Театр

Крюк, на коем Карло был подвешен, к облегчению присутствующих наконец-то опустил парнишку на пол. Карло весьма хорош собой, но в ипостаси ангела он нем (хоть с Сильвией беседует на нескольких наречиях), поэтому каденций божественного голоса, музыки высших сфер нам даже в этих, исключительно благоприятных, обстоятельствах услышать не пришлось. Несовершенство херувимских крыльев в том, что оные всегда на удивление стоят колом, рассекает ли носитель их прозрачные безбрежные небеса или шагает по греховным узеньким земным дорожкам, хотя общеизвестно, что все опытнейшие летуны в полете крылья расправляют, а как только сядут, складывают. А у херувима Карло крылья неподвижны, он таскает их, как ранец, и тогда, когда летает на крюке, ну хоть бы раз раскинул!

Правда, этот резвый агнец опускает занавес после второго действия, вслед за которым под полночный бой часов настанет третье.

О чем там речь, я не вполне уразумел, так как во время первой его части приключилось со мной то, чего еще ни разу не бывало пред лицом творения человеческого духа: одолела дрема!

Оркестровые бомбарды пробовали меня вырвать из нее. О, восемьдесят злодеев!

В чувство привели они меня, однако, только к часу ночи, когда снова принялись производить своими инструментами такие звуки, будто бы, охваченные страстью к истреблению, замышляли взрыв. Подумать только, все ведь как один с дипломами и все во цвете лет!

Продрав глаза свои, я им сначала не поверил. Распростершись на ковре средь райских кущ, агонизировал тот самый адмирал, что ссорился с толстухой. В энный раз пустился он перечислять серьезнейшие обвинения в ее адрес; на лицах всех присутствующих изображена была глубокая печаль.

Так продолжалось сорок пять минут — помню как сейчас, — в течение которых довелось ему продекламировать еще сто семь одиннадцатисложников и тридцать восемь пятисложников; кое-какие прозвучали дважды, некоторые исполнялись в форме фуги, скандировались на манер припева или бормотались нараспев. Неудобоваримый фрукт кафира произвел, конечно, предусмотренное действие, так что трагическая адмиральская натура впала в баритональную агонию.

Но чрезвычайно крепкое его сложение позволило нам досконально уяснить себе малейшие детали завещательных его распоряжений, прежде чем саван тьмы окутал его очи, сверкавшие отблесками стольких битв, не дав дослушать нам последнее полустишье.

Беда застала всех врасплох. Ведь смерть такого Человека — невосполнимая утрата для всего людского рода. Сжимает грудь, едва подумаешь, что завтра ровно в полдевятого продолжится торговля шинами, медикаментами, молочными продуктами, мануфактурой, стройматериалами, что с десяти возобновится котировка сахароносных, минералов и недвижимости, металлургов и механиков, электриков, текстильщиков, — а Он сейчас здесь угасает в несказанных муках! Супружеские распри, денежные затруднения, династические осложнения, вероломные наместники, шатающийся трон, Иокаста и Мария-Тереза накануне их триумфа, сомнения, каковыми полнилась великая душа, фальшивые векселя, неблагодарность главного бухгалтера!

О, доблесть! Звук простой!

Добавим: не исключено, что он пал жертвой зависти Сарданапала, ибо поговаривают, что последний — в особенности с той поры, как помер, -причиняет вред.

С отбытием избранной души все звуки, вспышки и окуривания той незабвенной ночи прекратились.

Господа и психопомпы1, сжав в руках картонные номерки, принялись толкаться и пихаться, как плебеи, чтобы ухватить скорее свои шубы.

Глава пожарников (у коего на шлеме особенный плюмаж) собрал свою восьмерку, произнес пред нею речь, и все они отправились бай-бай; примеру их последовал безукоризненный отряд карабинеров-бергамасцев. К счастью, за весь этот дивный вечер жареным ни разу так и не пахнуло.