Прометей, или Жизнь Бальзака

Семнадцатого августа он прочел в Комеди-Франсез свою пьесу "Меркаде" (по-новому называвшуюся "Делец"). Читал он изумительно. Теофиль Готье, слышавший эту пьесу раньше, восхищался актерским талантом Бальзака.

"Его чудище тявкало, мяукало, ворчало, рычало, вопило на все лады, возможные и невозможные. Незаплаченный Долг сначала пел соло, и его арию поддерживал мощный хор. Кредиторы вылезали отовсюду: из-за печки, из-под кровати, из ящиков комода, из камина; одни проскальзывали сквозь замочную скважину; другие забирались через окно, как любовники; иные выпрыгивали из чемодана, как игрушечные чертики из шкатулки с сюрпризом, а прочие проходили сквозь стену, будто через люк. Такая сутолока, такой галдеж, такое нашествие, словно волны морского прилива. Меркаде тщетно пытался стряхнуть их с себя, на приступ шли другие, и до самого горизонта смутно виднелось мрачное кишенье марширующих кредиторов, целые полчища термитов спешили пожрать свою добычу".

"Никогда, - сказал Жюлю Кларети один из актеров, слушавших чтение, никогда еще ни один человек не создавал у меня такого ощущения. Гений это непреодолимая сила". Пьеса была принята единогласно, но Бальзак, рискуя потерять все шансы на удачу как в театре, так и в Академии, стремился лишь к одному - вновь уехать на Украину. В нем говорил не столько страх перед революцией, сколько потребность быть возле любимой.

"Я верховничал весь день, и в мечтах я настолько переношусь в Верховню, что вижу даже самые незначительные мелочи ее обихода. Мысленно я открываю шкаф со сластями, тот, что стоит у окна в твоей спальне рядом с дверью красного дерева, которая ведет в туалетную комнату, пересчитываю пятна воска от свечей, оплывавших на бархатную скатерть того стола, за которым мы играли в шахматы... Раскрыв большой шкаф, смотрю на носовые платки моего любимого волчишки... сижу за чаем, который подавали в половине девятого в спальне мадам Эвелины. Клянусь честью, любовью к тебе - я живу там..."

Да, это действительно любовь. У далекой возлюбленной уже нет огромного состояния; ей сорок восемь лет. "И если меня томит неодолимая жажда быть возле своего волчонка, если я живу лишь для того, чтобы чувствовать свою киску, если меня гложет желание услышать шелест твоего платья, сомненья нет, это настоящая любовь..."

Он уже готовился к путешествию и к свадьбе. Разыскав священника своей приходской церкви Сен-Филипп-дю-Руль, который был с ним очень любезен, Бальзак получил от него demissiorium - разрешение на бракосочетание в одной из польских епархий. Русский посол дает ему визу, но киевский губернатор направляет секретные инструкции военному губернатору Одессы: "Его императорское величество соблаговолили милостиво разрешить французскому литератору Бальзаку, приезжавшему в Россию в прошлом году, снова приехать... Честь имею просить ваше превосходительство держать его под строгим надзором и аккуратно уведомлять меня о результатах такового".

Решив все бросить и в случае нужды принять русское подданство, если царь этого потребует, Бальзак 19 сентября поехал к своей "полярной звезде". Он оставил Лоран-Жану доверенность, дав ему полномочия блюсти его литературные и театральные интересы. Госпожа Бальзак назначалась правительницей особняка на улице Фортюне. С этим "гнездышком", хоть оно и "достойно было двух ангелов", он расстался без сожаления. Он чувствовал себя чужим новому миру, рождавшемуся в Париже и во всей Франции. Для того чтобы описать преобразовывавшееся общество, ему не хватало дистанции во времени и свободы мысли. Да и как работать, когда он горит желанием поскорее вступить в брак, который был бы для него спасением! Больной всегда бывает немного ребенком. Измученный, задыхавшийся, он чувствовал потребность положить голову на плечо ласковой матери. Пусть мать-любовница иной раз и пожурит расточительного сына - это не убивает любви. Наоборот. А кроме того, если мощь его воображения и уцелела (об этом свидетельствуют наброски - начальные отрывки романов, написанные в то время), у него не хватает теперь физических сил, чтобы построить и закончить эти произведения; он надеялся, что в украинском уединении здоровье вернется к нему.

XL. ЛАДЬЯ В ТУМАНЕ

Я состою в оппозиции, которая

называется жизнью.

Бальзак

Конец 1848 года и весь 1849 год Бальзак прожил в Верховне. После парижской сутолоки и тревожной сумятицы он попал в тихую заводь. Ему отвели прекрасные комнаты, к нему приставили слугу - великана Фому Губернатчука, который иной раз кланялся ему в ноги. Утром, когда он входил в свой рабочий кабинет, прислуживавший ему мужик разводил жаркий огонь в камине. Бальзак, обутый в меховые домашние туфли, кутался в халат из термоламы, черкесской ткани, удивительно теплой и легкой. Казалось, будто он "облачен в солнечное сияние". На письменном столе горели свечи в серебряных канделябрах. Бальзак не спеша работал над несколькими вещами "Мадемуазель дю Виссар, или Франция во времена Консульства", "Женщина-писательница" - или принимался за "Театр, как он есть". Но это уже не был тот каторжный труд, когда просроченный вексель заставлял его писать по новелле за ночь. Во время пребывания Бальзака в Верховне, если в Париже вдруг срочно требовались деньги, он обращался к своей хозяйке, и она через посредство русского банкира пересылала нужную сумму Ротшильду. Легкость убивает плодовитость.

Нельзя сказать, что владелица усадьбы всегда благожелательно принимала просьбы о деньгах. Свои поместья она отдала дочери, выговорив себе только пожизненную ренту, что ограничило ее средства. Оставалась последняя надежда - граф Георт Мнишек, но молодая его жена, графиня Анна, была мотовкой, и сам Мнишек увяз в долгах. Огромные имения давали супругам смехотворно малый доход. Обоих тревожил брак их матери с расточительным французом, обремененным тяжелым пассивом. Они с радостью дали у себя приют гениальному гостю, оживлявшему дом, но опасались, что Эвелина Ганская возьмет на себя во Франции непосильные денежные обязательства. Прекрасный особняк на улице Фортюне, о котором с такой гордостью рассказывал Бальзак, не был еще полностью оплачен, большие деньги Бальзак оставался также должен и за обстановку. Да и не придется ли будущей госпоже де Бальзак содержать на свои средства всю семью своего супруга? У свекрови не осталось ни гроша; госпожа Ганская уже обещала выдавать ей на содержание по тысяче двести франков в год. Зять Сюрвиль тоже жаловался - дела его, как всегда, шли плохо, жених Софи ретировался, и Лоре предстояло дать приданое двум дочерям. Узы сердца и ума, соединявшие Бальзака с его "полярной звездой", оставались прочными, но Ганская все еще колебалась, не решаясь скрепить их браком. Во всяком случае, следовало подождать, пока Бильбоке расквитается со всеми своими долгами. А как можно доверять человеку, который никогда не умел отличать подделку от настоящих ценностей?