числе и Василий с Титаником: Егор Александрович наклонился, и котик слегка съездил-таки лапкой по лохматой голове приятеля. В ответ Титаник радостно взвизгнул и отбежал, приглашая приятеля махнуть на все лапой, спрыгнуть с хозяина и побегать-поиграть на снежку. Не получилось. Пришлось ехать домой.

В автобусе подруги молчали, только изредка переглядывались, улыбаясь каждая своим мыслям. Уставший Титаник упросил хозяйку взять его на колени, свернулся там и безмятежно уснул.

— Утром приходите ко мне пить кофе, — сказала Варвара Симеоновна, когда они остановились на площадке каждая у своей двери, — обменяемся впечатлениями!

* А вот Егор Александрович с Павлом на завтра откладывать ничего не стали.

— Ну что, внучек, проведем «разбор полетов»? — предложил Егор Александрович, входя в комнату внука. Довольный Василий уже успел наскоро перекусить и теперь крепко спал в ногах у Павла.

— А как же! Я уж тебя поджидаю. Чего вы так долго гуляли с Василием?

— Да так:.. Хотелось поскрипеть снежком, подумать. А ты уже отдохнул, я смотрю, лицо порозовело.

— Это с пирожков.

— Спина-то как?

— В порядке спина, не отвлекайся. Ну говори, которая тебе понравилась больше всех?

— Все три понравились. Одна лучше другой! — И он пропел дурашливым козлетоном:

Если б я был султан,

Я б имел трех жен

И тройной

Красотой

Был бы окружен!

— Ну, дед, ты, смотрю, разошелся! А пел ты сегодня замечательно, в ударе был и в голосе.

— Мне и самому так показалось. А не зря я все-таки спел под конец «Белую акацию»?

— Что ты говоришь, это же твой коронный романс!

— А как ты думаешь, наши дамы не приняли его за намек на их возраст?

— Да что ты! Вот если бы ты спел «Отцвели уж давно орхидеи в саду»…

— А тебе-то, Пашка, кто больше всех понравился?

— Не кто, а что: пирожки, ясное дело.

— Чревоугодник ты, Павел!

— Да нет, у меня к пирожкам было чисто лирическое отношение — я ел и свою бабушку вспоминал.

— Ты бы еще сказал «платоническое отношение»!

— Я именно это и имел в виду!

— А что ж ты тогда мне последний пирожок не оставил, жадюга?

— Не хотел, чтобы у прекрасных дам сложилось о тебе превратное мнение: пусть они думают, что ты в них влюблен бескорыстно.

— Ну, уж и влюблен. Торопишься, Павлуша, торопишься, как всегда!

— Надо ковать железо, пока горячо.

— Ладно, неуемный ты кузнец моего счастья, сейчас тебе отдыхать пора, а не ковать.

— Вообще-то я уже и так почти сплю. А какой-то… счастливый был вечер, да, дед?

— Верно ты говоришь, Павел, — именно счастливый. И только одно его омрачает!

— Что его омрачает? — чуточку встревожился Павел.

— Да мне-то еще посуду мыть!

— Ой, дед, да ты, я смотрю, совсем разучился понимать женщин, холостяк ты мой замшелый! Я уверен, что Агния Львовна успела незаметно все перемыть, пока вы с Варежкой распевали дуэтом, а мы с Ликуней на вас любовались.

— По-моему, Павлуша, тебе не стоит называть их Варежкой, Ликуней и Агуней, а то привыкнешь, ляпнешь, и получится неудобно.

— Ладно, поправка принимается. Тут ты прав.

— Еще бы! Ну все, спать пора. Господь с тобой, Павлуша.

— И тебя храни Господь, дед!

Егор Александрович перекрестил внука, поцеловал его в лоб и вышел из комнаты, притушив верхний свет.

Через минуту он вернулся.

— Пашка, ты еще не спишь?

— Не-а. Я вспоминаю.

— Ас посудой-то ты прав оказался.

— А то!

* Подруги «разбор полетов» начали утром, после первой чашки кофе. Варвара Симеоновна взяла гитару и стала тихонько наигрывать «Белой акации гроздья душистые».

— Ну, девчата кудрявые, колитесь, делитесь впечатлениями! — предложила Агния Львовна.

— Впечатления благоприятные, — сказала Лика Казимировна. — Милые интеллигентные люди, что дед, что внук, и совершенно замечательный кот Василий.

— М-м, — согласно кивнула Варвара Симеоновна, напевая без слов, но очень задушевно.

— Интересно, кто из вас ему больше понравился? — задумчиво спросила Агния Львовна.

— А как тебе кажется? — спросила Варвара.

— Петь ему с тобой очень понравилось. Но за один вечер навряд ли он и сам понял, кто ему нравится больше.

— Ну, мы же не вчера познакомились, — пожала плечиками Лика Казимировна.

— А когда же? — опешила Агния Львовна.

— Ты забыла, Агуня, что у нас с Егором Александровичем все началось уже давно — с нашего обмена стихами. Я — Орхидея, Егор Александрович — Парсифаль. По-моему, ясно, кто ему близок духовно.

— Вот те здрасьте! — Варвара Симеоновна опустила гитару. — Ликуня, да он же не знает, кто из нас Орхидея!

— Узнает, в следующий раз мы ему обязательно скажем. Нельзя без конца держать его в неведении, — ответила Ликуня. — Но я думаю, сердце ему и сейчас уже подсказывает, кто есть кто.

— Но это вряд ли теперь повлияет на его выбор, — пожала плечами Варвара.

— То есть как это — не повлияет? — возмутилась Ликуня. — Не считаешь ли ты, что твое пение затмило мои стихи?

— Почему бы и нет? М-м-м-м, м-м, м-м-м…

— Ах, да перестань ты мычать, Варежка! Можно подумать, что ты про МММ поешь!

— Не глуши мои таланты! — ответила Варвара Симеоновна. — Я готовлюсь в следующий раз спеть «Белую акацию» с Егором Александровичем дуэтом.

Лика Казимировна возмущенно ахнула.

— Стихи, конечно, сыграли свою роль, — попыталась ее успокоить Агния Львовна. — Но, Ликуня, теперь, когда знакомство состоялось, как вы там говорите, «в реале», действовать начинает уже личный фактор. Варенька вчера действительно пела замечательно.

— Подумаешь, сирена! — фыркнула Лика.

— Подумаешь, Сирано де Бержерак! — немедленно парировала Варвара.

— Сирано де Бержерак?! — возмутилась Лика — Ты надеешься, что я своими стихами выстелила тебе дорогу к сердцу Егора Александровича?

— Почему бы и нет? А наша Агуня вымостила ее пирожками.

— Варвара, ты… ты… Ты ведешь себя как девчонка — совершенно невыносимо!

— А ты тоже как девчонка, но в отличие от меня не просто «невыносимо», а «невыносимо глупо».

— Может быть, я не так умна, как ты, но зато именно мои стихи пленили Парсифаля.

— Но не ты сама! Увы, бедный Сирано!

— И не смей называть меня Сирано де Берже-раком! Агуня, это она на мой будто бы длинный нос все время намекает!